Александр Струев - Царство. 1955–1957
— Прости меня! — отдышавшись, выговорил Брежнев. — Я сам не свой. Все, Любонька, у меня рушится! — в глазах Секретаря ЦК стояли невыносимая тоска и обреченность.
Люба погладила его по щеке.
— Все будет хорошо! — прошептала она.
— Будет! — простонал он и опять потянул ее, пытаясь снова овладеть.
Солнце било в окна. Они уже оделись и сидели в комнате отдыха на диване. Леонид Ильич достал из холодильника лимонад, открыл бутылку, разлил в два стакана, протянул один стакан Любе.
— У тебя волосок седой! — заметила женщина. — Не двигайся, сейчас его вырву.
За год, проведенный в Москве, Леонид Ильич начал седеть.
15 сентября, воскресеньеВо Франкфурте-на-Майне, во время конференции общественно-политического еженедельника «Посев», бывший офицер госбезопасности перебежчик Хохлов был отравлен радиоактивным таллием.
— Подох? — неприятно проговорил Первый Секретарь.
— В больнице. Пытаются его спасти, — ответил председатель КГБ.
— Живучий! — скривился Хрущев.
— Добьем, Никита Сергеевич, это дело чести! — отозвался генерал армии.
— Врагам пощады нет!
Это был третий случай расправы с беглыми изменниками за последние два года.
— У меня есть еще сообщение, — растягивая слова, проговорил генерал.
— Ну?
— О Жукове хотел сказать, о маршале.
— Что? — насторожился Никита Сергеевич.
— Спрашивал меня, записываю его или нет. Я ответил, что нет.
— А на самом деле?
— Он власти хочет, Никита Сергеевич! — выдохнул Серов.
— Влас-ти! — протянул Первый Секретарь.
22 сентября, воскресеньеУсталость и горькие раздумья Леонида Ильича сменила нежданная радость — ракета полетела! Черненко принес подробный отчет о последних испытаниях, неполадки, над которыми бились полгода, были полностью выявлены и устранены. На машиностроительном заводе в Филях приступали к сборке очередного изделия Р-7. В ближайшее время конструктор Королев намеревался запустить в небо искусственный спутник Земли.
— Неужели со спутником получится?! — не мог сдержать радости Леонид Ильич. — Неужели сдвинулись с мертвой точки?!
— Королев уверяет, что сбоев не будет, — проговорил Черненко.
— Завтра, Костя, в баню пойдем, смоем старые грехи! — ликовал Секретарь ЦК.
Последнее время Брежнев был точно наэлектризован, со дня на день ждал известия о своей отставке, теперь же дурные мысли ушли в прошлое.
— Поехали к Королеву, — сказал он помощнику. — Звони ему, пусть встречает!
29 сентября, воскресеньеМинистр среднего машиностроения Первухин сообщил помощнику Хрущева о крупной аварии на предприятии по переработке радиоактивных материалов, расположенном около города Озерск. Из-за нарушения системы охлаждения разрушилась емкость с высокорадиоактивными отходами. Радиация попала в реку Тешу. Есть человеческие жертвы. После июньских событий, когда Первухин поддержал антипартийную группу, Хрущев с ним не соединялся.
— Положение опасное. Последствия аварии непредсказуемы, — пересказывал содержание разговора помощник.
В срочном порядке распорядились послать на место трагедии партийно-правительственную комиссию во главе с Брежневым. Заместителем к Брежневу определили скрупулезного зампреда Совета министров Алексея Косыгина.
Хрущева пугал масштаб катастрофы, пугали пагубные последствия, но на уме роились совершенно иные мысли — в конце октября маршал Жуков отправлялся с государственным визитом в Югославию и Албанию.
Ситуация с этими странами сложилась непростая. Энвер Ходжа не принял развенчание Сталина, для него Иосиф Виссарионович по-прежнему оставался центральной фигурой социализма и мирового коммунистического движения. Последний приезд албанского лидера в Советский Союз еще больше отдалил Москву и Тирану. На обеде, данном в его честь в Кремле, албанец, невзирая на увещевания Хрущева, умудрился поссориться с послом Югославии. Целый час гости обменивались нелицеприятными упреками, обвиняя друг друга в нечистоплотности. Хрущев никак не мог установить с Энвером Ходжой неформальные отношения, во всем натыкался на протест. Последнее время Албания тяготела к Китаю, не хотела слушать советы руководства СССР и, упаси Боже, их выполнять! Мао Цзэдун стал первейшим другом непокорного государства.
