Дмитрий Абрамов - Ордынская броня Александра Невского
В ожиданиях прошла еще седмица. За эти дни Неле несколько раз поднималась на воротную вежу и смотрела вдаль на дорогу. Однако никакого движения там не было. Дни проходили за днями, одну бессонную ночь сменяла другая. Чтобы убить время, она с упоением занялась делами, и не могла не заметить, что тем временем в княжеских закромах закончилась мука. В тот день она была слишком занята, потому что ей надо было с утра проследить за погрузкой мешков с зерном и отправить их на мельницу, что стояла на речке Левошне почти в трех верстах от Городища. Пока привели лошадей, отобрали возы, да подмазали колеса, да запрягали, пока закончили с погрузкой, наступил полдень. На Городище готовились к обеду, и вдруг на звоннице у храма Благовещения ударили в било. Народ всполошился. Неле в тот момент ходила между возов и считала мешки, что отправляли на мельницу. Со стороны ворот прискакал и птицей слетел с коня отрок. Он истошно, словно оповещая о пожаре, закричал, что по дороге от Новгорода идет княжеский полк. Сам же бросился в покои сообщить радостную весть княгине-матери и молодой княгине-жене. У Неле ходуном заходило сердце. Она ойкнула от неожиданности и дланью закрыла свои уста, боясь выдать себя. Но этого никто не заметил, потому что все люди княжеского двора, предвкушая шумное торжество, радостную встречу и пир, заорали благим матом и ринулись к воротам Городища, встречать князя и его удалых воев. Вся работа была тут же оставлена на месте, и никто — ни тиун, ни огнещане, ни дворский, ни Неле уже не могли, да и не хотели заставить людей работать в этот час. Этим Русь всегда удивляла княжескую ключницу. Ведь сколько ей приходилось видеть, никогда, ни один работник ни в Риге, ни в Оденпе, ни в Дерпте или каком-другом ливонском городе не имел права оставить работу без разрешения хозяина или приказчика. Слегка улыбнувшись и сопереживая то, что происходило в княжеском городке, молодая ключница отряхнула руки от пыли и не спеша пошла к городищенским воротам. Вскоре она увидела, как народ шумом и криками встретил молодого князя-победителя, кланялся ему, а князь отвечал тем же. Священник вышел из храма с клиром, хоругвями и иконами, чествуя князя, благославляя его и весь народ. Александр Ярославич коленопреклоненно целовал образ Знаменья Пресвятой Богородицы. Затем обнимал радостных княгинь — мать и жену, а уж потом двинулся с ними в свои покои. Князь улыбался всем, но Неле по его лицу заметила, что он сильно опечален чем-то. Подумав о том, в чем причина этой печали, она заметила, что рядом с Александром не было его верного Ратмира.
Когда и как Горислав проехал ворота, она увидеть не успела. Но когда весь княжеский двор и все пространство близ него наполнилось доспешным и вооруженным людом, когда все — и дворовые и вои, женщины и мужчины, дети и старики перемешались, обнимая и целуя друг друга, плача от радости, крича, уже крестясь и поднося к устам чарку, вот тут Неле увидела его. Он стоял и улыбался, поглаживая храпы двух коней, что держал под узду, оживленно разговаривал со своим другом-земляком из Козельска и, казалось, искал кого-то глазами, а его друг, уже приняв ковш медовухи, обнимал какую-то малознакомую новгородскую молодку из ближней слободы и смеялся. Неле, стоя у воза, внимательно и долго смотрела на него. И, наконец, он заметил ее, глаза его загорелись, он вспыхнул ликом и низко поклонился ей. Она отвечала.
На дворе готовился пир. Неле и дворскому с большим трудом удалось заставить княжеских людей вывести возы со двора и отправить нескольких молодых работников на мельницу. Но они знали, что, как только зерно будет отвезено туда, возчики тут же возвратятся, оставив все без присмотра. И потому Неле стала сама собираться в путь, что бы присмотреть за всем, пока зерно не смолотят в муку. Она понимала, что ей придется, наверное, заночевать там и хотела взять с собой девушку-прислужницу. Но тут в общей сумятице к ней почти незаметно подошел Горислав, и вновь поклонившись, спросил, где они могут встретиться. Еле удержавшись от того, чтобы не броситься к нему на шею, не расцеловать его и не разрыдаться, она, побледнев, отвечала, что всю ночь будет ждать его на мельнице, у речки Левошни.
