Валентин Пикуль - Нечистая сила
– Все в порядке! Смена премьера произойдет по возвращении государя из Ставки в Царское Село…
Белецкий поехал на Моховую – к Горемыкиным, чтобы пронюхать обстановку, и Горемыкин сказал, что недавно видел государя:
– И он меня так лобызал, так он меня лобызал… Ну, если царь кого лобызал, тому – крышка!
* * *
«Мой родной, – писала царица мужу, – опять тепло и идет снег. Сегодня именины нашего Друга. Я рада, что благодаря принятым мерам все в Москве и Петрограде прошло спокойно и забастовщики вели себя прилично (здесь она намекала мужу на кровавый „юбилей 9 января“). Слава богу, видна разница между Белецким и Джунковским…» Николай II заранее предупредил ее, что назначение Штюрмера произведет в стране впечатление «громового удара». Она утешала его, что поболтают, а потом привыкнут к немецкой фамилии. Распутин вообще был против изменения «Штюрмера» на «Панина»:
– Что брито, что стрижено – какая разница? А старикашка ничего. Мы с ним поцеловались… Он даже заплакал.
На радостях, что все так хорошо, Распутин принес со своего стола бутылку мадеры. Из кармана затхлых штанов он извлек сильно измятый ландыш и сунул его в руку императрицы.
– Вот, понюхай… – К ландышу он приложил корку черствого хлеба. – А это
– папашке! Перешли с мадерцей и корочку, чтобы закусил, когда выпьет.
Я энти предметы благословил…
С выражением восторженного благолепия Алиса и Вырубова приложились к бутылке, сделав из нее по глоточку, будто это святое причастие. Царица захлопнула бутыль пробкой: срочно – в Ставку! «…Вылей в стакан, – наказывала она мужу, – и выпей разом за Его здоровье. Ландыш и корочка также от Него, мой милый ангел. Говорят, у Него перебывала масса народу, и Он был прекрасен». Телеграф Ставки отстучал решительный и мужественный ответ самодержца: «Я выпил вино прямо из бутылки за Его здоровье и благополучие. Выпил все – до последней капли» (через горлышко; жаль, что при этом он не стоял в подворотне!). Шпормер заступил на пост премьера 20 января 1916 года. Белецкий не ошибся в своих догадках – Штюрмер сразу вызвал Степана к себе, обласкал, как мог, и просил держать его в курсе относительно всех дел «хвостовщины».
– Хвостов слишком молод… мальчишка! Кстати, – спросил он, – а сколько вы дали вступных Распутину и Осипенке?
Белецкий сознался: Гришке побольше, Осипенке поменьше.
– Дайте им от моего имени еще по две тысячи! («Ой как жидко для них», – подумал Степан.) А теперь я хотел бы сделать что-либо приятное моему другу и сподвижнику МанасевичуМануйлову. Это такой удивительный человек, что от денег отказывается…
– ?
– Да, – разливался Штюрмер, – Манасевич вместо денег желал бы ведать моей премьерской канцелярией…
Ванечка уже полностью покорил Осипенко своим апломбом и знанием парижской кухни, а Питирим, угождая капризам своей «жены», даже не подозревал, что отныне исполняет волю Манасевича. Одной канцелярии Штюрмера ему показалось мало – он смело вторгся в дела Распутина, решив придать им некоторый оттенок государственности. На Гороховой появились аксессуары бюрократизма – пишущая машинка и кудрявая машинистка. Сунув отогнутый палец в кармашек жилета, Ванечка с важным видом статс-секретаря империи диктовал бумаги, угодные Штюрмеру и Питириму (точнее – самому Ванечке!), после чего тексты попадали в спальню Распутина, вверху каждой бумаги Гришка ставил знак «+». Он называл это «крестом Иисусовым», а Ванечка, как материалист, именовал «голосом». Проголосованные бумаги Нюрка тащила в автомобиль, который доставлял их в Царское Село, оттуда курьеры везли их дальше – в Ставку…
Распутину канцелярщина пришлась по вкусу.
– Мусолиться не надо. Крест поставил – и гуляй себе…
В один из дней Ванечка конфиденциально сообщил Белецкому, что «Штюрмер не считает А.Н.Хвостова отвечающим занимаемому им положению министра и с каждым днем убеждается в необходимости… сосредоточить, по примеру Столыпина, в своих руках и власть министра внутренних дел». Теперь Белецкому, чтобы добыть престол министра, надо валить в могилу не только Хвостова, но и… Штюрмера? «Сын народа» уже сточил себе зубы, яростно подгрызая ножки кресла, в котором нежился его тучный визирь… Сейчас, как никогда, Белецкому был нужен крупный просчет Хвостова! В «желтом доме» на Фонтанке уже вскипали, булькая зловонными пузырями, такие поганые помои, от которых даже свинья бы отвернулась.
