Владимир Першанин - Пограничники Берии. «Зеленоголовых в плен не брать!»
Петро Чернышов заряжал диски к «дегтяреву». Пулеметчик, вскрикнув, схватился за щеку. Пуля прошла вскользь, насквозь пробила ухо. Черныш перехватил пулемет и повел огонь быстрыми очередями. Кондратьев раздавал гранаты наиболее опытным саперам.
Человек двадцать немецких солдат, встав в рост, бежали к траншее. Николай отчетливо разглядел не только лица, но и все детали экипировки. Распластанный орел над правым карманом, портупеи через оба плеча, саперные лопатки, подсумки на поясах.
Они бежали молча, губы были плотно сжаты, некоторые вели огонь на ходу, другие берегли патроны для ближнего боя. Автомат Мальцева замолк, дымился кожух, пахло горелым маслом.
Понимая, что винтовка сейчас не поможет, он снял с пояса и, выдернув кольца, бросил две «лимонки». Они взорвались с недолетом, но заставили немцев пригнуться и замедлить бег. Сержант вытащил из ящика увесистую РГД, взвел запал поворотом рукоятки и, встряхнув, бросил следом. Рядом тоже кидали гранаты.
Из окопа выскочил долговязый лейтенант Кондратьев, держа винтовку как дубину – штык примкнуть не успел, а обойма была расстреляна. Вслед за ним бежали его саперы. Двое-трое упали, срезанные автоматными очередями, остальные уже сблизились с врагом.
Петр Чернышов, не имея возможности вести огонь – мешали дружно наступавшие саперы, – подхватил трехлинейку и тоже вымахнул наверх. Следом – пришедший в себя пулеметчик с разорванной щекой. Штыки их винтовок были примкнуты.
Рукопашная схватка была короткой и страшной в своей ожесточенности. Кондратьев с такой силой обрушил приклад на голову унтер-офицера, что приклад разлетелся на куски. Каска не спасла завоевателя. Оглушенный, он на несколько секунд застыл на месте. Лейтенант ударил его металлическим казенником сбоку, сломав лицевые кости. Отбросил согнутую винтовку и, вытянув длинные граблястые руки, схватил бегущего следом солдата за горло.
– В гробину мать… убью сволочь!
Лицо высоченного русского лейтенанта было забрызгано кровью, рот перекошен. Он упал вместе с немцем, оказавшимся довольно крепким, оба покатились по траве. Сапер, спешивший за своим командиром, был убит выстрелом в грудь. Другой боец из взвода Кондратьева не слишком умело попытался достать вражеского солдата штыком. Тот легко, как на учении, отбил удар примкнутым ножевым штыком и пропорол саперу бок.
– Шайзе! Свиньи!
Дерущимся насмерть людям было мало убить друг друга. Они орали, выкрикивали ругательства каждый на своем языке. Немец, а точнее австриец, выбрал следующую цель (добивать раненого русского не было времени), но боковым зрением поймал мгновенный и жуткий блеск отточенного лезвия, нацеленного ему в живот.
Он понял, что ничего не успеет сделать, лишь ахнул, делая попытку довернуть свою винтовку навстречу смертельному жалу. Красноармеец Петр Чернышов за полгода учебы старательно постигал хитрости штыкового боя. Оружием владел, как и большинство пограничников, умело.
Четырехгранное лезвие с шипением вошло в тело австрийца повыше пряжки ремня с вещей надписью «С нами Бог». В тот момент Бог явно отвернулся от спортивно сложенного парня из австрийского города Линц. Чернышов так же легко выдернул штык и побежал дальше.
Второй номер ручного пулемета получил очередь в упор, выронил винтовку и упал лицом вниз. Автоматчик успел срезать двоих саперов и направил ствол на Чернышова. Сержант Мальцев ударил его штыком, но тот отшатнулся, лезвие пробило руку. Пальцы другой руки надавили на спуск. Последние три пули из магазина унеслись светлячками в сторону леса.
Николай примеривался для нового удара. На него с криком летел широкоплечий солдат с винтовкой. Оба сцепились штыками, не отрывая взгляда друг от друга.
– Шайзе!
– Гадина…
С земли, наконец, поднялся Кондратьев. Своими мощными пальцами он раздавил горло немцу, но тот надорвал ему ухо, сплющил нос. Лейтенант, вывалянный в земле, с окровавленным лицом, схватил сзади солдата, с которым дрался Мальцев.
– Пришибу б…!
Взводного ударили прикладом по голове, но Мальцев, получив секунду передышки, перехватил винтовку и сумел вогнать штык под ключицу врагу. Выдернуть застрявшее в кости лезвие Николай не смог. Выпустил из рук трехлинейку и подобрал чужую винтовку с широким ножевым штыком.