Августовская ночь покрыла землю. Гудела и гуляла вся округа. По множеству огней в окнах, костров, зажженных молодью близ княжеского Городища, на околицах слобод по приглушенным крикам и песням, доносившимся издалека, было видно и слышно, что народ пьет и ликует. Еще когда было светло, возницы по настоянию подоспевшей вслед ключницы выпрягли лошадей, и все как один, не спросясь, оставили мельницу, пешком отправившись гулять на княжеский двор. Старый мельник ускакал на своем мерине вслед за ними, «аки за помочью», и тоже пропал. Смеркалось. Молодой сын мельника, засыпав ток зерном до верха, долго и беспокойно ходил кругами, словно поджидая отца. Затем негромко выматерившись, отвязал от коновязи одну из лошадей княжеского обоза и как был, без седла ускакал «сыскати отьца». Мельница и мельничный двор обезлюдели. Только фыркали лошади у коновязи, перетирая зубами сено, где-то побрехивала собака, на курятнике кудахтали куры, да воды речки с журчанием крутили, поскрипывавшее колесо мельницы. Близилась полночь. Неле становилось страшно одной. Но тут послышался стук копыт. Женщина вышла на крылечко дома и увидела, как верховой сошел с коня, звеня доспехом. На поясе его был длинный воинский меч. Она поняла, что приехал ее желанный. С криком радости бросилась к нему и прыгнула на руки кошкой. Он подхватил ее под бедра, слегка уколов усами, расцеловал устами пахнущими медом, ибо уже успел испить крепкого с содругами. Закрутил, сдавив всю в своих объятиях, так, что чуть не остановилось дыхание, понес в опустевший полутемный дом…
Яркие звезды высеребрили и наполнили жизнью небосвод. Луна пролила свой волшебный свет на озера, реки, поля и луга Русской земли. И наступила теплая, чудная августовская ночь, наполненная радостью встречи после томительных ожиданий. Мельники так и не возвратились. Через час он и она поднялись со сдвинутых лавок, и, обнявшись, пошли на мельницу. Он, увидев, что дело стало, вновь засыпал жерлину тока до верха. Затем лопатой, наполнил четыре пустых мешка мукой и поставил их у стены. Отряхнув длани рук от муки, опять обнял ее. Целуя, повалил на мешки с зерном, задрал летник и рубаху на бедрах. Они вновь отдались друг другу. Так прошла та теплая и такая желанная для них обоих ночь.
А утром, с рассветом, Горислав, заседлав коня, велел Неле запереться в доме и поспать, а сам ускакал, обещая, что не менее, чем через час мельники и возничие будут здесь живыми или мертвыми. И действительно, не прошло и часу, как Неле, пробудившись на мгновение, услыхала пьяные голоса старого мельника и работников, принявшихся за дело, и вновь уснула крепким сном.
* * *Образ уходящего Ратмира не оставлял думы его друга и господина князя Александра. Князь все корил себя и просил у покойного друга прощенья за то, что не заметил, в каком положении оказался тот в невской сече, когда был окружен со всех сторон свеями и дрался насмерть, прощаясь с жизнью. Правда, и сам князь был оглушен тогда в схватке с предводителем свеев, и все мысли его были только о том, как сокрушить врага. Но все же он чувствовал себя виноватым перед Ратмиром и упрекал себя за то, что когда-то, после бегства Елены в Медвежью Голову, был холоден к нему. Покойного Ратмира привезли, отпели и положили рядом с храмом Спаса на Нередице.
Родных у покойного в Новгороде было немного, но княжеского меченошу хоронила почти вся дружина. Русичей, погибших в стремительной и отчаянной невской сече, было немного — двадцать пять воев, из которых семеро были ладожане. Из вятших новгородцев же пали: Константин Лyготинич, Юрята Пищинич, Наместа, Дручила Нездылович сын кожевника. Князь Александр велел Збыславу Якуновичу составить точный список павших с их христианскими именами, затем самолично вписал туда имя раба Божиего Михаила-Ратмира. Сам отвез владыке Спиридонию и передал для записи список этих имен в синодик на вечное поминовение в церквах и монастырях Новгородской земли. С той поры на протяжении веков стала звучать в новгородских храмах поминальная молитва:
— Покой, Господи, избиеныхъ на Неве от немець при великомъ князе Александре Ярославиче: и княжихъ воеводъ, и новгородскихъ воеводъ, и всехъ избиеныхъ братии нашей…
Что же касается поверженного ворога, то здесь князь Александр поступил благородно и справедливо. После сечи отвел полки от берега и, укрепившись на высоком мысу, позволил свеям собрать всех своих покойников. Свеи, емь и мурмане на лодках свозили убиенных к трем своим шнекам, на которых Меша с новгородскими плотниками посек все снасти и мачты. Как подсчитали русичи, вороги тогда погрузили на корабли поболее чем триста погибших воев и вятших мужей. Всех же остальных, видимо трупия побитой еми, «бесщисла» закопали у берега и на склоне холма, лишь обозначив места захоронений деревянными крестами. Как сообщила потом морская сторожа Пелгуя, латиняне довели три свои шнека с покойниками до моря, и там, где начались глубины, просекли борта кораблей и потопили их. Остальные свейские шнеки ушли на запад в море, и более их не видели.
