Иван Кратт - Великий океан
Люди ослабли настолько, что небольшое бревно тащили всей артелью, через несколько шагов садились отдыхать. Но Баранов не освобождал от работы никого. Даже больных, которые могли еще встать, заставлял убирать щепки, все время двигаться единственное лекарство, какое он знал против скорбута.
Вялые, с отекшими лицами, десятки людей шли один за другим, словно арестанты на прогулке. В руках каждого из них был пучок желтых подмороженных стружек. Некоторые иногда оживлялись. Это не было бессмысленное топтание дорожек: пухлая куча росла, потом ее зажигали...
На церковной стройке трудился один Гедеон. Он похудел, ряса висела на нем рубищем, заострились скулы, жесткая поросль бороды и усов побурела, но монах без устали стучал топором. Чем он питался никто не знал. Даже при редких, случайных раздачах пойманной рыбы никогда не подходил к лабазу. Один только раз Лука, тоскливо бродивший с ружьишком по скалам, видел, как Гедеон, лежа на заснеженном мху, сосал прямо с кустов мерзлую бруснику. Словно отощавший медведь.
Вечером, проверив караулы, Баранов запирался у себя в доме. Рядом со спальней, где он недавно ночевал с Павлом, находилась большая низкая комната зал. Огромные болты, тяжелые ставни на узких окнах бойницах напоминали средневековый замок. Массивные квадратные брусья на потолке усиливали впечатление. На стенах висели картины, в углу помещался шкаф. Множество книг в желтых переплетах, с надписями на разных языках отблескивали золотым тиснением. В полумраке зала неясно мерцал мрамор двух голых нимф.
Баранов садился на скамью возле камина, грел руки. В громадном очаге, сложенном из тесаных камней, трещали поленья душмянки аляскинского кипариса. Тепло и свет распространялись на всю комнату. Вспыхивали и разгорались угли. Правитель брал книгу и долго читал, потом мерно и тихо шагал по залу, задумчиво поглаживая лысину. Далеко за полночь просиживал он у камина. Догоравшие угли озаряли его усталое, измученное лицо, листы книги, часто раскрытой все на той же странице. ..Я вижу умными очами Колумб Российский между льдами Спешит и презирает рок.
Ломоносов, Державин... Славу отечества воспевали в Санкт-Петербурге, блистательном, пышном, богатом людьми, кораблями... А здесьлесистый пасмурный берег, умирающие от голода люди, сыновья той же короны... Лисянский, Резанов, корабликаким все это сейчас казалось далеким...
Когда одиночество было невмоготу, беспокойство за Павла, тревожные мысли о людях, о колониях становились гнетущими, правитель созывал своих старых соратников, выносивших лишения и голод не в первый раз. Выслушав рапорт старшего по караулу и установив на следующий день пароль, Баранов рассаживал гостей у огня, доставал ром. В большущем котле варился над огнем пунш, молча сидели промышленные, молча пили. Затем правитель вставал, подходил к Кускову:
Споем, Иван Александрович.
Медленно, словно нехотя, выходил он на середину зала и, откинув голову назад, низенький, сосредоточенный, затягивал свою собственную, сочиненную еще в Уналашке песню; Ум российский промыслы затеял, Людей вольных по морям рассеял...
Гости становились в круг, сперва тихо, затем все громче и громче подхватывали дерзкие, мечтательные слова. Снова светило солнце, гудел в снастях ветер, впереди была вся жизнь...
Но поговорить о своих планах, делах, о прочитанных книгах было не с кем. Промышленные преданные, верные товарищи умели сражаться, бить зверя и пить. За них думал правитель, и они потели, топтались и облегченно вздыхали, когда, нахмурившись, он под конец откладывал книгу. Внимательней всех был Кусков. Большой и смирный, он сидел на скамье не шелохнувшись, изредка потирая широченной ладонью лоб, но сам не говорил ни слова. Правитель скоро потухал, присаживался к огню и весь остаток вечера молчал.
Баранов давно хотел обучить разным наукам Кускова, которого он любил больше других, хотел, чтобы тот был сведущим и образованным. Кускову приходилось бывать всюду, торговать с иноземцами. Нужно, чтобы чужие видели образованных русских! Не желая обидеть правителя, Кусков старался изо всех сил.
Последние дни снова бушевал шторм. В бухту нанесло плавучего льда, он был бурый и рыхлый, предвещавший весну. Чаще проходили снегопады, но снег быстро таял. Набухали почки. На маленьких островах, раскиданных по всему заливу, оголились и потемнели лозы. Гулко, не по-зимнему, гудел лес.
Умерло еще семь человек. Они умерли сразу, в один день.
