Валерий Волошин - Ленинград — срочно...
Осинин и сам видел, что осколками повредило ряд блоков, из генераторного отсека струился дымок. Он отключил отсек, заменил несколько ламп, включил его, начал крутить ручки настройки. Ладони были липкими, кровь стекала по лицу, во рту пересохло.
— Только не выключать… Не выключать установку! — шептал он.
Калашников напряженно всматривался в экран и выкрикивал в телефонную трубку донесения. Телефонист тихо стонал. А за продырявленными фанерными стенками фургона бойцы боролись с огнем, латали маскировку… Что можно было еще сделать! Натужно крутилась антенна.
Из журнала «Вперед!»:
«…Подвиг «Редута-4», расчет которого, оказавшийся под обстрелом, не покинул боевой пост и продолжал вести наблюдение за воздухом, с быстротой молнии облетел все «дозоры». Мы гордимся нашими боевыми товарищами!.. Месть сжигает наши сердца. Нет, врагу нас не сломить!
Старшина Г. Субботкин».
Глава V
«Совершенно секретно. Соловьев — Лобастову. Последние бои показали, что противник создает искусственные помехи нашим радиотехническим средствам воздушной разведки. Отсюда следует вывод, что он в какой-то мере осведомлен о «Редутах». Полученная информация от товарищей из особого отдела подтверждает мысль и о возможной попытке противника обезвредить установки проведением разведывательно-диверсионных акций. Приняты соответствующие меры, направленные на усиление бдительности личного состава, обеспечение сохранности радиоулавливателей самолетов, их действий в глубокой тайне. Прошу ваших указаний и рекомендаций по использованию рабочих режимов техники в создавшейся обстановке, более скрытному и эффективному ее применению».
«Совершенно секретно. Лобастов — Соловьеву… Есть решение об эвакуации радиозавода. Последняя изготовленная партия — две установки РУС-2 на днях будут переданы в распоряжение вашего радиобатальона. Разработчики считают, что для повышения помехоустойчивости «Редутов», скрытности их работы необходимо шире использовать имеющийся диапазон радиочастот, своевременное и четкое комбинирование ими. Схему прилагаю…»
Произошла ошибка Латвия, район Цесиса
Мухин проснулся от резкого толчка в плечо. Встрепенулся, сел на нарах, спросонья ошалело озираясь. Тьма и спертый воздух — точно находишься в погребе. Но, услышав частое, свистящее дыхание, понял, кто стоит рядом. «Опять падла астматическая, змея ползучая», — выругался он про себя и заныл:
— Ну сколько можно, господин Заманский? Ведь я все рассказал!..
— Нэ скулы, щенок, корешей побудышь, — зашипел астматик. — Шеф зовет, быстро одевайсь!
Он зашаркал к выходу, в приоткрывшуюся дверь ворвался сноп света, будто там, за ней, включили кинопроектор, в лучах которого фигура надзирателя запрыгала бесформенной тенью. Дверь глухо прикрылась, снова навалилась темень. «Чертова мышеловка, — тоскливо подумал Мухин, отыскивая наощупь брюки, гимнастерку и натягивая их на себя. — Вот ведь влип — ни днем ни ночью нет покоя. Что им, курвам, от меня надо?»
Идя за Заманским по выложенному белым кафелем коридору, он невольно сжимался от гулкого буханья сапог. Его мутило: «Лишь бы обошлось без пыток. На все соглашусь! Только бы не видеть красные раскаленные клещи. От одного запаха, который исходит от них, дурно становится, ноги подкашиваются. За что ж такие муки!»
А поначалу Мухин представлял, что все будет иначе. Не зря же он выкрал из НИИ чертежи, выполняя инструкции Анатолия Моисеевича? Не зря сел за решетку?! И потом, после амнистии, разве не рисковал он, когда роту, в которую был зачислен «для искупления вины», бросили в бой и он сдался в плен? До сих пор поджилки трясутся, когда вспоминается этот кошмар. Запросто мог отдать концы, и жрали бы его сейчас черви на этом чертовом Лужском рубеже. Это счастье, что легко отделался, а затрещина, которую ему влепил рыжий немец, когда он дрожал перед ним с поднятыми вверх руками, — не в счет…
«А Анатолий Моисеевич?.. — в который раз обеспокоен-но подумал Мухин. — Сука, ведь представился-то как: «Зовите меня просто Адольф». Ясно, на что намекал! Науськивал: «Если случится самое худшее, сидеть вам недолго — вот-вот наступят новые порядки, и тогда почет, слава, деньги — все, что хотите!» Только где ты теперь, гусь носатый? Почему тебя здесь никто не знает? А вместо обещанного суют под нос щипцы из жаровни с угрозой: «Говори правду. Ты русский разведчик?» С ума сойти можно… А эта змея астматическая еще насмехается: «Ну, корешок, нравится в нашем профылактории? Хы-хы-хы…»— Мухин уставился на выпуклый яйцеобразный затылок шаркающего впереди него «опекуна». — Замухрышка. В другом месте я б тебе, падле, одним щелчком желток выпустил!» Надзиратель передернул плечами, задвигал немощной, сутуловатой спиной. Резко обернулся и прошипел:
— Ты шельмовые мыслишки выкинь! Учти, разговор сейчас будет последний. И не бычься. Начнешь снова щебетать, как птычку поджарю на вертеле. Иды! — кивнул он, ощерившись и пропуская вперед Мухина к железной двери.
