Наталия Вико - Тело черное, белое, красное
– Зря сердишься. Ты не веришь, а весь Петроград – верит! – Она перешла на повышенный тон. – Да из-за твоего любимого Государя рушится все, на чем держалась Россия! Ирэн! Неужели ты ничего не понимаешь? Страна гибнет из-за слабости одного мужа к одной жене! Это же ужасно!
Ирина поняла – в этом споре победителей не будет. Она грустно посмотрела на Леночку.
– Знаешь, Ленусь, ты не обижайся, я, пожалуй, домой поеду. Прости.
Ирина прошла в свою комнату и начала торопливо складывать вещи, запихивая их в саквояж, как попало. От неосторожного движения флакончик с духами, подаренный Ники, опрокинулся на платье, лежащее рядом. По комнате распространился весенний запах "флер д,оранж". "Господи, когда же вернется Ники?" – с тоской подумала она.
На крыльце возле пролетки, в пальто, наброшенном на плечи, со скорбным видом стояла Леночка. Пухлые губки ее были поджаты.
– Не обижайся! – Выдавила из себя улыбку Ирина. – Мне, право, было очень хорошо у вас. Спасибо. Просто мне хочется побыть одной. – Она уселась в пролетку, ожидая, пока извозчик закрепит ее саквояж.
– Надеюсь, мы с сестрой можем рассчитывать на твою порядочность? – холодно спросила Леночка, приподнимая воротник.
– На порядочность мою вы можете рассчитывать всегда, – вспыхнув, проговорила Ирина раздражающе спокойным голосом. – И не понимаю, как ты могла об этом подумать! Поехали же! Скорее! – приказала она извозчику, чувствуя, как глаза наполняются слезами.
Пролетка дернулась с места, отбросив ее на жесткую спинку сиденья…
* * *
До дома доехали быстро – улицы были пустынными. Извозчик донес саквояж до двери квартиры. Ирина вошла, с удовольствием вдохнув родной запах. Дома никого не было: у прислуги выходной, отец – в Москве на каком-то совещании. Сегодня она наконец-то сможет побыть одна. Глупо было столько времени провести в чужом доме. Глупость. Конечно, это была глупость. Она разобрала саквояж, умылась, надела белую шелковую сорочку и, сев у туалетного столика, принялась расчесывать волосы. О том, что произошло, не хотелось думать. Не покидало ощущение, будто ее всю – с головы до пят -окунули в грязь. "Но разве Леночка виновата в этом? – подумала Ирина. – Грязь сейчас повсюду. Скоро все просто захлебнутся ею. Забыв о чести, порядочности, совести, сладострастно лапают бывших идолов и кумиров, которым самозабвенно поклонялись, в сторону которых и посмотреть-то раньше боялись. Всеобщая вольница! Cercle vicieux (Порочный круг – фр.) вседозволенности, разврата, пошлости и лжи. Нет, – она нахмурилась, – скорее гигантская воронка, засасывающая все чистое, светлое, святое, что составляло гордость России. Словно какое-то дьявольское наваждение! – Ирина положила гребень на столик. – Распутин просто не мог не появиться в России. И стоит ли удивляться, что он притягивает к себе родственные души? Как говорится, подобное притягивается подобным".
Поднявшись, она подошла к кровати, откинула край одеяла и легла, с наслаждением опустив голову на подушку. Сон не приходил. Рой беспорядочных мыслей жалил перевозбужденный мозг. Ей всегда казалось, будто в ней живут два существа – одно действует, а другое молча, будто со стороны, наблюдает. Второе существо обычно начинало говорить перед сном, когда никто не мешал. Этот разговор зачастую забавлял, иногда – раздражал, но всегда был ею ожидаем. Вот и сейчас заданный вопрос и вывод были как всегда точны:
"Если для тебя все это – грязь, зачем ты слушала рассказ Софи? Ты ничуть не лучше их всех".
"Мне было любопытно"
"Значит, тебя манит порок? И тебе интересно подсматривать в замочную скважину?"
"Нет! Как ты можешь так говорить?" – Хотя… когда-то она действительно любила подсматривать в замочную скважину. И подслушивать тоже любила. Но это было давно, в детстве, когда окружавший ее мир заполняли запреты, взрослые тайны, к которым ее не подпускали… Это было… очень давно… Сейчас она совсем другая… Хотя, конечно, узнала еще не все…
Где-то вдалеке раздался телефонный звонок. Еще один… и еще. Уже ближе и громче.
Ирина приоткрыла глаза. "Наверное, Леночка. Видно, тоже переживает" – сквозь сон подумала она. "Не подойду. Хочу спать… Я очень хочу спать…"
Она повернулась набок, натянув одеяло на голову. В комнате было холодно.
