Евгений Салиас - Петербургское действо
— Ихъ! Зеръ венихъ, Ире Кайзерлихе…
И молодой человѣкъ вдругъ смолкъ, не зная какъ по-нѣмецки: Высочество. Маэстетъ, нельзя сказать, подумалъ онъ про себя.
— Вы однако разговаривали съ моимъ адьютантомъ и съ господиномъ ротмейстеромъ, когда онъ пріѣхалъ, замѣтилъ принцъ, опуская на рѣшетку камина поднятую къ огню правую ногу и приводя лѣвую въ то же положеніе, подошвой къ теплу.
— Это не тотъ, глухо отозвался ротмейстеръ, обращаясь къ принцу.
Шепелевъ понялъ слова голштинца и хотѣлъ сказать тоже.
«Это былъ не я», но пролепеталъ едва слышно: — Дасъ варъ нихтъ михтъ!
Послѣднее слово явилось уже отъ большаго смущенія.
— Iesus! тихо выговорилъ себѣ подъ носъ принцъ; и онъ повторилъ, глядя въ огонь и будто соображая: нихтъ михтъ!!..
Затѣмъ онъ повернулъ голову къ ротмейстеру и сказалъ громче: Ну, mein lieber Котцау, лучше подождать возвращенія Фленсбурга; съ переводчикомъ, говорящимъ «нихтъ михтъ», мы ничего не сдѣлаемъ.
Ротмейстеръ промычалъ что-то въ отвѣтъ, не двигаясь, и только вздохнулъ.
Шепелевъ между тѣмъ, избавился отъ перваго смущенія и услыхавъ слова принца, понялъ, что его позвали для какого-то порученія. Онъ заговорилъ смѣлѣе, но стараясь выговаривать какъ можно почтительнѣе.
— Васъ вольтъ Ире Кайзерлихе… и пробурчавъ что-то, онъ снова запнулся на концѣ этой фразы и снова подумалъ: «Экая обида! И какъ это: Высочеството по ихнему?!»
— Hoheit! шепнулъ ему сзади догадавшійся Михель.
— Что-съ отозвался Шепелевъ.
— Hoheit… повторилъ Михель вразумительно.
— Heute? повторилъ молодой человѣкъ. Да-съ. Конечно. Я съ удовольствіемъ… Сегодня же… Только, что сдѣлать-то.
Нѣмецъ скорчилъ жалкую гримасу, какъ если бъ ему на ногу наступили, и отошелъ отъ юноши со вздохомъ, а принцъ сталъ объяснять по-нѣмецки медленно и мѣрно, что ему нуженъ переводчикъ при работѣ «вотъ этого болвана», показалъ онъ на отдутловатую и пучеглазую рожу слесаря, глядѣвшаго на принца, на все и на всѣхъ, какъ бы съ перепугу Онъ стоялъ у дверей какъ деревянный и только глаза его двигались дико съ губъ одного говорившаго на губы другаго.
— Мошетъ вы все такое съ нѣмески на руски… снова нетерпѣливо вмѣшался Михель, обращаясь къ Шепелеву, но тоже запнулся тотчасъ и прибавилъ какъ бы себѣ самому: übersetzen…
— Ихъ? Зеръ венихъ! отвѣчалъ Шепелевъ, поймавъ по счастію знакомое нѣмецкое слово. Да что собственно желательно Его Высочеству? прибавилъ онъ Михелю по-русски.
— Фотъ это… Такъ!.. показалъ Михелъ на Котцау и затѣмъ сталъ двигать рукой по воздуху…
— Распилить кастрюлечку? спросилъ Шепелевъ, стараясь выражаться какъ можно почтительнѣе.
— Was?! отозвался Михель не понявъ.
— Распилитъ, говорю, надо.
Шепелевъ тоже задвигалъ рукой по воздуху.
Принцъ согласился, сказалъ: ja, ja! и потомъ еще что-то очень вразумительно и медленно, но Шепелевъ разобралъ только одно слово: et was.
Наступило минутное молчаніе.
— Was etwas? уже робѣя прошепталъ Шепелевъ, чувствуя, что вопросъ не вѣжливъ.