* * *
Горемыкин исправно демонстрировал свое геройское равнодушие к делам на фронте: «Война меня не касается», – всюду вещал он… Штюрмер, напротив, из кожи лез вон, дабы убедить окружающих, как ему близки страдания воюющей Родины. На военных совещаниях он, словно гимназист на уроке, тянул руку:
«Позвольте и мне высказать свое мнение?» Поливанов с презрением разрешал:
«Пожалуйста! Один ум хорошо, а полтора еще лучше…» Штюрмер был явный германофил (не вынужденный, как Дурново, а убежденный, как Витте), о чем в Берлине хорошо знали. Возвышение его кайзер расценил правильно – как предлог для переговоров о мире (Кронпринц Генрих Прусский писал:
«Благоприятная минута для заключения мира с Россией представлялась в конце лета 1915 г. Царь как раз назначил тогда Штюрмера… В этом назначении неоспоримый признак желания начать переговоры с нами о мире». – «Мемуары германского кронпринца». ГИЗ, 1923, с. 131.).
Первое, что сделал Штюрмер, заняв высокий пост, это… посеял секретные коды, а потом долго скрывал их пропажу. Факт ужасающий – русская армия, русский флот и русская дипломатия продолжали пользоваться шифрами, местонахождение которых было неизвестно. Потом Штюрмер начал перепахивать завалы бумаг на своем рабочем столе. «Помню, коды вот тут лежали… Лидочка, ты не брала их?» Никитина с возмущением отвернулась. Я не поручусь за Штюрмера, не поручусь и за эту фрейлину с накрашенными губами. Как бы то ни было, а дело спроворено, Кем – не знаю! А смена кодов даже в мирное время обходится государству в бешеные суммы…
После истории с отравлением кошек Хвостов уже не доверялся Белецкому, решил действовать без него и вспомнил:
– Боже праведный, а ведь я совсем забыл об Илиодоре! – Он вызвал в кабинет секретаря Яблонского. – Мне нужен заграничный адрес Сергея Труфанова и… Борька Ржевский.
Разговор прервал телефонный звонок от Штюрмера:
– Передаю вам, Алексей Николаич, волю ея величества – отныне Распутина следует охранять как высочайшую особу… Хвостов, повесив трубку, сболтнул Яблонскому:
– Эту «высочайшую особу» я сейчас ухайдакаю…
В ближайшее свидание с министром царица напомнила ему, что Распутина следует беречь «как особу императорской фамилии». Желтые рысьи глазки Хвостова блеснули юмором.
– Конечно! – сказал он. – Но прошу ваше императорское величество выдать мне указание об этом в письменном виде… Алиса фыркнула, но такой «справки» ему не дала!
7. ХВОСТ В КАПКАНЕ
Серега Труфанов, бывший Илиодор, на птичьих правах проживал в норвежской Христиании, (в нынешнем Осло). Сейчас он был озабочен изданием своих мемуаров. По сути дела, Труфанов создал книгу не пером – привычно взял квач, окунул его в деготь и вымазал похабную рожу Распутина, не пощадив при этом и царя с царицей. Надежд на возвращение в Россию не было, а для оседлой жизни за границей нужно продать мемуары как можно выгоднее… Его навестил заокеанский издатель журнала «American Magazine», который недавно купил у Илиодора для публикации интимные письма императрицы.
– Сколько вы хотите за вашу книгу? – спросил он. Ответ был обдуман заранее:
– Два миллиона долларов и паспорт гражданина США…
– Слов нет, ваши записки о Распутине стоят двух миллионов. Но только не наших долларов, а… русских копеек. Насколько я понял, ваш герой Распутин вышел из небогатых сибирских фермеров. Не дурак выпить. Нравов далеко не пуританских. Боюсь, что этого наш здравый американский читатель не поймет.
– Чего не поймет ваш здравый читатель?
– Не поймет, за какие достоинства Распутин пришел к управлению министрами и почему он стал близок царской семье.
– Как же вы не разобрались! Да спросите любого русского, кто ему всего гаже и ненавистнее, и любой ответит – Распутин!
– Согласны дать вам одну тысячу долларов за… сборник веселых русских анекдотов, в которых героем является Распутин. Ваша книга «Святой черт» не лишена живости, наш читатель посмеется.
– Мы, русские, плачем! – воскликнул Труфанов.
– Плачьте. А мы будем смеяться.
– Ну, хоть один миллион! – взмолился автор.
– Ни центом больше…
В дело о покупке мемуаров о Распутине вступился знаменитый автомобильный Форд, предложивший Труфанову восемь тысяч долларов. В убогом жилище бывшего иеромонаха толкались разные прессагенты. Желая выкачать из книги непременно два миллиона, Труфанов решил расторговать «Святого черта» по частям, отрезая по куску всем, кто ни попросит… В разгар куплипродажи пришло письмо из России – от Хвостова: министр просил никому не продавать мемуаров, ибо русское МВД согласно купить их за любую сумму! Хвостов вовремя вспомнил об Илиодоре. С помощью его мемуаров можно как следует пошантажировать Царское Село – это раз! С помощью же самого автора мемуаров можно убить Распутина – это два! Сейчас главное – сосвататься с Илиодором, и «сват» уже имеется: это бравший у него интервью журналист Борька Ржевский…
