Дмитрий Абрамов - Ордынская броня Александра Невского
Когда посольство вышло, владыка Спиридон встал со стола и подойдя, ко князю Александру, благословил его.
Ладьи и насады уже третьи сутки на веслах и под всеми парусами бежали по Волхову к Ладоге. Збыслав Якунович торопил гребцов. Они шли уже третий день без останову на ночлег или отдых и уже недалече была Ладога. Юго-восточный ветер второй день дул в десное плечо и наполнял паруса, гоня корабли на север. Горислав сидел у ошего борта насада и работал веслом, как и все, кто был в этом походе. Гребли попеременно, по два часа, потом отдыхали. Корабли шли быстро. Давно не брался Горислав за весло. Плечи и руки болели. Но он был рад и ощущал прежнюю полноту жизни от этого тяжелого, но дружного мужского труда. Все напоминало ему годы молодости, когда он семнадцать лет назад с козельским полком был в днепровском походе. Тогда они шли на веслах и под парусами вверх по Днепру к острову Хортице. Сейчас Горислав с удовольствие вдыхал речные запахи, растревоженные и оживленные порывами южного ветра. Весла дружно ударяли о воду, мачты скрипели, паруса хлопали. Гребцы слаженно пели, что-то новгородское об «остуде-девице». И тут он вспомнил свой утренний сон в Киеве, когда проснулся в постели у Соломеи. Тогда приснилось или привиделось ему, что гребет он веслом в насаде на Днепровском лимане вместе со всей их дружиной и ощущает прелесть и полноту жизни. А ведь просто все было — любила его эта загадочная женщина. А потом был Козельск и татары. Томительно и нехорошо становилось ему, когда вспоминал он о Козельске. Думали они тогда с Путятой, что не выберутся живыми из родного города. Вот ведь как, сколь ни мыслит человек о смерти, жизнь-то не закончена. И жить надо уметь, и растить детей надо, и любить на до ти. А умирать, как бы научиться, хоть и умирал уже, казалось, раз пять или шесть. Но любить, прежде всего… Он оглянулся назад и увидел ближе к носу насада Путяту, который подпевал гребцам-новгородцам. Они весело перемигнулись и улыбнулись друг другу. Веселое предстояло дело… Давно, уж скоро полтора года, как не зрели они живого ворога в лицо.
Горислав вспомнил, как встревоженный военной грозой всколыхнулся Новгород Великий, как в сумятице двух дней после объявления войны Александр Ярославич собирал княжеский и новгородский полки. Вспомнил, как новгородские купцы отдали князю свои ладьи, ушкуи и насады. Князь торопился. Полностью собрал лишь свой полк да большую часть новгородского полка. Архиепископ Спиридон благословил владычный двор принять участие в походе. Однако выручил черный новгородский люд: плотники, каменотесы, гончары, кузнецы, оружейники, кадаши, серебряники, солевары — все, кто взял копье, секиру, кистень, щит и вступил доброй волей в пешее ополчение. Таковых набралось до полутысячи. Князь Александр оценил, поклонился простому люду. Затем разделил войско на две части. Пешцев и двести комонных из новгородского и своего полка посадил в насады и в ушкуи. Во главе их поставил Збыслава Якуновича и велел немедля день и ночь идти к Ладоге за подмогой. Если же случится, что свей встретятся им на пути, то срочно посылать весть к нему и стоять насмерть на реке, не пуская ворога к Новгороду. Остальная часть войска, около восьмисот комонных, пошла с князем вниз по Волхову вслед ладьям и насадам. Выступили пятнадцатого июля (по старому стилю). Но уже к исходу второго дня после выступления конные полки ушли западнее реки, и пропали из виду.
Вечерело. Новгородцы все чаще всматривались вперед по течению реки. Вскоре вдали прямо по курсу новгородских насадов и ушкуев замаячили светло-серые стены каменного града Ладоги и серебристо-серый купол храма. У города бросили якорь. Пополнили запас хлеба и соленой рыбы. В Ладоге к новгородским ладьям и ушкуям присовокупилось еще шесть насадов с комонными и пешими ладожанами — сотни две с половиной воев — не более. Как стемнело, выставили сторожу на кораблях и на берегу реки. Збыслав Якунович велел всем отдыхать до рассвета. Усталые вои первый раз за трое суток смогли заснуть крепким сном.
