Андраш Шимонфи - Перелет
Чтобы избежать твоего возможного обвинения в том, что спустя тридцать лет я невольно модифицирую ход своих мыслей, я процитирую самого себя.
ИЗ ДНЕВНИКА ЭРНЁ ШИМОНФИ-ТОТА (1946 год): «В 1944 году я был начальником оперативного отдела штаба 6-го корпуса. Начальником штаба корпуса в то время служил полковник генерального штаба Дюла Вёрёш, младший брат генерала Яноша Вё-рёша. Именно Янош Вёрёш во время подготовки перехода на сторону советских войск решил перевести штаб нашего корпуса в Будапешт, чтобы создать в столице комендатуру из преданных ему и наместнику людей. 13 октября мы находились в Маромошсигете,[30] где и получили приказ о передислокации в Будапешт, но мы прибыли в столицу уже тогда, когда путч Салаши увенчался успехом. Начальника штаба корпуса Дюлу Вёрё-ша арестовали. Меня же назначили начальником штаба одной совершенно разбитой, обескровленной дивизии, находившейся где-то между Дунаем и Тисой. Из этого я понял, что личность моя вызывала доверие у людей, которые были недовольны Салаши и его приспешниками.
И я не очень удивился, когда спустя пять дней после путча меня разыскал майор генерального штаба Арпад Лайош, прямо спросивший меня, готов ли я участвовать в нелегальном движении Сопротивления. Я без колебаний ответил утвердительно, и на следующий день он свел меня с Иштваном Тотом, капитаном генерального штаба, который являлся связным между движением Сопротивления военных и организацией, называемой Венгерским фронтом.[31] В первых числах ноября меня информировали, что на заранее подготовленном для этой цели самолете представители Венгерского фронта намереваются перелететь в Москву, а поскольку существует настоятельная необходимость, чтобы вместе с политиками туда направился бы представитель военных, мне предложили взяться за выполнение этой задачи. Я согласился.
2 ноября 1944 года советские войска были уже в Шорокшаре. Начиная с 3 ноября на нелегальной квартире на улице Кечкемети я неоднократно встречался с ведущими политиками действующего в подполье Венгерского фронта. У большинства из нас было ощущение, что освобождение Будапешта — вопрос ближайших дней. Дата нашего вылета была назначена на 13 ноября, но 11 ноября я выразил пожелание перед полетом встретиться с фактическим руководителем нашего движения. С моими аргументами согласились, и было условлено, что 12 ноября меня отведут к Золтану Тилди, который тогда считался одним из руководителей Венгерского фронта.
Между собой активные участники Сопротивления называли его «дядя Лайош». Где находится его убежище, никто не знал. Прятал его священник реформаторской церкви, чей приход был расположен на улице Пожони. Рано утром в воскресенье, 12 ноября, у меня была назначена встреча с этим священником, после чего мы по одному, тщательно соблюдая правила конспирации, осторожно, окольными путями добрались до реального училища, расположенного на улице Изабеллы, где в квартире на третьем этаже скрывался Золтан Тилди.
Наша беседа длилась более полутора часов, во время ее Золтан Тилди подробно объяснил мне цель нашей поездки в Москву. Прежде всего мы должны были довести до сведения Советского правительства, что салашистский путч, несмотря на легкость, с которой он увенчался успехом, отнюдь не отражает надежд и чаяний венгерского народа, ведь организован он был под диктовку немецких фашистов. Большинство же венгерского народа поддерживает Венгерский фронт, в состав которого входят три антифашистские партии: мелких сельских хозяев, социал-демократической и коммунистической. Необходимо будет также проинформировать советское руководство о настроениях, царящих в данное время в венгерской армии, о движении Сопротивления, которое охватывает все более широкие слои офицерства. Следует также договориться с советскими руководителями о том, что после освобождения Будапешта Советский Союз признает действующий сейчас в подполье Венгерский фронт законным правительством Венгрии, единственным выразителем политической воли венгерских народных масс.
Все, о чем говорил мне в воскресенье 12 ноября Золтан Тилди, было сформулировано в виде меморандума Венгерского фронта, который и должна была отвезти в Москву наша делегация для передачи советским компетентным лицам.
Зашла речь и о технической стороне нашего перелета, и тогда Иштван Тот сообщил, что пилот, намеченный для выполнения этой задачи, похитит самолет с секешфехерварского аэродрома, а на следующий день, в понедельник 13 ноября, в восемь часов утра члены делегации должны встретиться под Шиофоком, на пустоши Гамаса, на которой оборудован аэродром подскока. В заключение Золтан Тилди, ссылаясь на ситуацию на фронтах и важнейшую роль, которую играют военные в движении Сопротивления, попросил меня возглавить делегацию. Мы попрощались, и Золтан Тилди заверил, что письменные полномочия и переведенный на русский язык текст меморандума Венгерского фронта, подписанные руководителями трех партий, входящих в Венгерский фронт, привезут на аэродром политики — члены нашей делегации».