У Мухина сжалось сердце. «Нутром чувствует, гадина», — подумал он с ужасом и плаксиво промямлил:
— Я с потрохами ваш, господин Заманский…
— Иды, иды, щенок!
Комната напоминала операционную. Мухину казалось, что он знает здесь все до мелочей. Горели две мощные, словно прожекторы, лампы: одна освещала покрытый простыней с рыжими пятнами «катафалк», на котором, как на витрине, были разложены всевозможные инструменты, отливающие вороненой сталью, другая — массивный овальный стол, за которым сидел шеф разведшколы. Напротив одиноко стоял табурет, предназначенный для него, Мухина. Как только он опустится на свое место, лампа будет направлена ему в лицо. Он так и не разглядит того, кто станет задавать вопросы, а злобное, свистящее дыхание Заманского, затаившегося сзади гюрзой, обессилит его вконец.
«Нет, это невыносимо, я ведь ни в чем не виноват!»— и Мухин рухнул, рыдая, на колени, больно ударившись о кафельный пол.
— Что с вами, господин Мухин, вы больны? — подскочил к нему юркий человек в штатском, неожиданно вынырнувший из затемненной половины комнаты, он помог Мухину подняться, сесть на табурет. Властно бросил Заманскому: — Воды!
На этот раз лампу не повернули в сторону Мухина, и он, стуча зубами о краешек стакана, всхлипывая, огляделся. Шеф школы — гауптман с утиным бледным лицом, прищурившись, наблюдал за ним. Мухин скосил глаза в сторону штатского. Тот улыбался, укоризненно покачивая головой. Что-то в нем было от Анатолия Моисеевича, приторно-сладкое. И эти прилизанные назад светлые волосы… «Лис, — заключил Мухин, — такая же хитрая бестия, как и много обещавший Адольф. Но лучше говорить с таким, чем с живодерами».
— Прежде всего, господин Мухин, я хочу передать вам благодарность нашего командования. Нет, нет, — поспешил добавить штатский, увидев, как встрепенулся Мухин, — не за чертежи магнетрона, которые вы продали кому-то другому, но только, к сожалению, не нам. А за любезную информацию о применении вашими соотечественниками средств воздушной радиоразведки. Мы ее оценили.
— Значит, убедились, что я не врал, — приободрился Мухин. — Что, обнаружили установку?
— Пока нет, милейший, хотя не скрою, такую цель мы имеем в виду, — «лис» потер руки, как бы отогревая их. Потом сказал — Но факт есть факт: мы теперь бомбим Ленинград, что раньше не удавалось, и скоро от него камня на камне не останется. Господин Геринг снабдил своих летчиков противоядием от русских радаров, как в свое время — от английских… Мы только не предполагали, что русские так далеко продвинулись в радиотехнике. Вы помогли…
— Каких радаров? Впервые слышу! — беспокойно заерзал Мухин.
— Неужели? — искренне удивился штатский. — Хотя это английские слова: радар, радиолокация. У вас, как вы изволите называть, улавливатели. Вы, русские, все время кого-то ловите или хотите поймать, к примеру, волшебную жар-птицу, именуемую коммунизмом. Нет так ли?
— Я не коммунист! Я ненавижу их! — вскочил Мухин. — Я же рассказывал, мой отец был расстрелян большевиками…
— Успокойтесь, милейший, мы вам верим. Сядьте, пожалуйста, — штатский мягко прикоснулся к плечу Мухина, подойдя вплотную, и Мухин напоролся на его жесткий, властный взгляд, от которого заныло сердце: «Такой прикончит сразу, без угроз и уговоров!»
Быстрый незнакомец уже суетливо ходил по комнате, обращаясь к шефу разведшколы:
— Эрнст, не выпить ли нам кофе? Да и глоток вайн-бранда не повредит.
Говорил только штатский. Начальник школы помалкивал, а Мухин, умиротворенный коньяком и бутербродом, изредка безмятежно поддакивал, совсем не обращая внимания на Заманского, по-прежнему стоящего позади него.
— Да, милейший, мы с вами почти коллеги, — журчал голос штатского, — магнетроны, радары — моя слабость. Так вы не слышали слова «радар»? Хм-м, как же вы работали на английскую разведку?! — вдруг ошарашил он, опять уставившись на Мухина цепким взглядом.
