Дзиро Осараги - Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах
— Было бы жестоко заставлять вашего друга слишком долго ждать в такую погоду. Я тотчас же отправлюсь к нему навстречу, — добавил ронин, глядя Кобаяси прямо в глаза. Оба улыбнулись. Ливень все сильнее барабанил по скатам кровли.
Прозрачные струи смутно мерцали во мгле. Хаято беззаботно шагал босиком, крепко сжимая ручку зонтика. Он шел сейчас вдоль берега речки Канда. В последние годы здесь велись работы по углублению речного русла, и повсюду сквозь дождевую завесу видны были сваленные вдоль дороги кучи сырой земли.
— Ну, и где же? — думал про себя Хаято. — Может, тут? Или тут?
Он родился в мирное время и теперь впервые должен был вверить свою жизнь острию меча. Сердце сильнее билось в груди, но спокойная уверенность не покидала юношу. Ну что ж, победа или поражение — сейчас все решится. Его обычный скептицизм перешел в безрассудную отвагу. В конце концов, не все ли равно — останется он в живых или нет… Что хорошего в такой жизни? Впрочем, со слов Кобаяси выходило, что противник его тоже не так прост. Что ж, надо держаться мужественно. Наверняка это тот самый тип… Поджидает где-нибудь поблизости…
— Стой! — внезапно прозвучало из темноты.
— Ага! Вот и он!
Мгновенно закрыв зонт и держа его в левой руке, Хаято резко обернулся:
— Чего надо?
— Небось не забыл еще, как мы с тобой повстречались?
— Ну? Там, на лестнице, что ли? — холодно переспросил ронин.
— Вспомнил, значит!
С этими словами самурай отбросил зонт в сторону, и в струях дождя сверкнула сталь обнаженного клинка. Хаято, не успев выхватить свой меч из ножен, парировал удар зонтиком.
— Да ты, я вижу, всерьез… Хмель-то весь выветрился?
— Что-о?!
Отпрянув назад, противники на мгновение разошлись в стороны. Хаято воспользовался паузой, чтобы вытащить свой меч и, держа его в правой руке, попытаться левой заправить за кушак полы кимоно.
Теперь кончики мечей осторожно сближались, будто намереваясь лизнуть друг друга. В следующий миг оба противника атаковали и оба парировали удар. Лезвия кружились и плясали, выписывая фигуры в воздухе, пока не сошлись вновь со звоном, образуя крест. Противники, налегая на мечи, привстали на цыпочки и замерли в смертельном единении, лицом к лицу, будто слившись в нераздельное целое.
Дождь хлестал как из ведра, и прозрачные нити прошивали насквозь ночную тьму.
— Х-ха… — тяжело выдохнул Катада.
В это время сквозь рокот ливня послышался шум приближающихся шагов, и во мраке обрисовались контуры паланкина. Передний носильщик, до сей поры ничего не замечавший в сгустившемся мраке и ничего не слышавший за грохотом дождя, завидев прямо перед собой зловещий блеск клинков, взвыл от ужаса:
— А-а-а!
— Что там еще?! — раздался недовольный голос из паланкина, когда перетрусившие носильщики, бросив свою поклажу, дружно пустились наутек.
В паланкине сидел не кто иной, как Бокуан Маруока, возвращавшийся из поместья Микуния. Порядком притомившись, он как раз сладко дремал, откинувшись на подушки, и видел чудесный сон, как вдруг паланкин рухнул на землю, отчего у лекаря чуть не случился перелом шейных позвонков. Когда же он попытался выбраться наружу, перед глазами у него замелькали обнаженные лезвия мечей.
С трудом передвигаясь в кромешной тьме и гадая, на кого он нарвался, Бокуан еле-еле выкарабкался на раскисшую дорогу и истошно завопил:
— Караул! На помощь!
Он так и стоял на четвереньках, уперевшись руками в грязь, когда темная фигура с опущенным мечом направилась в его сторону, пристально вглядываясь во мглу.
— Пес там, что ли?
В вопросе явственно прозвучала нота презрения: Хаято признал собачьего лекаря.
— Пощадите! Только не убивайте! — умолял Бокуан, дрожа всем телом.
— Очень нужно убивать такого сморчка, как ты! — насмешливо бросил ронин.
— Ох, помилуйте! — лепетал Бокуан, позабыв о приличиях и уткнувшись носом в землю.
Хаято перевел взгляд на тело Катады, мокшее под дождем у обочины дороги, подобрал валявшийся в стороне зонтик.
— Эй, ты! — позвал он.
— Чего-с? — отозвался Бокуан, не смея поднять головы.
— Пойдешь по этой дороге, увидишь трактир «Синобу». Зайдешь туда, поднимешься на второй этаж, найдешь человека по имени Кобаяси. Передай ему, что давешний его знакомый будет его ждать у храма Сэйбё. Запомнил?