— Вот тебе отчет, написанный по «свежим следам», ничего нового я об этих событиях не могу сообщить тебе. Впоследствии очень многие задавали мне вопрос о том, как я принял столь «неожиданное» решение. Поскольку, вероятно, он интересует и тебя, я расскажу об этом.
Имеется в виду следующее: почему я, профессиональный военный, не имеющий никакого отношения к деятельности политических партий (в довершение ко всему — левых партий), стал заниматься нелегальной деятельностью? Откуда взялись у меня смелость и мужество, что привело меня к решению перелететь на сторону Красной Армии, которую в то время официальная пропаганда называла не иначе как «азиатской ордой»? А ведь я еще собирался взять в «путешествие» свою молодую жену? А как же присяга, устав, чувство долга?..
Не вдаваясь в лишние подробности, отвечу так. Я уже говорил: твоя бабка воспитала меня на скромную пенсию мужа-железнодорожника и доход с небольшого виноградника, находящегося неподалеку от Дебрецена. Солдатскую карьеру я выбрал случайно, вследствие чего, будучи на армейской службе, я все-таки как бы оставался вне ее, так и не став по-настоящему солдатом. В последние мирные годы, которые я провел в Дебрецене, мне удалось использовать эту возможность существовать вне армии. К примеру, уже будучи лейтенантом и старшим лейтенантом, я окончил юридический факультет Дебреценского университета, изучал языки. Именно изучение юриспруденции обострило во мне интерес к социальным проблемам… Кроме того, на хуторе Халане, где был наш виноградник, я имел возможность наблюдать жизнь батраков, нищету, в которой влачили жалкое существование местные крестьяне и лесорубы. И хотя в то время я, разумеется, не видел пути преодоления этой нищеты, выхода из этого бедственного положения, я обратил внимание на различие между классами, на противоречия между образом жизни, материальными и духовными возможностями различных классов и прослоек тогдашнего венгерского общества.
Первые два десятилетия после окончания империалистической войны 1914–1918 годов Венгрию называли страной «трех миллионов нищих», имея в виду ужасную бедность народных масс в нашей, наполовину феодальной, наполовину капиталистической стране. Режим Хорти не мог создать крупную промышленность, обеспечить работой миллионы людей, не мог решить острейшие социальные проблемы. Вместо этого хортисты пытались ревизовать Трианонский мир, чтобы любой ценой восстановить границы «империи святого короля Иштвана».
В наши дни, когда положение в Центральной и Восточной Европе обстоит совсем иначе, здесь образовано такое экономическое объединение, как Совет Экономической Взаимопомощи, и создан он для взаимной пользы и процветания всех стран этого региона.
Теперь мы находимся в авангарде среднеразвитых в экономическом отношении стран. Произошло это потому, что мы научились считаться с реальностями, научились устанавливать взаимовыгодные двусторонние и многосторонние связи с другими странами, государствами, прежде всего со своими соседями, среди которых особое место занимает великий Советский Союз, экономический и сырьевой гигант, чьи природные богатства поистине несметны…
Утром 16 октября я на своем автомобиле прибыл из Марамароша через Дебрецен в Будапешт. На улице Юллёи во дворе училища Людовика был назначен сбор штаба нашего корпуса. Там из уст нашего командира Ференца Фаркаша мы услышали о провале плана регента, связанного с его первым обращением к венгерскому народу, а затем мы узнали о том, что Бела Мик-лош вместе со своим начальником штаба Кальманом Кери перебежал к русским.
— «Перебежал» или «перешел»?
— Выражение «перебежал» в отношении Белы Миклоша я считаю правильным и спустя тридцать лет. Командующий армией вместе с двумястами тысячами солдат может перейти на сторону бывшего противника, но, бросив свою армию, он считается перебежчиком. Итак, немного придя в себя после услышанного, я отпустил своего шофера и, сев за руль, к вечеру был уже в Хусте, в штабе 1-й венгерской армии, брошенной Белой Миклошем. У меня не было тогда четкого представления о том, что я должен делать, но я чувствовал, что за 24 часа ситуация в стране резко изменилась. Ведь еще вчера нас вызвал в Будапешт Янош Вёрёш, чтобы мы направляли и обеспечивали выход страны из войны. Но после путча Салаши ход событий в Карпатах должна была взять в свои руки армия. Появилось пусть отдаленное, но все-таки сходство с событиями 19 марта: армия на востоке еще может исправить то, что вновь безнадежно испортила в Будапеште.