Баранов приказал похоронить промышленных ночью и, вернувшись домой, не раздеваясь, сел у притухавшего очага. Стучал ставнями ветер, проникал в глубину камина, выдувал на колени правителя остывшую золу. Он не замечал этого. Он даже не встал, когда за окном послышался выстрел, яростно залаяли псы. Однако в следующую минуту правитель был уже на ногах. На пороге показался Кусков. Всегда медлительный и спокойный, он почти вбежал к хозяину.
Вести с «Ростислава», Александр Андреевич!..
Баранов вздрогнул, затем перекрестился и вышел из комнаты.
Лещинский уверенно пробирался между скалами. Неистовый ветер налетал внезапно, срывал мелкий щебень и оледеневший мох, бил в лицо. Порою он становился настолько сильным, что помощник шкипера падал за камни и пережидал, пока стихнет шквал. Стало совсем темно, лишь изредка проступало мутное пятно луны, задавленной несущимися черными лохмотьями туч.
Путник легко находил дорогу. После захвата «Ростислава» шхуна 0Кейля снова доставила его в ту же бухту, что и в прошлый раз. Две недели прожил он у индейцев, выжидая время, нужное на переход пешком от места крушения по морскому берегу, сегодня вечером решил, что пора. Бурная ночь и измученный вид делали правдоподобным пережитое бедствие.
Не доходя крепости, Лещинский присел на камень, окончательно изодрал старенькую, облезлую парку, вспорол ножом подошвы мокасинов, отбросил шапку. Теперь он по- настоящему был похож на дальнего путника, зато стало очень холодно. Чтобы согреться, он побежал по берегу. До форта было уже недалеко. Скоро последний утес, каменная осыпь, затем начнутся строения. Однако, обогнув скалу, он в изумлении остановился. Перед ним возвышалась стена палисада, как видно, поставленная недавно. Чуть приметно белели отесанные бревна, пахло смолой и сырым деревом. О новом укреплении Лещинский не знал.
Ежась от ветра, кутаясь в порванную одежду, злой и раздраженный, он заторопился к воде. Может быть, там найдется проход. Но в темноте нельзя было ничего разобрать, тяжелые волны с гулом разбивались о скалы, заливали берег. Ледяные брызги обдали Лещинского с ног до головы. Он отскочил и побежал наверх. Там тоже никакого прохода не оказалось. Всюду тянулась высокая, наклоненная наружу стена.
Наконец он добрался до небольшой выемки между лесинами, нащупал поперечные балки ворот. Хотел постучать, но пальцы его так окоченели, что не сжимались в кулаки. Тогда он подобрал камень и с силой кинул в ворота. Поднял второй. Отскочивший кругляш больно ударил по ноге. Лещинский закружился, поджимая ушибленную ступню, затем, разъяренный, принялся швырять камнями без передышки.
Спустя некоторое время за стеной послышался короткий лай и сразу смолк, словно кто-то перехватил собаке пасть. Потом откуда-то сверху раздался оклик. Лещинский бросил камень, приблизился к воротам. Сейчас он действительно казался потерпевшим крушение.
В щелях палисада мелькнул свет. Забренчал дужкой фонарь, но дверь по-прежнему оставалась на запоре. Чувствовалось, что караульный пытается разглядеть стоящего внизу.
Пароль! снова крикнули из-за стены.
Лещинский совсем продрог. Ветер проникал сквозь лоскутья одежды, стыла грудь и голые подошвы ног. Вместо ответа он опять забарабанил по доскам. Караульный выругался, спустился ниже. Слышно было, как царапал когтями лестницу вырывавшийся пес. Когда часовой на него цыкнул, Лещинский вдруг узнал голос Путаницы.
Лука!выкрикнул он, обрадованный.Лука!
С промышленным они не раз вместе охотились, Лещинский часто прятал загулявшего зверолова от Серафимы.
За воротами стихло. Как видно, караульщик прислушивался и размышлял.
Наши все дома, отозвался он затем недоверчиво. Сказывай пароль!
Собственная непоколебимость ему очень понравилась, он несколько раз повторил последние слова, и так как обозленный, замерзавший Лещинский в ответ только ругался. Лука решительно выстрелил вверх. Поднял тревогу.
В крепости все ожило. Вооруженные люди бежали к стенам, занимали бойницы, на башнях вспыхнули красноватые языки. Это караульные зажгли сигнальные факелы. Посреди площади запылал костер, часто часто зазвонил колокол. По дальним углам форта тарахтели трещотки. Не было ни паники, ни суеты. Вымуштрованное, обстрелянное население крепости уподоблялось военному гарнизону.
Общее возбуждение передалось Луке. Он забыл, что там, за стеной, один Лещинский; теперь казалось, что враг окружил палисады со всех сторон, что индейцы напали на крепость. Ветер, тревожный звон, темень, огни, топот бегущих людей создавали впечатление недавних схваток.