Энвер Ходжа не гнушался методов, которые громогласно осуждали, ему не чужды были ни пытки, ни казни. Албанца не заботило мнение мирового сообщества, капиталистов он однозначно считал врагами, исключая всякую возможность компромисса, что, собственно говоря, легло в основу противоречий с Советским Союзом. Энвер Ходжа не разделял курс ХХ Съезда, считал, что хрущевцы расшатывают социалистическую стабильность — раскрутили гайки, а теперь удивляются неповиновению и свободомыслию, он свято верил, что кругом ходят замаскированные враги, агенты США и Англии и излишний либерализм дает им дополнительные преимущества. Мировая революция, победа социализма на всей земле — вот генеральная линия коммуниста. Поговаривали, что албанцы могут выйти из Варшавского договора. Тирана требовала особого нажима, а такой нажим мог осуществить исключительно Жуков. Это было одним из обстоятельств, по которому Первый Секретарь упросил маршала ехать на Балканы. Непокорная Албания — раз, и независимый югославский правитель Иосип Броз Тито — два, вот кровоточащие язвы советской внешней политики. Возможно, маршалу удастся повлиять на Тито, нормализовать ситуацию.
Хрущев переживал, что слишком уж просто Жуков согласился выступить переговорщиком. Жукову было лестно выдвинуться на первый план, ему хотелось заявить о себе не просто как о военном, а еще — как и о политике-миротворце. Визит готовился на самом высоком уровне. О предстоящей поездке писали албанские, югославские и мировые газеты. Жукова превозносили до небес. Такое пристальное внимание к личности маршала Хрущева раздражало, раздражали и безапелляционные суждения полководца, но последней каплей, переполнившей терпение и нарушившей спокойствие Никиты Сергеевича, стало сообщение Серова о разговоре с министром обороны. В последний момент Первый Секретарь передумал посылать на Балканы Жукова, решил переиграть, заменить его дипломатичным Микояном, но Микоян запротестовал, сказал, что последует скандал, чреватый разрывом с Жуковым, а это будет почище антипартийной группы. Георгий Константинович никому и ни в чем не хотел уступать. Точно как и Хрущев в Англию, он решил плыть на военном корабле.
Позиции Жукова в советском руководстве неуклонно укреплялись, народ его боготворил. При нем замедлилось сокращение армии, которое вызывало особое недовольство, ведь, по сути, увольняя из Вооруженных Сил, фронтовиков выкидывали на улицу. Трудоустройством бывших солдат занимались спустя рукава, нашел работу — хорошо, а то, что предлагали госорганы, было форменным неуважением. Из хорошо обеспеченных офицеров, сытых и обутых рядовых демобилизованный превращался в брошенного на произвол судьбы человека — ни достойной работы, ни хорошей зарплаты, ни жилья, ни уважения. Военнослужащие на чем свет стоит поносили Хрущева, считая его главным виновником своих бедствий. За два года в запас отправили около двух миллионов человек. При маршале появилась надежда, что пагубный процесс развала армии прекратится.
Жуков участвовал в аресте Берии, в его разоблачении. Маршал стал ключевой фигурой при низвержении сталинской гвардии — Молотова, Кагановича, Маленкова. Он с глазу на глаз встречался с президентом США Эйзенхауэром, говорил с ним не официально, а вел беседу по душам. Разговор двух солдат был искренним. Оба они сожалели, что после разгрома гитлеровской Германии доверие между СССР и США утратилось и отношения двух стран перешли в откровенное противостояние, пришли к выводу, что появились условия изменить ситуацию к лучшему.
«Может, мы не станем в ближайшее время близкими друзьями, но и врагами не будем!» — решили полководцы.
Жуков, в отличие от Хрущева, мог на равных говорить с президентом Соединенных Штатов. Помимо прочего, маршал пообещал президенту повлиять на Мао Цзэдуна, чтобы освободить из китайского плена американских летчиков, захваченных во время корейской компании, а у Хрущева и с китайцем не все складывалось гладко. Жуков рос, Хрущев таял.
— Я, Нина, его с Урала в Москву вытащил, я! Берия тогда на рогах стоял, а мы с Булганиным пошли к Молотову и про Жукова сговорились. А теперь он что творит?!
Нина Петровна накапала мужу в стакан настойки пиона.
— Не буду пить, тошно! — отводил стакан муж. — Кто в стране главный? ЦК главный, не я, не Жуков, а ЦК! А он командует, словно на него управы нет! Есть управа!
— Ляг, поспи, Никитушка!
