Октавиан Стампас - Великий магистр
— Нет, не верю! — воскликнул вдруг Бизоль а ударил кулаком по столу с такой силой, что доски прогнулись, а кубки подпрыгнули вверх. После наступившей тревожной паузы, когда все посмотрели на великана, Гуго де Пейн промолвил:
— Его вины в том нет.
И все поняли, о ком он говорит. А мессир продолжил:
— Злой рок направил стрелу в том направлении. Вы же верите в это, Сандра? — и он посмотрел на девушку, которая за несколько дней изменилась так, словно прожила десять лет.
— Да! — тихо ответила она. — И я не виню его. — Потом она добавила: — Виченцо был… такой красивый и… добрый. Он так радовался нашим малышкам! — губы ее дрогнули, но она справилась с волнением, хотя грудь ее тяжело дышала. — И он… уважал Людвига, — впервые имя Зегенгейма было произнесено за столом вслух. — Он был для него, как старший брат.
— Но почему, почему он уехал?! — взорвался Бизоль и вновь грохнул кулаком по столу. Он посмотрел на графа Норфолка: — Почему вы не остановили его?
— Это было невозможно, — негромко произнес Грей. — Нельзя передать, что творилось в его душе.
— И что творится сейчас… — добавил де Пейн.
— Когда он увидел, что произошло, — продолжил Норфолк, мы с Иштваном еле смогли остановить его, чтобы он не наложил на себя руки; не совершил этот страшный смертный грех, которому нет прощения. Зегенгейм был бледен, как полотно. А Виченцо… уже ничем нельзя было помочь. Он умер на руках у Людвига. Потом… Вокруг творилась такая суматоха, все рушилось… Вас не было, лишь к вечеру вы выбрались из под обломков, никто не знал, что с Бизолем и Монбаром… Ужасно! — и граф закрыл лицо руками. Минуту спустя он продолжил: — Людвиг собрался в одночасье. Взял снаряжение, сел на коня. Отогнал от себя Иштвана, но тот все же увязался за ним следом. И я не мог, не мог остановить его! Все мои слова падали в пустоту, он не слышал меня.
— Его надо найти, чтобы вернуть обратно! — выкрикнул Бизоль и вновь занес руку со сжатым кулаком.
— Друг мой, ты сломаешь стол, — мягко обратился к нему де Пейн. — Мы все понимаем, какие невыносимые муки он сейчас терпит. И все ждем его. Но… слово за вами, Сандра.
Девушка посмотрела на тамплиеров, оруженосцев, которые с напряжением ждали ее ответа.
— Да, — тихо произнесла она. — Ведь все мы — одна семья. И когда случайно брат убивает брата, он заслуживает не наказания, а прощения. Как велит нам поступать всемилостивый Бог.
— Завтра же мы отправимся на его поиски, — сказал Бизоль. А граф Норфолк вдруг достал из сумки свернутый холст и протянул Сандре.
— Это портрет Людвига, который я рисовал в тот роковой день, — пояснил он. — Виченцо хотел, чтобы я подарил его ему. Теперь он ваш.
Сандра протянула руку и положила холст рядом с собой.
— Спасибо, Грей, — сказала она. — Надо жить… Надо жить, хотя бы, ради его дочек.
С волнением глядел на нее сидящий рядом Раймонд, и лицо его пылало. Его давнишняя любовь к Сандре, гибель Виченцо, смерть его друга Дижона, — все это переполняло юную душу; а вскоре должно было последовать и еще одно событие, которого ждет недождется каждый оруженосец, и о котором возвестил сейчас за столом Гуго де Пейн.
— Бизоль, — сказал он. — Сандра права: жизнь продолжается. Помнишь, мы хотели, чтобы наши оруженосцы были бы посвящены в рыцари одновременно? Они должны были пройти серьезные испытания, и пять лет жизни в Палестине показали, что они совершили немало достойных поступков и не опозорят рыцарской чести. К сожалению, Дижон мертв, и я скорблю о его смерти вместе с тобой… Будь же, Бизоль, одним из тех, кто возвестит миру о рождении нового рыцаря — Раймонда Плантара!
При этих словах юноша приподнялся с места, неловко опрокинув кубок, но это было простительно в его состоянии: глаза его пылали счастьем.
— Ну, разумеется! — согласился Бизоль. — Готовься, Раймонд. На днях мы совершим этот торжественный обряд. Вот только закончим одно дельце, которое поручил мне Зегенгейм… пока он не вернулся обратно, — и он посмотрел на Норфолка, понимающе кивнувшего головой: они уже договорились о том, куда отправятся сегодняшней ночью.
— Поздравляю тебя, Раймонд! — повернулась к нему Сандра. — И будь счастлив.
