Валерий Волошин - Ленинград — срочно...
— Сергей Алексеевич, задержись на минутку. Осинин шепнул что-то Нине, рядом с которой шел, и вернулся назад. Бондаренко уже встал со своего места, был он намного выше инженера и шире в плечах. Посмотрел на того исподлобья, оценивающе и спросил:
— Так вы с Казаковой давно знаете друг друга? Почему же ты раньше ничего о ней не рассказывал?
— А что было говорить, — пожал плечами Сергей. — Познакомились, когда я на втором курсе учился. На вечере фортепьянной музыки, в консерватории. Шопена слушали. Потом ее перевели на другой факультет, и она уехала. Немного переписывались. И все…
— Понимаю. Извини за любопытство. Но сам знаешь, у нас служба секретная… А на меня она хорошее впечатление произвела. Потому я и добивался ее назначения в батальон.
— Я знал об этом. Не был только уверен в том, что именно Нина оказалась с вами в окружении. Спросить как-то не решался.
— Напрасно. А тут, как я понял… — Бондаренко замялся, видно подбирая слова, и вдруг спросил напрямик: — У вас роман?
Осинин вспыхнул — обычная его реакция на бестактность. Вызывающе сказал:
— А ваше какое дело, товарищ капитан?
Бондаренко сдержал себя. Только скулы побелели и затвердели, словно их прихватило морозцем. Ответил же миролюбиво:
— Ладно, не ершись. Не хотел я тебя обидеть… И Осинин направился к выходу.
— …Ну, старшой, давай обнимемся на прощанье. Удачи тебе, дружище, — Бондаренко прижал к себе своего бывшего начальника штаба, похлопал ладонью по спине. Отпустил, чуть подтолкнул его к стоявшему рядом Ермолину. Комиссар тоже крепко обнял старшего лейтенанта:
— Береги себя и людей. Бейте фрицев и возвращайтесь. Будем ждать.
Они вышли из штаба. Батальон замер в строю — все бойцы и командиры, за исключением расчетов «Редутов», несущих боевое дежурство. На правом фланге — те, ради которых проводилось торжественное построение.
— Сегодня мы провожаем своих товарищей на самый передний край обороны города Ленина, — начал взволнованно Бондаренко. — Мы верим в вас и надеемся, что вы не опозорите чести нашего батальона…
Старший лейтенант скомандовал: «Направо, шагом арш!» Две трети бойцов повернулись и двинулись к станции.
Они геройски будут драться в составе десанта у Невской Дубровки. В живых останутся единицы…
Осинин 12 сентября 1941 года. Главная Пулковская высота
«Редут-4» был развернут неподалеку от обсерватории. Начальник установки лейтенант Ульчев, встретив инженера батальона, показывал свое хозяйство не без гордости. Он считал, что место для дислокации выбрано удачно: станция вела устойчивое наблюдение на большую глубину за линией фронта. К тому же позицию хорошо замаскировали.
— Уж очень близко от передовой, — сказал озабоченно Осинин.
— Но, товарищ воентехник, если спуститься с высоты, то эффективность обзора «Редута» снизится вдвое, а то и втрое, — заметил лейтенант.
— Довод серьезный. А если фашисты прорвутся сюда и начнут обстрел?
— Их не пустят, — Ульчев показал в сторону окопов: — Там будут стоять до конца. Был у пехотинцев в гостях, разговаривал… Ленинград-то вот он, как на ладони. Дальше отступать некуда!
Осинин еще раз огляделся. В предрассветных сумерках своими очертаниями город напоминал небрежный эскиз, наскоро набросанный карандашом. Город казался застывшим, неживым из-за плотных клубов дыма.
Первые бомбы свалились на Ленинград ночью, и Осинину рассказывали, как утром седьмого сентября ленинградцы столпились на Невском у разбомбленного дома и на Дворцовой набережной у особняка, превратившегося в груду битого кирпича. На другой день прорвалась стая бомбардировщиков. И заходила ходуном земля, взметнулись взрывы, рухнули крыши, окутывая пылью мрачных, безмолвно застывших и иссеченных осколками сфинксов.
Осинин и все, кто высыпали в тот вечер из бараков, видели всполохи пожаров даже в Песочной.
— Что это?! — воскликнула Нина, испуганно схватив его за рукав.
Сергей молчал…
Потом они узнали: горели Бадаевские продовольственные склады. Позже, проезжая через израненный город, Осинин остро ощутил чувство вины за случившееся. Как же его «Редуты» прохлопали этот массированный налет врага?!
