Михаил Ишков - Семирамида
– Гляди-ка, обрезанный!..
Другой, весь в крови, в металлическом шишаке и в кольчужной рубахе, бородатый, скептически осмотрел рыдающего мальчишку и скривился.
– Что-то их жрец поленился. Обреза́ть так обреза́ть! – с эти ми словами, прихватив в горсть все, что составляет гордость муж чины, он отсек это мальчику до основания.
Позже некий раб-хеттянин – опытный, видно, человек – успокоил Сарсехима.
– Тебе повезло, малыш. Ты столкнулся с добрыми ассирийцами. Среди них иногда такое зверье попадается… Моему внуку отрубили ноги и бросили возле дома.
Напившись травяного настоя с привкусом валерианы, или кошачьей травы, Сарсехим долго сидел в темноте и плакал, как осленок, отделенный от матушки-ослицы. Боги, великие боги, за что мне такие напасти? Почему бы вам не оказать мне милость, ведь куда ни гляну – всюду злое да злое. Много ли мне надо?.. – и шлеп, шлеп себя ладонями по щекам.
На следующий день его спешно вызвали во дворец. С сердечной болью, с ожиданием новых бед он отправился в цитадель. Весь недолгий путь пытался предугадать, зачем его позвали. Ах, если бы это была женская болезнь!.. В Вавилоне Сарсехим славился как лекарь по этой части. Мимолетно попытался вообразить, чем могла грозить молодой здоровой женщине недельная случка. Разве что натерла мозоль? Это случается в гаремах. Такого рода недуги лечат примочками.
У ворот цитадели Сарсехима встретил молоденький красавчик – один из многочисленных царских спальников – и без проволочек, мимо охранявших вход богатырского вида стражей, провел евнуха на царскую половину. Оказавшись в полутемном помещении, куда выходили массивные, обитые золотыми пластинами двери царской спальни, евнух поразился количеству сук и щенят, бродивших между колоннами. Пока ждал вызова, какой-то собачий молокосос, подкравшись, помочился ему на ногу.
Евнух замахнулся на сучонка, но, заметив укоризненный взгляд красавчика, ударить шустрого, с вислыми ушами негодяя не посмел. Слуга доверительно объяснил гостю, что животные доставлены в Дамаск по приказу царя и объявлены священными. Время от времени их загоняют в спальню, где уважаемая супруга принца играет с собачками, щекочет им брюшко, кормит из склянки. Слуга признался, что собачки – это не самая тягостная обуза. Вчера государь затребовал образцы самых лучших дамасских тканей, а сегодня приказал объявить среди местных ювелиров конкурс на самый лучший браслет для красивейшей из женщин. Все во дворце уже валятся с ног от усталости.
На вопрос Сарсехима, известна ли драгоценному, с какой целью великий царь соизволил пригласить его, драгоценный отрицательно покачал головой, затем отважился предупредить, что евнух – первый посторонний, который вступит в пределы царской опочивальни после священной ночи. Еду и напитки носит старший спальник, и не соблаговолит ли уважаемый Сарсехим приглядеться, чем он, младший спальник, мог бы угодить владыке и супруге наследника?
Деловой привкус предстоящей аудиенции придал евнуху уверенности, и он напомнил сопровождавшему:
– Это будет дорого стоить.
– За мной не пропадет! – обрадовался слуга, потом, будучи при исполнении, посуровел и коротко распорядился: – Жди!
Шагнув через порог, Сарсехим сразу рухнул на пол и для убедительности звучно стукнулся лбом о каменные плитки.
Царь некоторое время разглядывал распростертого на полу Сарсехима. Евнух терпеливо ждал – не ерзал, не пытался краем взгляда уловить, в каком настроении находится властитель.
– Встань!
Сарсехим осмелился поднять голову.
– Я же сказал – встань!
Сарсехим поднялся.
– Говори, раб!
– О чем? – осмелился спросить Сарсехим.
– Как ты предал своего господина.
– Кто?! Я?!
– Ты.
Сарсехим рухнул как подкошенный, зарыдал, принялся стучать лбом об пол.
– Они били меня! Они жгли меня огнем! Я молчал.
– Кто бил?
– Нинурта-тукульти-Ашшур, повелитель.
– Так это был племянник туртана, а не безродный разбойник?
– Это был именно Нинурта, господин. Это был он, жестокий и безжалостный негодяй! Он хуже разбойника!..
– Отчего ты сразу не предупредил меня? Почему молчал?
– Я не смел мешать празднику, который ты, о всемогущий, испытал в своей душе.
Бен-Хадад не смог сдержать довольную улыбку. Гула, пилочкой подправлявшая ногти, невозмутимо подсказала:
– Это Сарсехим, государь. Я говорила о нем. Он всегда сумеет вывернуться. Он способен провернуть любое дельце. Ему, правда, нельзя доверять…
Сарсехим – оскорбленная невинность – с неистребимой печалью глянул в ее ясные глаза.
