Шамиль Алядин - Теселли
— Смотри, папа, кто это под лестницей лежит! Действительно, в сенях под лестницей, ведущей в мезонин, лежал человек в хромовых сапогах, в синих с красной полосой галифе. Он крепко спал, сладко посапывая. Из-под серой шинели, положенной под голову, торчала рукоятка сабли.
Саледин-ага, тревожно вглядевшись в лицо спящего, взволнованно воскликнул:
— Рустем! Сынок!
И тут на лицо юноши неожиданно упала глиняная трубка. Саледин-ага рассмеялся;
— Ах, старый олух, искал трубку, а она во рту!
Трубка, видимо, больно ударила Рустема, и он в испуге открыл глаза. Юноша вскочил и удивленно уставился на отца.
— Рустем, откуда ты?! Когда приехал? — тормошил сына старик.
Рустем, прижавшись к его рыжей бороде, забормотал:
— Отец, дорогой! Как я рад, что вы живы-здоровы! Если бы вы знали, как я много думал, переживал, тосковал по вас!
Заслышав шум, проснулась и Тензиле-енге. Она прибежала прямо в нижней рубахе. Увидев Рустема, она от неожиданности на мгновение застыла на месте, а затем бросилась к нему, прижала к груди и, еле переводя дыхание, прерывающимся голосом запричитала:
— Дитя мое, Рустем! Наконец-то приехал! Ведь целых два года от тебя не было вестей. Думали уже, что погиб ты, сложил свою голову. Где ты был, сынок?
— Со мной ничего страшного не случилось, мама, — ответил юноша. — Из Севастополя я отправился на Ростов, а оттуда перебрался на Украину.
Мидат обнял брата, затащил в комнату, сел рядом с ним на миндер[21] и начал разглядывать его сияющими от радости глазами.
— Почему ты завалился спать в сенях?
— Не хотел ночью беспокоить вас.
— С кем приехал? — спрашивал отец. — Здесь были немцы, англичане, французы, только неделю назад ушли. Приходили и эскадронцы и тоже ушли. Ты сам за кого, сынок? Я сейчас перестал понимать что-нибудь в этих делах.
— Сейчас, сейчас я все объясню. — И Рустем стал рассказывать: — Произошла революция. Власть перешла в руки бедных, как вы, людей… рабочих и крестьян. Солдаты прекратили войну… Она велась богачами, и поднялись против богачей. Мы всем полком перешли на сторону большевиков. Вчера очистили Симферополь.
Сейчас наш полк движется вдоль Альмы. Я отпросился на три дня, чтобы навестить вас…
— Только на три дня?
— Да. — И Рустем продолжал: — Наш народ создал на этом полуострове сады, виноградники, на зеленых пастбищах развели отары овец. Но все это принадлежало беям, мурзам-помещикам, дворянам. А бедняков заставляли проливать пот на плантациях, измывались над ними, называли их полудикарями, невеждами, нищими. Сейчас бедные люди повсюду захватили власть в свои руки.
— Вот, оказывается, как! — проговорил встревожено Саледин-ага. — Какая бы власть ни была, тут она только и делала, что грабила наши сады и дома. Как же будут править эти самые, как их… большевики? Не знаю, ничего не соображу.
— Они хотят нам добра… Да, — спохватился Рустем, — я ведь на лошади. Совсем забыл… Надо ее накормить, она там, в сарае.
Мидат, заслышав о коне, первым бросился из дому. Саледин-ага, радостно улыбаясь, пошел вслед за сыновьями.
В сарае стоял статный, упитанный вороной конь. Мидат крутился вокруг него, гладил по лбу, ласково трепал по шее. Саледин-ага, раздвинув коню губы, проверил зубы, пощупал живот.
— Коли пустить его на скачки, то он верст на десять обскачет всех лошадей волости! — похвалил старик.
— Его бы надо почистить, — сказал Рустем. — Путь-то какой прошел! — Он вытащил из торбы, лежавшей в углу на поленнице, скребок, щетку и начал чистить бока лошади.
Но Мидат выхватил скребок из рук Рустема.
— Дай я!
— В самом деле, дай ему, Рустем, — сказал отец. — Он душу отдаст за коня.
— Молодец. Мидат, — Рустем улыбнулся. — Почисти и напои его.
— Ладно. А можно поехать к Теселли? — спросил брат.
— Да, но только будь осторожен. — Рустем печально улыбнулся, вспомнив о своих встречах с Гулярой. Как это было давно!..
Рустем и отец неторопливо пошли в сад. Саледин-ага показывал сыну новые саженцы, зеленевшую в парнике рассаду помидоров, огурцов, перца. Потом они подошли к ручью и, умывшись его прохладной водой, вернулись домой.
Пока Рустем с отцом ходили по саду, Тензиле-енге успела замесить тесто и уже жарила чебуреки, складывая их в медный саган.
— Кушай, сынок. Наверное, соскучился? На склонах еще не выросла нанэ — мята. Но ничего, покушай без нее.
