Михаил Попов - Тьма египетская
Таким образом, участие Хеки в этом деле должно было быть признано самым поверхностным, ни в лучшую, ни в худшую сторону его притирки и настои повлиять не могли на состояние больного. Даже в том случае, если бы он в самом деле был колдуном, а не трусливым обманщиком.
Выслушав подробный доклад, верховный жрец не произнёс ни слова. Собственно, а что тут нужно было сказать?
Когда сообщили, что победоносный Яхмос прибывает в Фивы, Аменемхет без лишней спешки, но, можно сказать, демонстративно удалился в своё убежище, собираясь провести здесь дни всенародного празднования.
Рабочим были выданы из храмовых запасов мясо, хлеб и вино с условием, что праздновать они будут за пределами гробницы, но невдалеке от неё, чтобы сразу можно было приступить к работе, когда верховный жрец покинет подземелье.
Прошёл так день, прошёл другой.
На третий день явились к нему его гиганты, Са-Амон и Са-Ра. Осторожно спустились они внутрь могилы, осторожно прошли тёмными залами. Дыша тихо, но тем не менее внося множество шума вместе с собой из-за своих размеров и непривычки к темноте.
— Зачем явились? — спросил верховный жрец строго, но без явного неудовольствия.
Они явились с предупреждением — напраздновавшийся Яхмос, так и не узревший в своём новом фараонском качестве главного духовного властителя своего царства, решил сам навестить его.
— Он придёт сюда?
— Он уже переправляется через реку.
— Он любит приходить без приглашения.
Больше они ничего не говорили в течение нескольких часов.
— Он уже здесь, — сказал Са-Ра, отличавшийся особым нюхом.
— Здесь — подтвердил Са-Амон, обладатель великолепного слуха. — У входа в гробницу.
Действительно, если сосредоточиться и напрячь все чувства, можно было уловить какое-то шевеление жизни там, у входа.
Прошло ещё немного времени.
Аменемхет ничего не говорил, продолжая молиться.
— Где же Яхмос? — спросил Са-Амон.
— Он не решается сюда войти, — неуверенно ответил Са-Ра.
— Он что-то задумал, — сказал Са-Амон, больше повидавший в этой жизни.
Аменемхет продолжал молиться.
— Надо сходить посмотреть.
— Нет, Са-Ра, мы не можем оставить нашего господина. И мы не можем показать, что нервничаем. Если хочет прийти, пусть придёт.
Молчание продолжилось ещё в течение довольно длительного времени и потом там, у входа, всё стихло.
— Что бы это могло значить? — сказал Са-Амон и подумал Са-Ра. Оба вдруг почувствовали тревогу. Им и до этого было ясно, что в затеянном Яхмосом деле, может быть, придётся и погибнуть, защищая или жизнь, или честь господина, но эта новая тревога сообщала о какой-то новой, неизвестной угрозе.
— Ты что-нибудь слышишь, Са-Ра?
— А ты?
— Он что-то придумал.
— Да, Са-Амон, и мне это не нравится.
— Господин, мы сходим на разведку.
Раздался страшный удар грома в том месте, где располагался вход, потом послышался звук короткого обвала, и настала полная тьма.
Аменемхет был навсегда замурован вместе со своими верными слугами.
90
Наутро, после того как царь Апоп обрёл при столь ужасающих обстоятельствах сердце мальчика Мериптаха, явились к дому госпожи Бесоры похоронщики. Им следовало привести в порядок то, что осталось после мятежной ночи от цветущего женского леса. Команды по три-четыре человека работали в разных местах всё ещё кое-где дымящегося гарема. Основной добычей их были трупы голых, исцарапанных женщин со скрюченными руками и искривлёнными ртами. Одни были заколоты во время усмирения бунта, другие умерли от того неведомого тёмного огня, что ворвался в них и захватил их души и тела.
Госпожа Бесора была найдена у себя в доме. Лунная правительница лежала на спине в парадных одеждах на каменной скамье, и её позу можно было бы назвать мирной, когда бы не большой бронзовый нож, вонзённый в солнечное сплетение.
Чёрные писцы смерти мрачно постояли над ней, размышляя скорее не о превратностях мирской судьбы человека, а о том, что тяжеленько будет при переноске столь крупного тела.