– Я и не собираюсь ему доверять, – заявил Бен-Хадад, – но если он еще раз посмеет промолчать о важном, он познакомится с моим палачом. Такого второго умельца по части прижигания пупка во всем свете не найти. Тебе когда-нибудь сверлили пупок раскаленной медью?
Тем же взглядом евнух одарил царя. Вслух он заявил:
– Царевна, пусть боги даруют ей удачу, права. Я хитер и пронырлив. Я готов провернуть любое дельце.
– Расскажи, как ты наткнулся на Нинурту?
Сарсехим поведал, как ассирийцы захватили царский поезд, как били его людей, как гнусно повела себя доверенная его попечению скифянка.
– Она посмела прилюдно скинуть с себя верхнее платье.
Бен-Хадад заинтересовался:
– Ну и?..
– Это случилось потом, ближе к вечеру, когда его подручные начали пытать меня. Они ничего не добились, но Ардис, скиф, начальник конной стражи, подсказал, что мне доверили какое-то послание…
Рассерженная Гула перебила его:
– Про Ардиса потом. Сначала скажи, кто надоумил Нинурту отправиться в Вавилон?
– Не знаю, госпожа, но догадываюсь. Только у скифянки достанет коварства смошенничать подобным образом.
– Другими словами, – перебила его женщина, – ты подтверждаешь, что с ее подачи меня сунули в паланкин?
– Как я могу знать об этом, госпожа?! Нам приказали ждать на берегу Евфрата.
– Трудно поверить, – ответила Гула, – чтобы ты остался в стороне от такой подлости, но я попробую. В благодарность ты должен выполнить мою просьбу. Одну, малюсенькую и вполне безобидную. На обратном пути ты завернешь в Ашшур.
Сарсехим схватился за голову.
– Сжалься, о царственная! Стоит мне попасть в руки поганых ассирийцев!..
Бен-Хадад хмыкнул.
– Это хорошая идея!
– Мне отрубят голову, о всемогущий!
– Ты предпочитаешь, чтобы ее отрубили здесь и сейчас?
Ты – изменник, и твое предательство достойно куда более жестокого наказания.
Гула тем же ласковым голоском успокоила евнуха:
– Тебя не тронут, Сарсехим. Ты добровольно завернешь в Ашшур. Если тебя спросят, какое послание ты везешь в Вавилон, ты передашь им пергамент с благодарностью от царя Дамаска. Тебе дадут еще одно письмо, его спрячут так, что никакой ассириец не найдет, ведь, я полагаю, тебя уже ждут в Ассирии? Чтобы ты без помех добрался до Ашшура, тебя будут сопровождать верные люди.
– До границы? – поинтересовался евнух.
– По возможности до самого Ашшура. Ты скажешь, что они входят в состав охраны.
– У нас и так храбрая стража. Воины, конные скифы. Ардис не даст мне покоя. Будет требовать – скажи, кто эти люди?
– Объяснишь, что они везут мой подарок сестре в Ашшур.
– Им придется предъявить подарок.
– Разве не ты старший? Заставь их заткнуться!
– Их-то я могу заставить, а вот как заставить ассирийцев?
– Их не заинтересует подарок, который я приготовила сестричке.
– Они будут встречать караван? – заинтересовался Бен-Хадад. – Ты договорился с ними?
– Упасите боги, век бы их не видать! Но границу, торговый путь и прилегающую к Евфрату степь они охраняют тщательно. От них не спрячешься.
– Сошлешься на Нинурту, он, мол, приказал беспрепятственно пропускать тебя и твоих людей.
– Их это не остановит. Они потребуют назвать тайное слово.
– На этот счет можешь не беспокоиться, – вступил в разговор царь, – тебе его сообщат. К тому же я щедро награжу тебя за то, что ты доставил невесту Ахире. Ты получишь шкатулку. Если ассирийцы потребуют, вскроешь ее.
– Но, господин, если эти разбойники потребуют открыть шкатулку, что же мне тогда останется от твоей щедрости?
Бен-Хадад засмеялся и кивнул:
– Верно.
Гула посоветовала:
– Ты пригрози им гневом Нинурты. Тебе нечего опасаться, Сарсехим. Приставленные к тебе молодцы сумеют защитить тебя. Они постараются проверить, правда ли Шами приходится воспитанницей великой богине? Ты слыхал, наша Шами объявила, что яростная львица вскормила ее своим молоком. Я никак не могу припомнить, чтобы нашу Шаммурамат оставляли на ступенях храма на целых три дня.
– Я всегда считал ее немного не в себе, – ответил евнух.
– Не скажи. Она всегда отличалась тем, что была «себе на уме», а не «не в себе». Это большая разница. Тебе, должно быть, самому интересно узнать, с кем ты имел дело все эти годы? Сейчас самый момент проверить, чего в ней больше – божественности или коварства, лжи или злобы. Иштар, например, сумела с достоинством выдержать множество испытаний…
