Андрей Алдан-Семенов - Красные и белые
— Я хочу помочь своему народу, — обиделся полковник. — Разве это предательство?
— Но вы же ставите условия.
— Не хочу умирать слишком рано.
А на дворе партизаны переодевались в теплую одежду, бородачи в хорошо сшитых английских шинелях выглядели помолодевшими. Шурмин наблюдал за переодеванием, но его позвали в штаб. Здесь полковник писал под диктовку Бурлова.
— «Друг мой, Иван Михайлович. Командующий Восточно-Сибирской партизанской армией приказал мне перехватить Колчака на станции Тулун. Однако же изловить зверя не под силу нам, прошу тебя, приготовь ему ловушку на станции Зима. Расставляй капканы покрепче. Колчак — зверь матерый, когти у него не все пообломаны. Подробности расскажет наш посыльный…»
Бурлов взял под локоть Андрея:
— Становись, Андрей, на лыжи — и айда в Зиму, к Ивану Новокшонову. Передай ему это мое письмо.
12
При свете коптилки Андрей с любопытством разглядывал белобрысого, синеглазого парня в меховых штанах и рубахе с расстегнутым воротом. Парень сердито морщил брови и говорил нехотя, с непонятной Андрею досадой:
— Чехов в Зиме больше чем надо. Ежели стенка на стенку пойти, расколошматят они нас, мать родная не узнает. Колчака и золото нужно хитростью брать.
— Где теперь Колчак? — спросил Шурмин.
— Есть слух — стоит он в Тулуне. Золотой эшелон тоже с Колчаком. Я сейчас поеду на станцию, новости разузнаю, а ты отдыхай. На хуторе здесь тихо, спокойно.
Новокшонов уехал, Андрей остался в землянке. Старик-партизан принес ему вареной картошки, соленых груздей, краюху хлеба. Андрей поел и попросил самосаду.
— У нас чертова зелья нет. Грех! — нахмурился старик.
— Вера, что ли, запрещает?
— Правда, иудаисты мы…
Андрей разговорился с партизаном — таким же белобрысым и синеглазым, как Новокшонов. Узнав, что партизана зовут Юдой Соломоновичем, удивленно заметил:
— Ты на еврея-то совсем не похож.
— Дак мы ж псковские. Из Псковской губернии выходцы, но в Старой Зиме чуть ли не все Абрамы, Соломоны да Моисеи.
— Это почему же так?
И старик поведал ему необычную историю о псковитянах, ставших членами религиозной секты иудаистов.
В царствование Александра Первого в России возникали масонские ложи и религиозные общества. Псковский помещик Энгельгардт в поисках истинной веры сменил православие на католичество, потом основал секту иудаистов. Но напрасно Энгельгардт искал своих приверженцев среди соседей-помещиков, они наотрез отказались вступать в секту иудаистов. Тогда Энгельгардт объявил иудаистами своих крепостных.
Крепостные чуть было не взбунтовались, но смекнули: иудаисты не признают рабства. Энгельгардт исполнил завет секты — освободил мужиков от крепостного ига.
Тогда возмутились псковские помещики: царю и святому Синоду полетели доносы на Энгельгардта.
По высочайшему повелению он был лишен дворянских прав и вместе с крестьянами сослан в Сибирь.
Три года новоявленные иудаисты брели под конвоем на место своего поселения. На берегу восточно-сибирской реки Оки Энгельгардт умер. Померли и конвоиры. Мужики похоронили помещика и конвоиров и основали поселок Зиму. От иудаистов они сохранили только еврейские имена.
Андрей невольно задумался над причудливостью человеческих судеб.
«Жизнь прямолинейна в радости и неисчерпаема на беды», — вспомнились ему слова Игнатия Парфеновича. — Где-то теперь старый горбун? Где сражается Азин?» — подумал Андрей, укладываясь на лавку.
Его разбудили сиплые с мороза голоса. У порога отряхивались от снега Новокшонов и бурят в хорьковой шубе.
— Знакомьтесь, член Зиминского ревкома Бато. Потомок Чингисхана.
— Ванька врет, — осклабился Бато. — Я только внук тех внуков, прадеды которых умирали за Чингисхана.
— Утром Колчак прикатит в Зиму. Едет поездом «58-бис», под чешской охраной.
— Откуда узнал? — спросил Андрей.
— Дружки на станции сообщили. Теперь мы потребуем выдачи Колчака и золота. Чехи против партизан не попрут.
— А если попрут?
— Тогда мост взорвем.
— Мы взорвем, они починят.
— Колчаку зеленой улицы не дадим! Отплавался адмирал, — сказал Новокшонов с отчаянной уверенностью молодости в своей правоте.
— Держи карман шире, а то Колчак не влезет, — пошутил Бато.
