Гюстав Флобер - Зороастр
Но вот амалекийцы пробились почти до последних рядов; в это время Гур заметил, что по скалам, с легкостью козы, бежал какой-то юноша и сделал знак пращникам и стрелкам, которые все мгновенно куда-то скрылись, точно провалились сквозь землю.
Этот юноша был Ефрем.
Между тем Моисей не переставал молить Бога, подняв к нему руки о даровании победы своему народу.
Амалекийцы сделали еще новый натиск и пробивались все дальше и дальше.
Моисей усердно молился с воздетыми к небу руками и, лишь только он опускал их, как неприятель брал верх; тогда Аарон и Гур стали поддерживать его и он продолжал молиться.
Иисус Навин снова показался на поле сражения и, во главе отряда, с воинским криком бросился на врагов; ряды амалекийцев дрогнули; еще один такой натиск и они отступили к югу, откуда пришли.
В это время раздался крик:
— Победа! — и эхо скал повторило это радостное для евреев слово.
Моисей встал и, казалось, не чувствовал более никакого утомления, так как воскликнул твердым и свежим голосом:
— Благодарю Тебя, Господь Бог мой! Народ спасен!
Но тут силы изменили ему, он закрыл глаза и в изнеможении опустился на камень. Через несколько времени он опять открыл глаза и увидел, что Ефрем с отрядом пращников и стрелков напал на амалекийцев, стоявших у южного входа в долину, тогда как Иисус Навин гнал главные силы неприятеля к их бегущим братьям.
Преследуемые с обеих сторон, амалекийцы должны были бежать с поля сражения, но и тут они выказали себя истыми сынами гористой пустыни: по знаку вождя, они закололи своих верблюдов и, подобно диким козам, стали перебираться с одной скалы на другую; конечно, многие погибли от рук пращников и стрелков.
XXVIII
Большая часть амалекийцев или пала в сражении или лежала раненая на поле; но все же надо было ожидать, что побежденные не отдадут своего оазиса добровольно евреям.
Кроме того, Иисус Навин и его ратники слишком устали и потому дальнейшее преследование неприятеля было отложено до рассвета.
Иисус Навин отпустил своих воинов в лагерь, чтобы они могли вместе с родственниками отпраздновать победу. Везде видны были веселые лица, всюду раздавались похвалы Иисусу Навину, а Моисей в присутствии всего народа прижал молодого полководца к своей груди и благодарил за храбрость.
Между тем, Иисусу Навину хотелось остаться одному, чтобы привести свои мысли в порядок и несколько отдохнуть после всех пережитых им волнений, и он отправился на поле сражения. Вороны уж вились над своими жертвами, а запах крови привлек и хищных зверей.
Когда стемнело, на поле сражения стали мелькать светильники; явились невольники отбирать раненных от убитых и часто вздох тяжелораненого смешивался с криком хищных птиц или ревом шакала, пантеры и гиены.
Но Иисус Навин привык к этим ужасам войны; он стоял, прислонясь к скале и смотрел на звезды, как это было некогда в Танисе, когда в нем боролись два противоположных чувства. Месяц прошел с тех пор, а как многое изменилось в его жизни и в его чувствах; он уже не думал более о тех почестях, которых мог достигнуть, служа в войске фараона; теперь он был предан всею душою своему народу.
А между тем, прежде он так мало думал о своем народе и даже гордился тем, что родоначальница его колена, Аснафа, жена Иосифа, была египтянка.
Какая разница между тем, что было прежде, и теперь. Какое-то непонятное, радостное чувство овладело всем существом его и он стал благодарить Бога, Который осыпал его своими милостями. Иисусу Навину казалось, что он не может вместить в себя всей той любви, которую он питал к своему народу.
Правда, он любил когда-то женщину, которая теперь для него потеряна, но это нисколько не омрачало в настоящее время его восторженного состояния, он вспоминал о Мирьям с благодарностью и находил, что, по ее примеру, следует жертвовать для народа всем, даже своею любовью.
Правда, Мирьям, была несправедлива к нему однажды, но он простил ей и не вспоминал об этом.
Иисус Навин окинул еще раз взором поле сражения и вспомнил, что под его начальством, бывшие рабочие превратились в храбрых ратников, поднявших высоко головы после одержанной победы. Иисус Навин был почти уверен, что с этими людьми ему легко будет отвоевать им новое отечество, которое они полюбят и где будут пользоваться свободою и благоденствием.
Взглянув еще раз на поле сражения, усеянное трупами и затем на звездное небо, он сказал «Бог и народ мой!» и отправился назад, как триумфатор, идущий по пальмовым цветам, которые бросает благодарный народ на путь победителя.
