Эптон Синклер - Зубы Дракона
Ланни провел три дня в качестве гостя земли Баварии, и в настоящее время проводил десятый в качестве гостя города Мюнхена. Но в конце дня пришел дружелюбный надзиратель и сказал: «Пожалуйста, пройдёмте, герр Бэдд».
Зачем задавать вопросы, когда на них нет ответа. Уходя из камеры, надо попрощаться, потому что не знаешь, вернёшься ли обратно. Некоторые вышли на свободу, другие были избиты до бесчувствия, третьи были отправлены в Дахау или какой-либо другой лагерь. Ланни привели вниз в офис, где он увидел двух молодых щеголеватых и корректных эсэсовцев, ожидающих его. Он с удовлетворением отметил, что они не те, кто арестовал его. Они подошли, и почти прежде, чем он понял, что происходит, один взял его за руку и защелкнул наручники на ней. Другой браслет был на запястье молодого нациста, и Ланни знал, что возражения бесполезны. Они провели его во двор, где он увидел свою машину и другого эсэсовца за рулём. Задняя дверца была открыта. «Bitte einsteigen.»
«Могу ли я спросить, куда меня везут?» — решился он.
«Это не разрешено говорить», — был ответ. Он вошел, и автомобиль выкатился по обсаженному деревьями проспекту в город Мюнхен. Они поехали прямо через него и вниз по долине реки Изар на северо-восток.
Темной ночью пейзаж становится загадкой. Автомобильные фары освещают вдаль бегущую дорогу, но можно себе представить, что находится справа и слева. Если не иметь опыта вождения, нельзя определить идёт ли автомобиль в гору или вниз. Но звезды были в своих местах, и Ланни мог понять, что они направляются на север. Зная этот маршрут, он узнавал указатели. И когда они проехали Регенсбург, не снижая скорости, он предположил, что его везут в Берлин.
«Вот там, мне устроят допрос», — подумал он. У него была еще одна ночь для размышлений, а затем он будет противостоять этой колоссальной силе, известный как Geheime Staats-Polizei, более темной, чем любая ночь, более страшной, чем любое, что случается ночью.
Заключенный в тюрьме имел много свободного времени и использовал его для выбора своего Ausrede, его «алиби». Но чем больше он старался, тем сильнее становилось его замешательство. Они непременно выяснили, что он взял тридцать тысяч марок из банка Хеллштайна в Мюнхене. Они непременно узнали, что он заплатил большую часть из них Хьюго. Они непременно обнаружили, что он предпринимал шаги вызволить Фредди из Дахау. Все это может быть поставлено в вину Ланни. И только оставалась надежда, чтобы казаться откровенным и наивным. Смеяться и говорить: «Ну, генерал Геринг получил от Йоханнеса Робина все его состояние за его освобождение, и использовал меня в качестве своего агента, поэтому, естественно, я подумал, что так и следует делать. И когда Хьюго предложил сделать это за всего двадцать восемь тысяч марок, я подумал, что это хорошая сделка».
На заре, когда никого нет на улицах, кроме молочников и пулеметных отрядов берлинской полиции, автомобиль Ланни проехал по городу и въехал в рабочий район, который он принял за Моабит, и остановился перед большим кирпичным зданием. Он не мог видеть дорожные знаки, и никто не взял на себя труд сообщить ему, где он находится. Были ли это страшные нацистские бараки на Хе-деманнштрассе, о которых беженцы говорили с дрожью? Был ли это пресловутый Колумбус-Хаус? Или возможно, штаб-квартира военной полиции, самая страшная из всех?
«Bitte aussteigen», — сказал лидер. Они были совершенно корректны, и не произносили ни одного ненужного слова, ни ему, ни друг другу. Они были машины. И если где-то внутри у них была душа, то им было бы очень стыдно за это. Они пытались попасть в рейхсвер, и это был путь к желаемому.
Они вошли в здание. По-прежнему без остановки, чтобы «зарегистрировать» заключенного, провели его военным маршем вдоль коридора, а затем вниз в пролет каменной лестницы в подвал. На этот раз Ланни не мог ошибиться, там был запах крови и крики где-то на расстоянии. Он еще раз отважился на вопрос, за что его здесь держат и что с ним сделают? На этот раз молодой лидер снизошел до ответа: «Вы под защитным арестом».