— Явимся к военному коменданту станции с блеском. Я командующий зиминским партизанским фронтом, ты, Андрей, — мой адъютант, Бато — член Иркутского Политцентра.
— У чехов прямой провод с Иркутском. Уличат нас, Ванька, предостерег Бато.
— Уличают одних дураков. Дай мне полотенце.
Бурят развернул холщовое полотенце с вышитыми красной ниткой словами: «Вся власть Советам!»
— Надену полотенце поверх полушубка. Для устрашения парочку «лимонок» по бокам. И ты, Андрей, прицепи на грудь плакат… Еще бы красные треугольники на шапки. Устрашать так устрашать, — весело посоветовал Бато.
Утром Новокшонов, Бато, Шурмин шли по перрону станции, за ними следили сотни глаз.
Военный комендант только что получил из Иркутска две телеграммы. Одна приказывала всячески избегать столкновений с партизанами, другая требовала строгой охраны Колчака и золотого эшелона. Появление партизан комендант сразу же связал с приездом Колчака и встретил Новокшонова подозрительно.
— До прихода поезда «58-бис» еще час. У нас есть время договориться о выдаче Колчака, — сказал Новокшонов.
— Откуда вам это известно, что Колчак прибывает? — спросил комендант, косясь на пламенеющее грозными словами полотенце.
— У нас хорошая разведка.
— Адмирал действительно прибывает. Но я не могу его вам выдать.
— Мы возьмем Колчака силой. Вы только не мешайте.
— Зачем вам адмирал, господин партизан?
— Он — враг русского народа.
— Если примените силу, я буду защищать адмирала. А наше превосходство несомненно, — почти ласково заметил чех-комендант.
— Партизаны взорвут мост, разберут пути, как вы поедете дальше? Через сколько лет будете дома?
— У меня приказ защищать Колчака, — упрямо повторил комендант.
— А если я добьюсь отмены приказа?
— Не представляю, как это можно осуществить.
— Можно поговорить по прямому проводу с генералом Жаненом? — спросил Новокшонов, понимая, что его операция уже на грани провала.
— Можете, — согласился комендант, стремясь выиграть время для своих целей. — Вас проводят на телеграф.
— Не надо провожатого. Дайте записку.
Комендант написал разрешение. Новокшонов пошел на телеграф.
— Доброе утро, — вполголоса поздоровался он.
— С добрым утром, — отозвался встревоженный чех-телеграфист.
Новокшонов оглянулся на дверь, на заиндевелое окно.
— Где теперь поезд? — тихо спросил он.
— На польпути к Зиме.
— Операция наша срывается, друже…
— Я могу чем-нибудь помочь?
— Надо передать телеграмму. Но ты, парень, рискуешь головой…
— Давайте телеграмму. Диктуйте. — Чех-телеграфист положил пальцы на ключ аппарата.
— Хорошо! Отбивай! «Всем начальникам партизанских отрядов и рабочих дружин. Всем, всем! — повторил Новокшонов и энергично потер нос. Сегодня, тринадцатого января, в Зиму с поездом «58-бис» прибывает Колчак. Принимаю меры к его аресту. В случае неудачи перехватывайте его на других станциях. Точка».
— Еще что нужно?
— Свяжи меня с Иркутском, с поездом генерала Жанена.
Монотонно попискивал аппарат. Иркутск почему-то не отвечал. Новокшонов мучительно переживал задержку: каждую минуту чехи могли арестовать его, схватить сочувствовавшего партизанам телеграфиста.
— Черт знает, что у него на уме? — выругался он.
— Ви о ком ето?
— О военном коменданте. У него такая лукавая физиономия.
— Про него говорьят — возит с собой ящик медалей на грудь и три ящика пьетель на шею. Польтора года с ним — он, как это по-русски, сюкин син! Тише! Иркутск! Говорьит Зима, говорьит Зима. Пригласите к аппарату генерала Жаньен. Кто? У аппарата генерал Жаньен? С вами станет разговаривать командующий зимьинским фронтом красных войск… Перебивают, требуют, чтобы вислушали их, — сказал телеграфист.
— Пусть говорит.
— С красными не желаю разговаривать. Генерал Жаньен…
— Ну и гусь! Он еще полетит у нас, погогочет.
— Вам пора уходить. Ви и так подозрительно дольго пребиваите у меня.
За окном взревел паровозный гудок, задребезжали стекла. На перроне засуетились, забегали.
— Это «58-бис». Недаром суматоха. — Новокшонов выскочил из помещения телеграфа.
— Поезд пришел. Вагон Колчака сразу же оцеплен войсками. Комендант станции помчался к Колчаку, — сообщил Шурмин.
Они тоже пошли к адмиральскому вагону, но столкнулись с выскочившим оттуда комендантом. Тот что-то приказывал своим часовым.
