"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет

– Это такой обычай, – пояснил он. – Гладиатор бился достойно и не знал страха.

– И что теперь с ним будет? – спросил я.

– О его теле позаботятся, – покачал головой Крисп. – Снимут доспехи и соберут его кровь.

– Что? – не понял я.

– Кровь гладиатора очень ценится, многие хотят ее заполучить. После поединка ее продают. Люди верят, что она излечивает от недугов и дарит силы.

Какая мерзость!

На арену вышла следующая пара гладиаторов, и Крисп отодвинулся назад. Теперь это был вооруженный лишь сетью и трезубцем ретиарий. Противником ретиария был гладиатор в коническом шлеме с большим щитом и коротким мечом. Нетрудно было догадаться, что задача ретиария – запутать в сети противника, но гладкий конический шлем мешал это сделать. Я не ожидал, что их поединок так меня увлечет. Гладиатор без шлема и доспехов был уязвим, но обладал большей свободой в передвижении. Доспехи не давали противнику двигаться легко и быстро, зато служили надежной защитой. Да, этот бой был проверкой на мастерство для обоих гладиаторов.

В итоге ретиарий пал, но только после того, как долго и умело бился и гонял по арене своего противника. Потерпев поражение, он, согласно традиции, опустился на колени и с готовностью ожидал приговора толпы.

Толпе ретиарий понравился, люди на трибунах кричали:

– Mitte! [413]

Клавдий встал и, спокойно оглядев трибуны, опустил большой палец вниз и сказал:

– Iugula! [414]

Он и дальше жевал орехи, а гладиатор принял смерть, и все видели его искаженное болью лицо.

После этого боя я хотел лишь одного – чтобы день поскорее закончился. Клавдий, не обращая внимания на желание толпы, раз за разом обрекал на смерть всех участвовавших в боях ретиариев. Песок на арене стал розовым. Да, его постоянно выравнивали граблями, но под конец желтого песка просто не осталось.

В паланкине на обратном пути домой я сидел молча, а мать всю дорогу непринужденно болтала. Крисп, в отличие от матери, заметил, что я будто язык проглотил, и спросил о причине моего беспокойства.

– Клавдий! – выпалил я. – Он такой жестокий. Даже не обращал внимания на желание публики и стольких приказал убить!

– Лишь ретиариев. Только они бьются без шлемов, и он видит их лица в момент смерти. – Тут мой отчим глубоко вздохнул и добавил: – Нравится Клавдию на такое смотреть.

XIV

Крисп был постоянно занят – консульские обязанности отнимают много времени, – а я вдруг понял, что скучаю по нему, когда его нет дома. Он исполнял свой долг с той же легкостью, с какой носил тогу, а тога – дело хитрое: чтобы в нее правильно облачиться, без помощника не обойтись. И да, это самое неудобное облачение, какое только можно придумать для человека. Признаюсь, я завидовал женщинам, хотя бы потому, что им не предписывалось носить подобное одеяние. Но Крисп как будто никогда не тяготился бесконечными складками ткани и носил тогу так же непринужденно, как и участвовал в дебатах. По вечерам за ужином он часто рассказывал об этих дебатах в своей особенной забавной манере, передразнивая коллег-сенаторов.

Помню, однажды, откинувшись на спинку дивана и попивая вино из кубка, он сказал:

– Они кудахтали и кукарекали, точно старые петухи на скотном дворе. Один хорохорится, другой дрожит от страха.

– И что же вы обсуждали, мой дорогой супруг? – спросила мать, выбирая на блюде кусок повкуснее (а я прямо увидел, как она навострила уши).

– Клавдий проталкивал свой проект гавани в Остии, – ответил Крисп, – и, конечно, встретил сопротивление. Улучшение условий перевозки зерна в Рим – цель достойная. Соответственно, его подвергли критике. Предложи он принять закон, обязывающий надевать на всех собак только красные ошейники, его поддержат все и каждый.

– И какую сторону принял Статилий Тавр? – поинтересовалась мать.

– Мой коллега-консул, соответственно своей природе, предпочел плыть по течению, – пожал плечами Крисп.

– Порой это единственный правильный выбор, – сказала мать.

– Все зависит от того, к чему ты стремишься, – заметил Крисп и потянулся к сваренному вкрутую яйцу в кислом соусе. – Выжить или достичь поставленной цели?

– И к тому, и к другому, – ответила мать.

– Это все хорошо, но мы не одни, и, думается мне, разговоры о гавани и перевозке зерна не особо увлекают нашего Луция.