Утром корабли вышли в Ладожское озеро, и тут Горислав увидел бескрайний водный простор. Вспомнилась ему дымка дальних берегов Днепровского лимана и горячее дыхание серебристо-черного марева Русского моря. Волны ходили по водам озера и бились в борта кораблей. Ладьи и насады стало качать. Палуба как будто уходила из-под ног, а потом сама возвращалась назад и даже слегка подбрасывала людей ходивших во время качки по кораблю. Плески волн, крики чаек над водой будили в душе воина чувства величия, умиротворения и сожаления об утраченной юности. Он стал замечать, что все же здесь была другая природа. Каменистые, порой скалистые берега, поросшие соснами и темными елями, тускло-серебристо-голубые, прохладные волны озерной воды, все говорило о суровой северной жизни этих мест. Горислав размеренно, упрямо и с упоением работал веслом. Нужно ли еще что-то для счастья человеку? Вот синее небо, солнце и белые чайки, что с криками кружат над водой. А завтра будет, что Бог пошлет… Под плеск волн он задумался о своей необычной сердечной остуде. Вспомнил, как она провожала его в поход, вспомнил их первую, по сути, встречу зимой в Софийском соборе. Затем встречу в весеннем лесу, когда они долго гуляли по лесу и рассказывали друг другу о себе. Затем он посадил ее на коня, а сам повел его в поводу. Потом они остановились на одной из лесных полян, он принял на руки желанную женщину, ссаживая ее с седла, прижал к себе и поцеловал в уста. Она не сопротивлялась. Тогда впервые он овладел ей. С той поры они уже не раз были близки…
Мысли Горислава нарушил громкий глас кормщика. Менялись гребцы. Весь день они под парусами и на веслах быстро шли в версте от берега на северо-запад. К вечеру обогнули какой-то мыс и оставили с десной руки группу небольших каменистых островов. Берег стал уходить на юг, а новгородские ладьи и ушкуи пошли западнее — туда, где далекой дымкой в лучах уходившего солнца терялся противоположный берег озера. Никаких других кораблей, ни дальних парусов по всему горизонту видно не было. Прохладный ветерок и сиренево-розоватый закат сменили теплый солнечный день. Новгородцы убрали весла. Пошли под парусами. Опытные кормщики вели ладьи и ушкуи. Люди отдыхали.
Утром корабли резко повернули на юго-запад. Берег был уже совсем близко — верстах в двух. Вои опять взялись за весла. Вскоре на юге новгородцы увидели небольшую ладью, быстро шедшую к ним навстречу под парусом. Ладья подошла к головному насаду, на которой находился Збыслав Якунович. Там велись переговоры. Флотилия замедлила ход. Вскоре узнали, что князь Александр подал весть о себе. Конные русские полки поджидали корабли верстах в десяти от этих мест у истока Невы, одесную Орехова острова. О свейской рати пока никаких известий не было.
* * *На второй день поздно вечером после встречи русских полков на Неве, к русскому стану подошли и причалили две небольшие ладьи. Из одной на берег выбросили сходни, по которым сошло пятеро вооруженных копьями и секирами человек. Это были ижоряне. Новгородская сторожа встретила их и повела к походному шатру князя Александра. Как узнали потом, одним из пятерых оказался ижорский старейшина и глава морской сторожи — Пелгуй, уже давно принявший в крещении имя Филиппа. Князь встретил ижорян в шатре. Пелгуй был уже немолодым степенным мужем с седой бородой. Он был высок, крепок на вид. Властные и благородные черты лица, тяжелый романский меч на поясе, добротная, длинная, почти до колен кольчуга, русский шелом на голове свидетельствовали о его знатном происхождении. Воины, сопровождавшие его, вообще не имели доспехов. Проницательные голубые глаза, благообразный вид, строгий, но дорогой охабень[153] темно-синего цвета, надетый поверх кольчуги, большой православный наперсный крест, свидетельствовали о добропорядочности и набожности Пелгуя-Филиппа. Войдя в шатер, он снял шелом, обнажив гриву русых седеющих волос, а все его сопровождение сняло шапки. Все склонились в поясном поклоне, приветствуя князя на своем языке. Александр Ярославич и все его окружение кланялись в ответ.
Сразу перешли к делу. Видно было, что глава морской стражи торопится сообщить что-то. По-русски говорил он хорошо, почти без акцента, хотя соплеменники, окружавшие его, во время разговора, что-то добавляли к его рассказу на своем языке. Согласно кивая головой, Пелгуй переводил. Уже с первых слов князь Александр понял, что ижорский старейшина принес ему важные вести. По его словам, свейская рать пришла из Варяжского моря в Неву уже двенадцать дней назад. Около шестидесяти свейских шнеков[154] пристали к берегу Невы, около устья реки Ижоры. Свеи высадились и заняли высокий береговой мыс, образуемый слиянием рек. Там сейчас и стоял их лагерь, защищенный с севера и запада реками. С южной и восточной сторон лагерь был защищен яругами, поросшими кустарником. По дну яругов протекали многочисленные ручьи. Лишь в одном месте между оврагами пролегал узкий перешеек, соединявший мыс с берегом. По всему было видно, что свеи собирались строить в этом месте свой град-замок.