— О, Herr Gott? воскликнулъ принцъ и обѣими руками шлепнулъ себѣ по колѣнямъ.
— Ты… Мошно… это… такъ! вступилъ ужъ Михель въ непосредственныя сношенія съ самымъ мастеровымъ и дѣлая по воздуху тотъ же жестъ пиленія.
— Распилить? хрипло заговорилъ слесарь. Отчего-же съ. Позвольте… Это мы можемъ.
И слесарь двинулся смѣло въ Котцау.
— Ты голову не повредишь имъ? вступился Шепелевъ.
— Зачѣмъ голову повреждать! Помилуйте. Развѣ что подпилкомъ какъ зацѣпитъ; а то зачѣмъ…
— То-то подпилкомъ зацѣпитъ?
— Коли чугунъ плотно сидитъ, то знамо дѣло запилишь по головѣ… A то зачѣмъ… Слесарь двинулся къ ротмейстеру и прибавилъ. Позвольте-ко Ваше…
И слесарь заикнулся, не зная какъ надо величать барина, что приходится пилить.
Котцау приподнялъ голову и мрачно, но терпѣливо глянулъ на всѣхъ.
Слесарь оглядѣлъ миску и голову со всѣхъ сторонъ и пробурчалъ.
— Ишь вѣдь какъ вздѣта. Диковина…
И онъ вдругъ началъ пробовать просто снять ее руками. Котцау разсердился, отдернулъ голову и заговорилъ что-то по своему.
— Такъ нельзя! Дуракъ! шепнулъ Щепелевъ.
— Диковина!.. Вотъ что, ваше благородье!.. воскликнулъ вдругъ слесарь, какъ будто придумавъ что-то.
— Ну? Ну?.. Was? раздались два голоса Шепелева и Михеля.
— Надо пилить. Эдакъ руками не сымешь.
— Безъ тебя, болванъ, знаютъ, что не сымешь! шепотомъ, но злобно вымолвилъ Шепелевъ. Такъ пили!
Слесарь взялъ съ пола большой подпилокъ правой рукой, Какъ-то откашлянулъ и повелъ плечами, но едва онъ ухватилъ миску за край лѣвой рукой и наставилъ подпилокъ, какъ принцъ и Михель воспротивились. Имъ вдругъ показалось, да и Шепелеву тоже показалось, что этотъ слесарь въ два маха распилитъ пополамъ и миску, и самого ротмейстера.
— Ну, ну… воскликнулъ принцъ по-русски и прибавилъ по-нѣмецки. Михель! Не надо. Подождемъ Фленсбурга. Безъ него всегда все глупо выходитъ.
— Да-съ. Лучше подождать, сказалъ Михель.
И принцъ уже недовольнымъ голосомъ заговорилъ что-то, обращаясь къ Котцау, а затѣмъ прибавилъ Михелю, мотнувъ головой къ дверямъ: Къ чорту все это… zum Teufel! Уведи ихъ… и подавай намъ кофе.
И повернувъ совсѣмъ голову къ Шепелеву, принцъ сдѣлалъ рукой и вымолвилъ добродушно, но насмѣшливо:
— Lebe wohl Herr Nichtmicht. Прозштайтъ. Шпазибо!..
Шепелевъ, выходя, снова бросилъ украдкой взглядъ въ уголъ, гдѣ свѣтилась серебристая миска и внутренно усмѣхнулся, но уже какъ-то иначе.
Случилось нѣчто трудно объяснимое.
Когда молодой человѣкъ входилъ къ принцу, онъ былъ смущенъ, но вносилъ съ собой хорошее чувство почтенія и готовности услужить Его Высочеству. Теперь же — странное дѣло, идя за Михелемъ по корридору и сопровождаемый слесаремъ, онъ досадливо думалъ про себя: «Всѣхъ бы васъ такъ нарядить!!»
— Ваше благородье, послышался за его спиной веселый шепотъ. Должно это онъ не самъ ее вздѣлъ? Ась? Кабы самъ тоись, то бы и съымать тоже умѣлъ!