Эта тяжёлая часть их работы была не самой неприятной частью. Нужно было что-то делать с тем, мужским, растерзанным, почти обглоданным трупом, что остался лежать у жертвенника. Царь унёс с собой только сердце. Как бы доказывая, что отнюдь не прекрасное тело мальчика интересовало его, хотя и именно оно первоначально привлекло к себе самый возвышенный и проницательный взор в мире. Именно неповторимая, неощутимая суть, что живёт в душе человека, нужна была царю Апопу, ибо, только ею возобладав, он рассчитывал достигнуть высшей гармонии и обрести смысл существования, разваливавшегося все последние годы на множество мелких, пусть и существенных, пусть и прекрасных, но отдельных деталей.
По египетскому поверью, как уже не раз сообщалось выше, все тонкие материи человека помещаются в его сердце. Апоп, согласно мнениям новейшей науки, склонен был считать, что голова, мозг есть таковое вместилище. Но, с одной стороны, при трупе не было отыскано никакой головы, с другой — Мериптах был всё же египтянином, и в данном случае царь счёл возможным отойти от своих твёрдых представлений. Мериптах оставил ему своё сердце, и Апоп принял его со скорбной благодарностью, выполняя тем самым последнюю волю самого дорого ему существа на несчастном земном диске, окружённом бесконечным, бессмысленным океаном.
Сердце было помещено в особую коробочку, наполненную серой, где должно было прожить рядом с изголовьем царской кровати какое-то время, прежде чем наступит час неизбежного и окончательного расставания.
Похоронщики ничего не знали об этом. Они сгребли уже начавшие смердеть останки.
А где же голова?
Поискали вокруг, однако, так же как и ночные поиски, это всё не принесло результата. Но голова всё же нашлась. И в неожиданном месте. Под головой госпожи Бесоры лежала небольшая твёрдая подушка. Когда начали поднимать длинное тело, то подушка скатилась со скамьи и упала со стуком на каменный пол. Оказалось, что это не подушка, а свёрток. Его развернули. То, что там было найдено, вынесли наружу, чтобы лучше рассмотреть.
Это была человеческая голова.
Небольшая, по-египетски бритая. Трудно было поверить, что она принадлежит мальчику: неужели смерть всего за какой-нибудь день может так изменить облик?
Похоронщики мысленно задавались этим вопросом и ответа на него не находили.
Мальчик много перестрадал в жизни и перед жуткой своей кончиной, но всё равно, как у него могла от всего этого вырасти борода? Ну, не совсем борода, маленькая, клинышком, редкая бородка, но совсем не детская.
Тут один похоронщик сказал:
— Это не Мериптах. Я знаю, кто это. Торговец благовониями, повелитель запахов, новый член Рехи-Хет, я видел его на собрании.
И это очень даже походило на правду. Сетмос постоянно находился тут, в гареме, и вызвал, видимо, особенно яростную ненависть женщин. Они притащили его сюда, к святилищу своей повелительницы, и здесь уж и прикончили, и разорвали на части. А она, считая его своим личным врагом, положила его голову под свою, следуя какому-то, только ей одной известному, ритуалу.
— Только об этом надо молчать, — сказал старший похоронщик, и все тихо наклонили головы. — Пускай могила сохраняет тайну, со временем все к ней приобщатся. Пока же можно потешиться успокаивающим душу обманом. Это правило касается даже царей.
* * *
Мериптах, конечно, не исчез бесследно. Безумную ночь в женском саду он просидел в собачьей конуре в обнимку с обезумевшей от страха зверушкой. Он гладил её по голове и шептал успокаивающие слова, боясь, что, заскулив от страха, она выдаст их общее убежище.
Ему много пришлось повидать за несколько предшествовавших месяцев. Он плавал и по подземному Нилу, и по небесной реке; мёртвые оживали перед ним; мать и отец домогались его жизни, но при этом он не знал, кто его мать и кто его отец. Но все прошлые видéния бледнели перед пляской обезумевших вакханок, которую он подсмотрел краем глаза, поглаживая дрожащую собачью голову.
Он избегнул и крокодила, и змеи, что сулило ему пророчество Хатхор.
Улучив удобный момент, уже ближе к рассвету, вынырнул из укрывища и исчез в предутреннем тумане. Ни с кем не столкнулся по дороге, стены сада в этот момент уже никем не охранялись. Найдя подходящее место, он совсем уже собрался карабкаться на кирпичную стену, когда обнаружил, что кто-то трётся о его ногу.
Собака. Пришлось взять её с собой. Из дымящегося города они выбрались без приключений, благо план его отчётливо отпечатался в голове мальчика. «И отправился он по влечению сердца в пустыню и питался лучшим из дичи пустыни». Так сказано в книге, оставленной им у изголовья своего ложа во дворце Апопа. «И его собака была с ним».