— Господин Кобаяси?
— Да, — прозвучал скупой ответ.
Бокуан осторожно поднялся на ноги, держась за паланкин. Ноги его вроде бы держали, но тело было само не свое. Он хотел только одного — поскорее бежать прочь, но никак не мог сдвинуться с места.
Раскрыв над головой зонт и прикрывшись от дождя, Хаято холодно наблюдал неприглядное зрелище.
Наконец Бокуану удалось совладать с собой и сделать несколько шагов.
— Только попробуй удрать! — напутствовал его ронин. — Мне известно, как тебя зовут и где тебя искать.
Лекарь, словно во сне стремглав пронесся через два квартала и перевел дух только тогда, когда в темноте послышались голоса. Он бросился туда и вскоре обнаружил скрывшихся с места сражения носильщиков паланкина.
— Эй, стойте! — крикнул им Бокуан. Носильщики послушно остановились.
— Я ваш господин или кто?! — чуть не со слезами возопил Бокуан, поравнявшись с ними.
— Не извольте беспокоиться, ваша милость, — оправдывались носильщики, — мы тут повстречали самого господина начальника из управы, так что теперь-то уж все будет в порядке.
И действительно, к ним как раз подошел крепкий, щеголевато одетый по городской моде мужчина, представившийся квартальным надзирателем.[32] Это был Сэнкити с Камакурской набережной.
— Так что, второй, значит, там и лежит?
— Там, там!
— Говорите, похож на самурая… Ну-ну, так оно и должно быть… А сюда вы что ж, случайно забрели или по какой причине? — поинтересовался Сэнкити.
Все еще дрожа от пережитых напастей, Бокуан принялся рассказывать все с начала до конца. Сэнкити внимательно слушал, время от времени кивая. Когда рассказ был окончен, он, будто разговаривая сам с собой, заметил:
— Ясно, это был поединок. Однако ж надо пойти взглянуть. Оглянувшись по сторонам, он рысцой поспешил прочь и вскоре скрылся во мраке.
Между тем Хаято, отрядив Бокуана на поиски Хэйсити Кобаяси, терзался мыслью о том, что в уплату за благодеяние он ни много ни мало отправил на тот свет приятеля человека, который его предупредил. Как поведет себя Кобаяси? Впрочем, сейчас юноша еще менее, чем раньше, был склонен к трусливому бегству. Он был исполнен спокойствия и уверенности: с места он не сойдет — что ж, если так суждено, придется принять бой. Хотя чисто по-человечески Кобаяси ему нравился. Редкостный в наше время пример самурайского благородства, — думал он про себя. Такие сейчас наперечет. К тому же сразу можно было сказать по глазам и по манере держаться, что, если дойдет до схватки, Кобаяси охулки на руку не положит.
Ну что ж, — отстраненно, будто речь шла совсем о другом человеке, размышлял Хаято, созерцая струящиеся с зонтика на землю прозрачные нити, — нынче ночью, так нынче ночью! Может быть, нынче ночью и суждено мне проститься с жизнью…
Мать, конечно, будет горевать. Да ведь все равно не видать ему, как своих ушей, той карьеры, о которой мечтает для него мать. Самураев в этом лучшем из миров становится все меньше. Ну, зарубят его здесь нынче ночью… Так что ж! Быть может, оно и неплохо — достойно, как подобает самураю, опустить занавес и уйти из этой жизни. Не в этом ли истинная удача?
Ветер шелестел темной листвой над глиняной оградой. Вдали за рекой сквозь пелену дождя смутно маячили дома квартала Суругадай. Свинцовое небо нависло над городом.
Некоторое время он молча стоял и слушал. Наконец сквозь шум ливня послышались торопливые шаги: кто-то спешил сюда, отчаянно шлепая по раскисшей дороге. Хаято обернулся. Неужели Кобаяси? Нет, что-то не похоже на то. Тогда кто же?
Пронизывая ливень и мрак, их взоры встретились и впились друг в друга.
— Ах ты! — вырвался у Сэнкити удивленный возглас.
Хаято сразу же узнал своего давешнего преследователя и инстинктивно повернулся, чтобы удариться в бегство, но тут в груди у него шевельнулось странное чувство. Он разом вспомнил все свои размышления о том, что сегодняшняя ночь может стать для него последней…
— Получи, мерзавец!
Сэнкити, запыхавшись, все же успел на бегу отклониться в сторону, и стальное лезвие, рассекая воздух, просвистело мимо.
— Душегуб! — раздался пронзительный вопль, и Сэнкити бросился наутек, но ронин, поспешно вскинув большой меч, настиг его сзади разящим ударом, всадив клинок между плечом и шеей. На глазах у своего убийцы Сэнкити рухнул в грязь, словно срубленная ветвь камелии. Он еще несколько раз дернулся и замер. Только шум дождя и журчанье реки слышались в тишине.