Они сказали ему, что он был одним из тех ста тысяч человек, немцев и иностранцев, которые были задержаны для их же собственного блага, чтобы защитить их от неприятностей. «Но», — настаивал Ланни с присущими ему светскими манерами: «Я не просил защиты, я вполне готов испытать свою судьбу на улице». Если у кого-нибудь из них было чувство юмора, то ему здесь было не место. Впереди был ряд стальных дверей, и одна была открыта. Впервые с момента, когда эти люди столкнулись с Ланни в тюрьме Мюнхена, наручники были сняты с его запястья, и его втолкнули в «черную камеру», и он услышал лязг двери за собой.
VIТа же история, что и в Штаделхайме. Только сейчас серьезнее, потому что тогда была случайность, а теперь после двух недель расследований преднамеренность. Нет сомнений в том, что его положение стало очень серьезным. Страх полностью охватил его и превратил его кости в желе. Приложив ухо к отверстию в двери, он уже не сомневался, что слышит крики и плач. Приложив свой нос к отверстию, он убедился, что чувствует запах, который он раньше связывал только со скотобойнями. Он находился в одном из тех ужасных местах, о которых читал и слышал, где нацисты систематически ломали тела и души мужчин и женщин. В Коричневой книге он видел фотографию обнаженной спины пожилой дородной женщины, члена городского совета Социал-демократической партии. Со следами научного избиения, слившимися в одну кровоточащую рану от плеч до колен.
Они не хотели утруждать себя допросом, или дать ему шанс рассказать свою историю. Они принимали как должное, что он будет лгать, и поэтому его следует сначала наказать, а затем он будет более склонен говорить правду. Или они просто хотят напугать его? Посадить его туда, где он мог слышать звуки и нюхать запахи. И посмотреть, как это «сломает его»? И это произвело должный эффект. Он решил, что бесполезно пытаться скрыть что-нибудь, говорить одну ложь. Он видел, что все его прошлое лежит, как открытая книга, перед неким Kriminalkommissar, и все его прошлое действительно было очень плохим с нацистской точки зрения. Таким плохим, как у Фредди Робина, что стоило ему четырнадцати месяцев пыток.
Как бы то ни было, но это происходило прямо сейчас. Шаги в коридоре, и они остановились перед его дверью. Дверь открылась, и там стояли два эсэсовца. Новые: их у них был неограниченный запас, и все с тем же выражением лиц, все с тем же кодексом Blut und Eisen. Черные рубашки, черные брюки, блестящие черные ботинки, и на их поясах автоматические пистолеты и жёсткие резиновые дубинки. Их, оказывается, тоже был неограниченный запас.
Они взяли его под руки и повели вниз по коридору. Вся их манера, вся атмосфера сказали ему, что его время пришло. Нет смысла сопротивляться. По крайней мере, физически. Они просто потащат его, и сделают его наказание сильнее. Внезапно он ощущал прилив гнева. Он ненавидел эти бесчеловечные существа, и еще больше он ненавидел адскую систему, которая произвела их. Он пойдёт прямо, несмотря на свои дрожащие колени. Он будет держаться бодро и не даст им удовлетворения видеть себя ослабевшим. Он впился ногтями в ладони своих рук, стиснул зубы и пошел к тому, что было за этой дверью в конце коридора.
VIIЗвуки затихли, и когда открылась дверь, Ланни услышал только негромкие стоны. Двое мужчин вели избитого человека через дверной проем в дальний конец комнаты. В полумраке он видел только смутные очертания. Видимо там было много людей, жертв мучений. Стоны и крики раздавались как их кругов ада Данте. Звуки придавали вид basso continuo всем адским событиям, которым Ланни стал свидетелем в этой камере ужасов.
Комната площадью не более пятнадцати квадратных метров с бетонным полом и стенами из камня. Без окон, свет дают полдюжины свечей. Из мебели в середине комнаты стояла только одна тяжелая деревянная скамья около двух с половиной метра в длину и чуть больше полуметра в ширину. Вся скамья измазана кровью, которая продолжает капать, и по всему полу тоже была кровь, и тошнотворный запах засохшей крови. Также был едкий запах человеческого пота. Четыре нациста, раздетые до пояса, стояли возле скамейки. Очевидно, они упорно и тяжело трудились, даже при слабом свете их гладкие тела блестели от пота и жира. В стороне стояло несколько других нацистов и один человек в штатском, в очках.
Обо всём этом Ланни читал. Каждый антифашист за прошлые полтора года выучил это наизусть. Он понял всё с первого взгляда, даже гибкие тонкие стальные прутья с ручками, предназначенные для причинения максимальной боли при минимальных непоправимых повреждениях. Слишком много повреждений уменьшают возможность причинять больше боли, и при этом можно потерять важную информацию. Ланни читал об этом, слышал об этом и размышлял над этим. И теперь думал, как он это выдержит. Сейчас он был здесь, чтобы выяснить.