— А! ну, тебя… злобно отозвался молодой человѣкъ, срывая досаду на мастеровомъ.
Шепелевъ, выйдя отъ принца, зашагалъ чрезъ безлюдную Адмиралтейскую площадь сумрачный и озлобленный и направлялся домой къ ротной казармѣ преображенскаго полка, близъ которой была квартира Квасова.
Чѣмъ именно оскорбили его у принца Жоржа, онъ объяснить себѣ не могъ. Ни принцъ, ни Михель ничего обиднаго ему не сказали и не сдѣлали. Его позвали быть переводчикомъ по ошибкѣ, потому, вѣроятно, соображенію, что Державинъ хорошо говорилъ съ Котцау по-нѣмецки.
Онъ отвѣчалъ, смущаясь, и перевралъ нѣсколько словъ незнакомаго ему почти языка, принцъ только усмѣхнулся, только съ едва замѣтнымъ оттѣнкомъ пренебреженія тихо повторилъ нѣсколько разъ эти слова и потомъ добродушно назвалъ его, прощаясь: геромъ нихтмихтомъ.
— Ну, что-жъ такое! бурчалъ Шепелевъ. Ну, такъ и сказалъ! A ты нешто не сказалъ: Прозштайтъ. Что?! Развѣ мнѣ присяга велитъ знать всѣ языки земные и твой — нѣмецкій хриплюнъ!! Вотъ тебѣ бы, Жоржу, слѣдъ былъ за нашъ русскій хлѣбъ знать и нашу грамоту.
XII
Черезъ часа два послѣ ухода, Шепелева къ дворцу принца подъѣхалъ Фленсбургъ и поспѣшно поднявшись по лѣстницѣ быстро прошелъ въ кабинетъ. Онъ нашелъ принца и ротмейстера за завтракомъ. Котцау немного повеселѣлъ, привыкъ должно быть, и съ увлеченіемъ что-то разсказывая, часто поминалъ кенига Фридриха, Пруссію и Берлинъ.
— А?.. воскликнулъ принцъ при появленіи адьютанта. Was giebt es menes, mein liebster?
Разговоръ продолжался по-нѣмецки.
— Я былъ правъ, Hoheit, я навелъ справки и оказывается, что это все тотъ же цалмейстеръ Орловъ. Онъ съ братомъ заѣхалъ съ охоты и встрѣтилъ господина Котцау въ Красномъ Кабачкѣ.
— Sehön! Wun derbar! Отлично. Очень радъ. Очень радъ. Вотъ и случай… весело воскликнулъ принцъ, потирая руки и вставъ онъ началъ бодро ходить по горницѣ.
Котцау съ удивленіемъ взглянулъ на принца. Радостъ эта ему, очевидно, не нравилась. Ему было не легче отъ того обстоятельства, что Орловъ, а не кто-либо другой нарядилъ его такъ.
— Что же изволите мнѣ приказать, Hoheit?
— Ничего, мой любезный Фленсбургъ. Ничего. Я дождусь десяти часовъ. Теперь восьмой. И поѣду къ государю. A въ полдень господинъ Котцау будетъ бригадиромъ, ради удовлетворенія за обиду. A господа Орловы поѣдутъ далеко, очень далеко… За это я ручаюсь, потому что я еще недавно подробно докладывалъ объ нихъ государю. И не разъ даже докладывалъ. Пора! Пора!
— Но теперь, Hoheit, развѣ вы не прикажете мнѣ обоихъ сейчасъ арестовать? спросилъ холодно Фленсбургъ.
Принцъ остановился, пересталъ улыбаться, какъ-то заботливо подобралъ тонкія губы и, наконецъ, довелъ плечами.
— Я полагаю, что ваше высочество какъ прямой начальникъ всей гвардіи, можете сами, безъ доклада Государю, распорядиться арестомъ двухъ простыхъ офицеровъ, — буянятъ всю зиму и безобразно оскорбили г. Котцау, иностранца, вновь прибывшаго въ Россію, фехтмейстера, который пользуется, наконецъ, личнымъ расположеніемъ короля.