Заключение
В лагере, между тем, господствовало большое оживление.
Перед палатками горел огонь, у которого сидели веселые группы людей; немало было заколото скота на ужин.
Где только показывался Иисус Навин, везде его встречали с радостными криками; но только отца он не нашел в палатке: старый Нун был у Гура и тут, перед его палаткою сияющий от радости старик, обнял своего сына.
Гур встретил своего гостя с распростертыми объятиями, а Мирьям посмотрела на него благодарным взглядом.
Но прежде чем он сел, Гур отозвал его в сторону и приказал невольникам разрезать только что убитого теленка на две половины и, указывая на него, сказал:
— Ты сделал много великого для народа и для меня, и всей моей жизни не хватит, чтобы отблагодарить тебя за все, что ты сделал для моего дома и моей жены. Забудь те горькие слова, которые омрачили наше спокойствие в Дофна — ты говоришь, что забыл уже — и станем мы с тобою на будущее время братьями и будем стоять друг за друга в счастьи и в горе. Начальство над войском принадлежит тебе, Иисус Навин, и никому более; этому радуется весь народ, а также я и моя жена. Если ты хочешь быть моим братом, то заключим союз и, по обычаю отцов, переступим вместе через обе половины этого животного.
Иисус Навин охотно исполнил желание Гура. Мирьям первая присоединилась к старому Нуну, приветствовавшему новых друзей одобрительными криками. Мирьям и подала мысль Гуру заключить братский союз с Иисусом Навином, после того как она повинилась перед мужем и снова снискала его любовь.
В чертах Мирьям замечалась какая-то мягкость, чего прежде в ней не было; в первые минуты одиночества она сумела оценить достоинства своего мужа и привязаться к нему всей душой.
В то самое время, когда Гур и Иисус Навин заключили братский союз и потом ужимали у дверей палатки, трое пришедших попросили позволения поговорить с Нуном, их господином; одна из них была старая, отпущенная на свободу, невольница, оставшаяся в Танисе, остальные двое — ее внучка Хогла и Ассер ее жених, с которым девушка рассталась, чтобы ухаживать за дедом и бабушкой. Старый Элиав умер, а бабушка с внучкой с большим трудом догнали народ; старуха ехала на осле ее покойного мужа.
Нун с радостью встретил верных слуг и дал Хоглу в жены Ассеру.
Итак, этот кровавый день принес с собою благословение многим, но все же он кончился не совсем благополучно.
Пока в лагере горели огни, было шумно и весело; но надо заметить, что во все время странствования ни один вечер не обходился без ссоры, драки, а иногда даже и убийства. В подобных случаях всегда было трудно найти виноватого: всякий старался оправдаться и взвалить все на другого.
Точно также и в этот торжественный вечер Гур и его гости услышали шум, на который они сначала не обратили внимания; но когда вблизи их послышался страшный рев и затем яркий свет, то они, страшась за безопасность лагеря, встали, желая положить конец этому шуму.
Пройдя несколько шагов, они увидели, что собралась кучка финикиян, желавшая отпраздновать победу и почтить своего бога Молоха, которому был разведен громадный костер и в нем предполагали сжечь, как жертвы, несколько амалекийцев, захваченных в плен; кроме того, и евреи сделали изображение египетского бога Сефа, утвердили его на шесте, плясали и пели вокруг него, вместо того, чтобы благодарить Бога отцов их.
Правда, Аарон после победы собрал народ для молитвы и песнопения, но эти люди никак не могли отстать от своих старых привычек.
Иисус Навин бросился к финикинянам, уже связавшим свои жертвы, чтобы положить их на костер, но дикие язычники стали сопротивляться его увещаниям, тогда он велел трубить в трубы и, с помощью прибежавших ратников, освободил несчастных амалекийцев. Нуну, Гуру и Аарону удалось уговорить увлекшихся евреев бросить идола и лучше обратиться с молитвою и благодарением к истинному Богу.
Когда в лагере все успокоилось, Иисус Навин отправился в палатку своего отца и лег в постель, но не мог заснуть; он раздумывал о том, как трудно держать в повиновении столько людей и как скоро они забывают истинного Бога, сделавшего для них столько великих милостей, и впадают в идолопоклонство; но, однако, усталость взяла свое и он задремал. На следующее утро, с рассветом дня, Иисус Навин вскочил со своей постели и приказал трубить в трубы; воины, как и накануне, собрались очень скоро и полководец отправился во главе их по узкой долине между скал; прохладное утро освежило воинов, они шли молча, быстро подвигаясь к цели; но вот, наконец, взошло и солнце и осветило гору, и теперь, как и тогда, овладело ратниками чувство невольного трепета и благоговения.