Крисп наклонился вперед и облокотился на стол. Я возил по тарелке вареные листы капусты и салатного цикория.

– Я прав?

– Ну, не скажу, что мысли об этом не дают мне уснуть… – признался я.

– И от каких же мыслей ты ворочаешься перед сном? – рассмеялся Крисп.

Мне страшно не хотелось говорить об этом в присутствии матери, но я все же ответил:

– О музыке. Я бы хотел овладеть каким-нибудь музыкальным инструментом. – (Мать хмыкнула.) – А еще – научиться править колесницей.

– Такие амбиции можно только приветствовать! – искренне поддержал меня Крисп. – Завтра сенат не собирается, так что я отведу тебя на бега в Большой цирк. – Мать скривилась, но отчим поднял раскрытую ладонь, предупреждая возражения, и добавил: – Да, отведу, и коль скоро я консул Рима, никто не смеет мне этого запретить. Даже супруга – мой самый главный цензор из всех. Ну как, Луций, пойдешь со мной?

– О да!

Как же долго я этого ждал!

Вылазка в город в компании Криспа всегда была настоящим приключением. Он сказал, что этот поход только для мальчиков, мать надулась, а я спросил, могут ли к нам присоединиться Аникет и Берилл. Большинство консулов не захотели бы, чтобы их видели в сопровождении учителей-вольноотпущенников греческого происхождения, но не Крисп. С собой мы взяли только котомки с едой, подушки на скамьи и панамы. И еще Крисп раздал нам мешочки с деньгами, чтобы мы могли делать ставки.

– Это мой вам подарок. Я праздную… кое-что! Всегда есть что отпраздновать, главное – уметь это увидеть, – подмигнул он нам.

«Всегда есть что отпраздновать, главное уметь это увидеть».

Мне показалось, что это неплохой девиз, помогающий принять жизнь в любых ее проявлениях.

– А теперь, коль скоро нас четверо, думаю, будет логично, если мы сделаем ставки не скопом, а каждый на свою команду. Так один из нас точно выиграет.

В этот момент Крисп был похож на азартного мальчишку ничуть не старше меня. Я тогда еще подумал: «Вот ведь, вроде мужчина в возрасте, а как молодо выглядит».

У Криспа были непослушные вьющиеся волосы, жестикуляция слишком энергичная для солидных лет, а лицо… Издалека его легко было спутать с молодым, и только подойдя ближе, удавалось разглядеть морщины и мешки под глазами. Думаю, он сумел сохранить юность внутри себя – как факел, что горит в глубокой пещере.

Мне тогда стало интересно, отчего человек остается молодым и что отдает его в лапы старости? И еще: какая участь ждет меня? Смогу ли я сделать хоть что-то, чтобы на нее, на эту старость, повлиять?

Мы переправились через Тибр; до цирка было далеко, но я уже слышал гул толпы, нараставший по мере нашего приближения. Сначала он напоминал жужжание осиного роя, потом стал похож на грохот водопада, а под конец я, не имея опыта, вообразил, что именно это слышит человек во время землетрясения. Мы свернули за угол и тут же оказались в подобной бурлящим волнам толпе. Крисп взял меня за одну руку, Аникет – за другую, и мы, не особо умело лавируя, дошли до ближайших к беговым дорожкам мест, выделенных для сенаторов. Прежде чем сесть, Крисп устроил целое шоу, расправляя свою тогу с сенаторской каймой.

– В случае если кому-то вздумается нас потеснить, придется напомнить ему, что у консула есть привилегии и он волен приводить гостей по своему желанию. А один из моих гостей – потомок божественного Августа, тут-то они и заткнутся.

Я смотрел на Криспа и видел, что ему доставляет удовольствие наш разговор. Он озорничал, как мальчишка, и точно хотел, чтобы нас услышали все, кто был рядом. Благодаря его статусу мы смогли занять места в первом ряду и с лучшим видом на беговые дорожки. Крисп выбрал секцию возле первого, наиболее опасного поворота, ближе к Триумфальной арке, – это был самый рискованный отрезок в забеге колесниц. Я уже видел Большой цирк с балкона императорского дворца, но оказаться здесь – совсем другое дело. Размеры Большого цирка в реальности просто поражали воображение. Храм с крытой императорской трибуной были далеко слева от нас, ближе к старту забега. Египетский обелиск, тот, который Август установил в центре Большого цирка, на фоне высоких ярусов для публики казался незначительным.