Отец и сын с аппетитом принялись за еду. А Мидат тем временем, почистив коня, поскакал к Теселли. На обратном пути юноше захотелось покрасоваться, похвастаться перед сверстниками, и, вместо того чтобы сразу гнать домой, он проехал по деревне, мимо фонтана на площади, подъехал к кофейне и тут неожиданно встретил Гуляру. Увидев Мидата на красавце скакуне, она удивилась:
— Чей это конь?
— Рустема.
— Врешь!
— Если вру, пусть солнце ослепит мои глаза!
— Он вернулся?!
— Да. Сегодня ночью.
— Откуда?
— С войны. Откуда же больше?
— С войны?! — Гуляра побледнела. — Разве Рустем был не в Севастополе?
— Нет.
Девушка была потрясена. «Значит, Рустем был на войне, Тензиле-енге скрыла это от меня…»
— Мидат, душа моя! Передай брату, я хочу его видеть. Но так, чтобы никто не слышал. Скажи, что прошу его: пусть приходит к нам домой! Может быть, он что-нибудь расскажет о моем отце.
— Ладно, передам по секрету! — Мидат подмигнул ей и, натянув поводья, поскакал по улице.
Дома успели уже позавтракать.
Рустем был во дворе, когда Мидат въехал в открытые ворота.
— Напоил? — спросил его Рустем.
— Напоил. А как его кличка?
— Рузгяр. По-русски — Ветерок.
— Ему так понравилась вода Теселли! Он очень много выпил.
Как только вошли в сарай, Мидат шепнул брату:
— Гуляра хочет тебя видеть. Сказала, чтобы ты пришел к ним. Но так, чтобы никто об этом не знал.
— Где ты ее встретил?
— Сейчас по дороге.
Рустему не терпелось поподробнее расспросить о девушке, но он сдержался: Мидат уже не маленький, многое понимает.
— Есть у нас овес?
— Да!
— Тогда насыпь его в торбу и дай коню.
Мидат побежал в кладовую. Рустем постоял возле коня, одной рукой обняв его за шею, а другой поглаживая морду. Как только хозяин отошел, Рузгяр громко заржал и стал передними копытами бить землю. И только когда Мидат повесил ему на шею торбу с овсом, он успокоился.
Все утро дом Саледина-ага осаждали соседи, поздравляли его и Тензиле-енге с приездом сына и как бы нечаянно расспрашивали о своих родных, ушедших на войну.
Вскоре прибежал и Мидат. Он сообщил, что в деревне полным-полно солдат с остроконечными краснозвездными шлемами на головах и что они ничего и никого не трогают. Выпалив все это, он опять умчался по направлению к кофейне.
А перед вечером Рустем вышел из дома и задумался. Как быть? Если пойти к Гуляре домой, то не осудят ли девушку? Не возникнут ли всякие сплетни?.. Но ведь она сама же звала. Отец у них на войне. Нет ничего удивительного в том, что они зовут в дом человека, который может рассказать об отце. Семью Гафара-ага все знают хорошо. О нем никто ничего плохого не скажет. И все же лучше не попадаться людям на глаза, иначе весь день будут таскать из дома в дом, и не побываешь там, где хочется.
С замирающим сердцем шел он к дому Гуляры. Как-то они встретятся, что скажут друг другу?
Большая собака с лаем набросилась на юношу, как только он толкнул калитку дома Гафара-ага. На лай собаки вышла Суваде-апте. Узнав в русском солдате Рустема, она прикрикнула на собаку:
— Карабаш, замолчи! Вай, балам[22], не бойся. Не обращай на него внимания. Он не кусается. Проходи, Рустем!
Пес замолчал и, виляя хвостом, отступил. Юноша поднялся на веранду.
— Селям алейкум, Суваде-апте. Я пришел навестить вас.
— Алейкум селям, сынок! — обняла Рустема Суваде-апте. Потом, смахнув кончиком платка навернувшиеся на глаза слезы, она пригласила его в дом: — Добро пожаловать, дитя мое! Ты стал уже совсем взрослым джигитом. Машалла! Хвала аллаху! Проходи, проходи в комнату!
Рустем смущенно замешкался — неужели он сейчас увидит ее?
— Дочка, посмотри, кто к нам пришел! — громко сказала Суваде-апте. — Завидую я Тензиле-енге! Ее сын вернулся жив-здоров!
В сенях появилась Гуляра. На бледном лице ее блуждала радостно-растерянная улыбка.
— Добро пожаловать, Рустем-ага, — тихо проговорила девушка.
Рустем крепко пожал ее дрожащую руку и, не спуская с лица девушки радостного и вместе с тем грустного взгляда, спросил:
— Как поживаете, Гуляра? Вы очень изменились.
— Ах, дитя мое, — ответила за дочь Суваде-апте. — Как не измениться? Чего только мы не пережили без отца! Легко ли одним женщинам? Садись, Рустем!
Дрожащими от волнения руками Гуляра взяла из буфета поднос и быстро вышла. Проводив ее пристальным взглядом, Рустем огляделся вокруг. Он был впервые в этом доме. Дубовые комоды, гардеробы, широкие застекленные шкафы, блестящий полированный круглый стол посреди комнаты, развешанные по стенам картины с красивыми пейзажами, большое трюмо, дорогие пушистые ковры… Такого убранства не было ни в одном доме во всей деревне. Разве только у Джеляла или Кязим-бея…