Саперы вместе с пограничниками гнали прочь остатки штурмового взвода. Мальцев побежал следом. Но в помощь поредевшему штурмовому взводу спешил другой. Неизвестно, как бы дальше сложился исход боя на левом фланге, если бы на помощь не пришли посланные Журавлевым трое пулеметчиков во главе с Михаилом Колчиным. С ходу воткнули в землю станок-треногу, защелкнули в креплениях массивное тело ДС-39 и сразу открыли огонь.
Станковый «дегтярев» работал без задержек – не зря новый пулемет чистили и смазывали каждый день. Настильный огонь положил остатки штурмового взвода, заставил залечь и отползти второй взвод.
Израненные, тяжело дышавшие бойцы спрыгивали в траншею, тащили тела погибших или потерявших сознание – в горячке не разберешь. На «дегтяреве» сосредоточили огонь сразу два МГ-34, срезали наповал пулеметчика, ранили помощника.
Колчин с уцелевшими бойцами стащили ДС в траншею, успели подхватить коробки с лентами. Прибежал политрук Зелинский. Размахивая пистолетом, громко командовал:
– Всем в траншею! Готовиться к отражению новой атаки.
Вряд ли люди, только что закончившие рукопашный бой, его понимали. Возбуждение смертельной схватки не отпускало их. Все прерывисто, тяжело дышали, трясущимися руками сворачивали самокрутки, кто-то жадно пил воду.
Саперу с распоротым боком перетянули рану нательной рубашкой и вели по траншее к заставе. Николай Мальцев прикладывал к ссадине на лице мокрую тряпку и не мог вспомнить, где получил удар. То ли когда упал на землю, то ли его достал прикладом немец.
Петр Чернышов обжигал губы окурком и бестолково перебирал пулеметные диски. В ушах стоял звон, он с трудом приходил в себя.
– Почему никто не следит за обстановкой! – продолжал кричать политрук. – Немцы под боком.
– Не орите, – трогая надорванное ухо, кривился от боли лейтенант Кондратьев. – И так в башке все переворачивается.
Зелинский затих, огляделся и поймал взгляд бойца, привалившегося спиной к стенке траншеи. Тот смотрел на политрука широко открытыми безмятежными глазами.
– Подбери винтовку, товарищ, – уже тихо посоветовал Зелинский и осекся.
– Мертвый он, – отозвался Николай. – Сейчас передохнем и отнесем его.
* * *На остальных участках немцев близко не подпустили. Понеся потери, они залегли и оказались в трехстах метрах. Но Журавлев видел, как обтекая заставу, на восток проследовала колонна, не менее двухсот человек. Они могли бы ударить с тыла, но быстрым шагом миновали пограничников. Видимо, у этой роты была своя задача.
На всякий случай капитан выставил на восточной части периметра отделение для защиты заставы с тыла. Заглянул в дзот, откуда пришлось срочно забрать станковый пулемет для обороны левого фланга. Теперь здесь находился сержант с ручным пулеметом и его помощник.
– Патронов хватает? – спросил Журавлев.
– Шесть дисков и целый ящик, – ответил сержант. – Вы только в амбразуру не выглядывайте. Пристрелялись гады по бугру, здесь уже двое наших погибли. Оба в голову убиты.
Только сейчас капитан обратил внимание, что к запаху сгоревшего пороха примешивается кислый дух крови. Земляной пол дзота присыпали песком, но черные пятна проступали и сквозь него.
Сержант помялся, хотел задать вопрос, с которым к начальнику заставы обращались уже не раз.
– Подойдут наши. Скоро подойдут, – сказал Журавлев, и, выбравшись из дзота, направился дальше вдоль периметра обороны.
Возле издырявленного покосившегося забора пригнулся. Пулеметная очередь прошла по верхушкам досок, полетели щепки. В ответ открыл огонь ручной пулемет из дзота.
В здании заставы имелась небольшая аккуратная санчасть. Скорее закуток, с тремя аккуратно заправленными койками, столом, белыми шкафчиками на стенах и учебными плакатами, как правильно остановить кровотечение, наложить шину и уберечься от клещей. Санитар Данила Фомиченко оборудовал санчасть своими руками, чем немало гордился.
Сейчас он торопливо собирал в узел одеяла, простыни, сыпал в вещмешок бинты, вату, коробки с лекарствами, пузырьки с йодом. Всего этого имелось в достатке на вещевом складе, но оставлять запасы было жалко. Пропадут.
Здание заставы было расклевано пулями, выбиты стекла, виднелись следы потушенного пожара. Фомиченко вернулся на склад, где на матрацах и одеялах лежали полтора десятка раненых.
– Когда в санбат отправят? – спрашивали его со всех сторон.
– Скоро. Часть уже отправили.
Спокойный, по-крестьянски обстоятельный, ефрейтор Фомиченко казался старше своих двадцати четырех лет. Он и женился еще до армии, имел ребенка и с нетерпением ждал запаздывающей демобилизации. Теперь о скорой встрече с семьей предстояло забыть. Даже если наши погонят германца, демобилизации не жди.