Юноша что-то пролепетал в ответ, не спуская с нее глаз. Женская интуиция подсказывала ей, что он думает, и она благодарно улыбнулась ему…
В этот день в Тампль пришло много гостей. Помнившие маркиза де Сетина, Андре де Монбара и Виченцо Тропези шли прощаться с великими тамплиерами. Под вечер появился даже сам граф Танкред, всесильный наперсник короля Бодуэна I. Выразив, соболезнование от всего двора короля, он сказал, что Бодуэн лично хотел посетить Тампль, тем более, что дворец его в двух шагах отсюда, но…
— …Но уже девятый день королю сильно неможется, — конфиденциально сообщил он Гуго де Пейну. — Вы ведь знаете, что иногда он любит переодетым бродить по Иерусалиму, подобно Гарун-аль-Рашиду. Но в тот день, когда погибли ваши друзья, и сам король едва избежал этой участи, попав в какую-то потасовку с пьяными греческими сапожниками. К сожалению, — добавил он, — я не могу уследить за всеми его передвижениями и выставить надежную охрану. Когда-нибудь, это может кончиться трагически… Город наполнен убийцами-ассасинами, а барон Глобшток — сущий идиот, он ловит кошек в темной комнате, где их и быть не может. Кстати, — заметил он, уже прощаясь. — Последняя новость: вчера обнаружен труп графа Рене де Жизора, великого магистра Ордена Сиона, — в развалинах какой-то мечети. Наверное, и здесь поработали ассасины… Поберегите и вы себя, де Пейн! — Ив этих его словах прозвучала не столько забота о мессире, сколько скрытая угроза.
Известие о смерти графа Жизора напомнило де Пейну о недавнем разговоре с тем странным человеком в домике донны Сантильяны. Он понял, что гибель магистра — напоминание ему о тех возможностях, которые таятся в организации, от лица которой выступал Бер. Очевидно, граф Жизор был брошен на жертвенник как отработавшее свой срок животное. Что ж, он не задержится с ответом…
Когда поток посетителей немного схлынул, Кретьен де Труа привел в Тампль двух человек, чье влияние во Франции, да и здесь, в Палестинском королевстве было необычайно велико. Это были сюзерен Гуго де Пейна граф Шампанский, уже несколько недель живший во дворце короля Бодуэна, и молодой граф Фульк Анжуйский, будущий его зять и жених принцессы Мелизинды, испытавший в свое время на турнире в Труа силу и мощь ударов мессира. События во Франции заставили графа Шампанского покинуть страну и переждать опасность в Иерусалиме, надеясь на то, что партия Клода Лотарингского, к которой принадлежал и он с Анжуйским домом, возьмет верх. Но в столицу Палестины его привели и некоторые другие обстоятельства. Орден тамплиеров уже был достаточно хорошо известен в Европе, но его непроницаемая закрытость от посторонних вызывала недоумение. Граф Шампанский чувствовал, что Гуго де Пейн уже стал обладателем тех несметных сокровищ царя Соломона, на которые он почти натолкнулся вместе с его отцом во время того знаменитого похода герцога Буйонского в Святую Землю. Донесения Симона Руши и Кретьена де Труа подтверждали это. Но Руши внезапно исчез… Что же касается Фулька Анжуйского, то он предназначался стать одной из ветвей того древа, которое должно было вскоре взметнуться над всей Европой, включая и Палестинское государство. И Орден тамплиеров был бы самым мощным корнем его.
Уединившись вместе с Гуго де Пейном в одной из отдаленных комнат Тампля, граф Шампанский несколько озадачил его неожиданным предложением:
— Согласен ли ты, мой дорогой крестник, отплатить мне откровенностью за откровенность?
— Я внимаю вам, граф, — коротко ответил де Пейн.
— Хорошо. Я верю твоему слову, — граф Шампанский тотчас же перешел к сути того дела, которое привело его в Иерусалим. — Сейчас ты узнаешь тайну, в которую посвящены немногие. Речь идет о династии Меровингов, исчезнувшей с убийством короля Дагоберта II пять веков назад. Но род этот не прервался с его смертью. Его сын Сигиберт был спасен и тайно вывезен в окрестности Нарбонна. Он воспитывался в Лангедоке, возле селения Ренн-ле-Шато. Шли годы, десятилетия, а семя Меровингов — легендарных и истинных королей Франции бережно охранялось. Более того, наследники Дагоберта скрестились с ветвью герцогов Лотарингских, с которыми находимся в родстве и мы, графы Шампанские, а также и графы Анжу и Мена. Я опущу детали, чтобы не утомлять тебя в этот скорбный день похорон твоих друзей. Скажу лишь одно: герцог Годфруа Буйонский, ставший первым королем Иерусалима — прямой потомок Меровингов, и избрание его на престол — высшая справедливость, которой в немалой степени способствовал и я. Что же дальше? Ты знаешь, как я относился и отношусь к Людовику IV, этому узурпатору на троне. Теперь наша цель — моя и моих друзей вернуть Франции истинного монарха — наследника Меровингов.