…Резкий звонок в дверь вспугнул сон. "Который сейчас час? – Ирина села на кровати. – Может, это вернулся отец из Москвы? Вот было бы чудесно…"
Накинув одеяло поверх сорочки, она на цыпочках подошла к двери и негромко спросила:
– Рара, это ты?
– Ирэн, милая, ну, слава Богу!
Сердце узнало звук этого голоса быстрее разума.
– Ники?!
Она распахнула дверь. На пороге стоял Николай Ракелов в расстегнутом длинном пальто. На меховом воротнике и шапке поблескивали уже начавшие подтаивать снежинки.
– Ирэн, простите! – Он снял шапку. – Я прямо с поезда. Позвонил Трояновским, Лена мне сообщила о вашем отъезде, я вам звонил, никто не брал трубку, я решил отбросить все приличия и… я… – Она молча сделала шаг назад. Он торопливо переступил порог в ответ на ее безмолвное приглашение. -… беспокоился за вас… батюшка ваш в отсутствии… вы одна… доехали ли…
Ирина, зябко обняв себя за плечи, вглядывалась в его взволнованное лицо.
– Холодно… – еле слышно сказала она.
– Я…с поезда… к вам. Я очень… очень… – Он оборвал себя на полуслове.
– Холодно… – повторила она.
Ракелов осторожно прикоснулся пальцами к ее губам.
– Какие губы у вас…
– Какие? – Она растерянно улыбнулась.
– Нежные. – Выдохнул он. – А воздух… – Его рука замерла. – Вы чувствуете, какой сегодня воздух?
Она удивленно приподняла бровь.
– Воздух сегодня густой… Не то что движениям – мыслям сквозь него пробраться мудрено. Для всего усилия нужны. – Его голос дрогнул. – А усилия происходят от неуверенности в необходимости замысленного. Ежели делаешь что, ощущая сопротивление, значит, Бог тебе делать это не велит, дьявол сделать торопит, а душа предостерегает.
– Так что же, душа вас предостерегает? – Ирина посмотрела ему прямо в глаза.
– Может, и предостерегает. Только я последнее время что-то слеп стал да глух… – Пробормотал он и, сбросив пальто на пол, подхватил ее на руки и понес в комнату…
* * *
…Отражавшиеся в огромном зеркале на стене двойники повторяли все их движения… Звезды за окном, словно подвешенные на тоненьких небесных нитях, дрожа от любопытства, пытались заглянуть в спальню. Круглая сонная луна снисходительно улыбалась. Она тоже иногда позволяла себе заглядывать в окна, но только туда, где ее ждали, мучительно вглядываясь в подрагивающий перламутровый лик, туда, где слова любви и страшных признаний сливались в единый поток страсти, поднимающийся с грешной земли к небесам с мольбой о прощении. За страсть и за то, что она делает с людьми…
7
Автомобиль подъехал к дому на Мойке. Распутин вслед за Юсуповым вошел в дом с заднего крыльца. Сверху доносились веселые голоса и смех.
– У тебя гости? – недовольно нахмурился Распутин.
– Григорий Ефимович, это у жены, друзья. Скоро уйдут. Давайте пока пройдем в столовую.
Распутин снял шубу, расправил расшитую васильками шелковую рубашку, подвязанную толстым малиновым шнуром, и, спустившись по лестнице вниз, огляделся. Большая арка разделяла столовую на две части. Скользнув взглядом по коврам, красным вазам китайского фарфора, массивной дубовой мебели, он подошел к инкрустированному шкафу со множеством бронзовых колонок и ящичков.
– Затейливый шкафчик. – Распутин принялся открывать и закрывать ящики, забавляясь, как ребенок. Подняв голову, он заметил стоящее сверху распятие из горного хрусталя и гравированного серебра.
– Итальянская работа. – Юсупов перехватил его взгляд.
Распутин молча оглядел распятие и снова занялся игрой с ящичками.
Юсупов подошел к большому дубовому столу, на котором рядом с дымящимся самоваром было выставлено блюдо с бисквитами и сластями. На душе было спокойно. Два часа перед этой встречей он провел в молитве в Казанском соборе. И сейчас не испытывал никаких душевных мук, ощущая себя лишь исполнителем возложенной на него миссии.
– Григорий Ефимович, пожалуйте к столу! – радушно пригласил он гостя, ставя на стол тарелку с пирожными, которые, кроме крема, содержали огромную дозу цианистого калия, способную вызвать немедленную смерть сразу множества людей.
– Сяду… коли просишь. Не обижу. – Распутин обернулся и, сев за стол, внимательно посмотрел на князя.
Юсупов выдержал взгляд и не отвел глаза. Распутин развеселился.
"Ишь, глазенки-то как блестят. Гляжу, не наигрался еще. Коли так, надобно тебя, милок, чуток попужать".
– Промежду прочим, – небрежно бросил он, – Протопопов сегодня приходил. Просил из дому не выходить в эти дни. А знаешь, мил-друг, почему?
