Илья Сельвинский - О, юность моя!
— Черт знает это крымское правительство! Крым сегодня пороховой погреб, который может окончательно взорвать Россию. Если привлечь интересы Англии, Франции, даже Соединенных Штатов, то возникнет великое антисовдеповское движение. А эти со своим лозунгом «Крым для крымцев»... Мелкота!
— Ну, кто же с ними считается, дорогой Иван Семеныч? Разве дело в этом Сейдамете? Пусть пока играют в татарское государство. В два счета прихлопнем — дайте только разделаться с большевиками.
— Но как с ними разделаться? Они растут неимоверно. Да взять хотя бы этого Бредихина, шкипера этого. Какой дисциплинированный парень был! Честнейший малый. А вот поди ж ты...
— Не волнуйтесь, милый Иван Семеныч. Выпьем! Вы позволите? Извините, что взял на себя функцию хозяина, но вы так нервничаете... Ваше здоровье!
Вошел Володя.
— Папа! Тут к тебе Андрон пришел Бредихин.
— Я его жду.
Володя вышел и тут же вернулся с Бредихиным.
— Здравствуйте, Иван Семеныч.
— Здравствуй, Бредихин. Как съездил?
— По первому классу, Иван Семеныч. Камень продал удачно. Вот и деньги привез. Сосчитайте: ровно две тысячи николаевскими.
Андрон вынул из-за пазухи что-то вроде посылочки, зашитой белыми нитками, осторожно, как стеклянную, положил ее на стол и снова вернулся к дверям.
— Спасибо, Бредихин. Я всегда ценил тебя, Бредихин. А вот ты, оказывается, не ценишь меня. А, Бредихин?
— Про что это вы, Иван Семеныч?
— Объявил себя хозяином моей шхуны.
— С чего б это я объявил?
— Не знаю, с чего, но объявил.
Бредихин взглянул на Володю затяжным взглядом. Володя стоял бледный, обмирающий, но твердо выдержал его взгляд. Андрон осклабился.
— Ах, это? Так я дурака валял под пьяную лавочку. Хотел попугать гимназистиков, Иван Семеныч.
— Врешь! — загремел Шокарев, побежал за стол, сел и стал выше. — Врешь, негодяй! Ты говорил об этом еще до того, как выпил! Уже на пристани говорил... Ты был еще трезвым, скотина!
— Иван Семеныч! Волноваться ни к чему, — сказал Выгран. — Все в свое время обсудим, выясним и решим, но, разумеется, не здесь.
Он подошел к двери, распахнул ее и крикнул:
— Корнет Алим-бей!
Послышались гремящие шпорами сапоги. Вошел Алим-бей с двумя уланами.
— Арестовать этого!
— За что же, Иван Семеныч? — по-детски искренне удивился Андрон, повернувшись к Шокареву. — Ведь я же исправно... И денег вам привез. Сосчитайте: две пачки, по тысяче в каждой... и все николашками.
— Ладно уж, — болезненно поморщился Шокарев.— Уведите его, корнет.
— Айда, Бредихин, пошли!
Алим-бей взял было Андрона за локоть, по тут же отскочил.
— Но, но! — закричал Алим-бей. — Ты у меня не очень!
— Сам пойду, — прорычал Бредихин. — Сказал, пойду — и пойду. А что и говорил про шхуну, — обратился он к Шокареву, — так ведь не за себя же одного. Общее, понимаете, собрание. Давайте хоть по справедливости. Чья это шхуна? Ваша? А разве вы ее строили? Вы грузите ее? Вы лезете на марсы в самую штормягу?
— Так, так, так, — с едкой заинтересованностью потянулся к нему Выгран. — И что же из этого, Бредихин?
— А то, что народная эта шхуна. Наша, значит. И со всяким достоянием так будет. Вот уже в Севастополе даже военный флот стал народным.
— Чудесно, чудесно! — захихикал полковник. — Я думал, придется его допрашивать, мучиться, а он все сразу и выложил на стол. Молодец, Бредихин! Уважаю!