Обидно, досадно, но именно в тот момент наблюдение вела лишь одна установка — «шестерка». Остальные — отступали, чтобы не оказаться в лапах гитлеровцев. «Редут-3» и сейчас был неизвестно где. А ведь его расчет только-только получил новую одноантенную станцию. Старые, вращающиеся кузова вконец рассыпались. Более или менее работающие блоки из них передали в Токсово Червову. И тот на радостях устроил аврал — знал бы Осинин, ни за что бы не разрешил выключить установку для ремонта.
А «Редут-6» обнаружил цели чуть ли не за девяносто километров. Сразу же сообщили об этом на главный пост. Но вдруг на экране осциллографа возникли помехи — были они явно искусственные. И тогда послали в Ленинград сигналы отбоя: вероятно, стая птиц кружила на одном месте, весь квадрат заполнила. А после бомбежки задумались: неужели фашисты применили какой-то новый способ для создания помех? Неужели они догадываются о существовании радиоулавливателей самолетов?
Осинин поделился своими сомнениями с полковником Соловьевым и Бондаренко. Потому и выехало все батальонное начальство на «дозоры».
— Значит, вы уверены, что лучшего места для позиции «Редута» не найти? — спросил Осинин у лейтенанта Ульчева.
Так точно, товарищ воентехник, уверен.
— Пошли тогда доложим на главный пост, попросим у них «добро», — и Осинин зашагал в сторону радиостанции, замаскированной на косогоре.
Через несколько минут «Редут» закрутил антенной. Дежурная смена — старший оператор, оператор-телефонист и инженер на четыре часа засели в затемненном фургоне. Осинин, прежде чем закрыться с ними, еще раз обошел «дозор» и осмотрел позицию. «Установка работает, а вроде ничего внешне не изменилось», — удовлетворенно подумал он.
Осинин не успел вернуться к фургону, как мощная канонада расколола тишину. Содрогнулась земля, и воентехнику показалось, что сейчас у него лопнут барабанные перепонки.
— В укрытие! Станцию не выключать! — что есть силы закричал Осинин и побежал к установке.
В аппаратной было жарко. Снаружи ухали взрывы, но «редутчики» внимательно следили за движением вражеских самолетов. Через каждые две минуты их донесения передавались на главный пост.
Фашисты начали невиданный доселе штурм города, нанося массированный удар в районе Пулковских высот. Танки, самолеты, пехотные части обрушились на защитников важного плацдарма…
— Что мы тут сидим, как мыши! — не выдержал Калашников. — Не могу больше, товарищ лейтенант. Надо помочь!
— Отставить, сержант! — остановил его Ульчев. — Вам скоро на пост, менять старшего оператора.
— Ну, хоть отсюда, товарищ лейтенант, залпом выстрелим по гадам. У нас же оружие!
— Ни в коем случае! Не хватало, чтобы нас засек их корректировщик…
Слова Ульчева потонули в грохоте. Фашисты перенесли артогонь на развалины обсерватории. Били методично, через равные промежутки времени. И вдруг стали стрелять бегло, словно по линейке, сначала вправо от нее, потом — влево…
— Сволочи! Они же нас накроют! — вскричал Ульчев, видя, как снаряды ложатся все ближе и ближе к позиции.
Надсадный свист заставил всех пригнуться. Рвануло так, что осыпалась земля в блиндаже. Ульчев, а за ним Калашников выскочили оттуда. Ярко вспыхнул сушняк. Осколки впились в фургон аппаратной «Редута». Открылась дверь фургона, и показался Осинин. Его лоб был окровавлен.
— Ульчев, всех на тушение пожара! Сам — проверь силовую. Калашников — за экран, наблюдение не прекращать! — прохрипел он и присел на лесенку. Добавил, стирая застилающую глаза кровь: — Старший оператор и дежурный офицер убиты. Окажите помощь телефонисту, он ранен в плечо.
Люди заметались по позиции. Осинин поднялся, держась за металлические перила, сошел на землю и направился к силовой установке. Навстречу ему уже бежал Ульчев.
— Все в порядке, товарищ воентехник, движок работает, напряжение на фазы подается! — доложил лейтенант и обе-спокоенно спросил: — Вы ранены?
— Царапина… Где ящики с запасными лампами?
Ульчев кинулся к машине, выволок зеленый металлический коробок. Инженер осторожно взял его и поднялся в фургон.
В аппаратной санитар перевязывал оператора-телефониста. Тот морщился и скрипел зубами, но телефонную трубку из рук не выпускал. Калашников диктовал цифры. Потом оторвался от экрана:
— Товарищ инженер, мощность излучения очень слабая, километров на тридцать, не больше.
Осинин и сам видел, что осколками повредило ряд блоков, из генераторного отсека струился дымок. Он отключил отсек, заменил несколько ламп, включил его, начал крутить ручки настройки. Ладони были липкими, кровь стекала по лицу, во рту пересохло.