— Ах, что мне до этого! — закричал Иван Семеныч, выскочил из-за стола, стал ниже, снова понесся по коврам своей гостиной. — Что мне до этого? Лучший мой служащий свихнулся. Я уже теперь никому не смогу доверять. Я теперь должен буду уволить даже Петриченку. А кого взамен? Взамен-то кого, я вас спрашиваю?
— Корнет! — строго отчеканил Выгран. — Выполняйте приказание.
Бредихина вывели во двор. Два улана встали по обе стороны и, вытащив сабли наголо, повели его по мостовой.
— Глядите, ребята: Андрона с селедками ведут!
Мальчишки побежали следом. Прохожие останавливались на тротуарах и глядели, кто недоуменно, кто испуганно. Никогда такого в Евпатории не бывало.
Но не все были в испуге и недоумении. Город вздыбился и зашумел. Портовые рабочие во главе с Виктором Груббе вышли на улицу. К ним стали присоединяться случайные люди. Демонстрация прошла мимо гимназии. Здание молчало. Два-три юных лица мелькнули было в окнах, но тут же отпрянули. Из городского училища — там как раз была перемена — выбежало человек десять великовозрастных и включилось в группу. Но ремесленное училище Когена выплеснулось на улицу все до последнего человека: здесь командовал Сенька Немич. Махая своим неразлучным молотком, он кричал:
— Ребята! К дому начальника гарнизона! За мной!
Подхваченные вдохновением, ремесленники помчались за отрядом Груббе.
На Греческой улице за воротами одного из домиков высилась шхуна без парусов, но уже с мачтами и в полном параде. Она стояла на стапеле, и греки всего околотка с криками пытались перетащить ее на катки, чтобы затем двигать к морю.
Евпаторийские греки были иностранными подданными. Кормились они крымским морем, но кровь проливали за Грецию. Они отбывали воинскую повинность в своей древней Элладе, когда их звал туда сыновний долг и господин консул, но потом неизменно возвращались в Крым к своим родителям, невестам, домишкам и неводам. Это было крошечное государство, жившее очень обособленно. Поэтому революцией греки не интесовались: ведь это у тех, там, у русских.
Но дело шкипера их взволновало: во-первых, шкипер шкиперу почти родственник, а греки уже рождались шкиперами, во-вторых, так ведь и каждого можно схватить, как щенка за шиворот, и бросить в острог. Оставив хозяину пока еще сухопутную шхуну, рыбаки влились в народное движение.
На базарной площади, где помещался дом начальника гарнизона, работали три карусели. Залихватские шарманки с ерническими переборами сразу замолчали. Все мальчишки тут же спешились со своих красных, желтых, фиолетовых коней и кинулись навстречу Груббе, который махал руками и что-то кричал.
Когда демонстранты подошли к дому Выграна, это была уже большая толпа. Первый камень полетел в окно второго этажа, осыпав балкон звоном разбитых стекол.
— Выграна давайте!
— Полковника!
— Выграна! Выграна!
Полковник вышел на балкон.
— В чем дело, господа?
— За что арестовали Бредихина?
— Прошу разойтись. Кого надо, того арестовали.
— Так у нас разговор не пойдет! — закричал Груббе.— Отвечай народу, за что арестовали!
— Как ваша фамилия и кто вы такой?
— Это не ваше дело! За что Бредихина?
— Освободить Бредихина! — завопил Сенька Немич.
— Паразиты! Шкуры буржуйские! Христопродавцы! — загремела толпа.
— Господа, разойдитесь.
— Требуем освободить Бредихина!
— Я уже сказал: будет суд. А пока разойдитесь. Честью прошу.
Выгран повернулся и вошел в комнату. Вслед емусразу же полетели камни. Но из ворот дома уже выходил солдатский караул с винтовками наперевес.
— Разойдись! — скомандовал прапорщик Пищиков.
Из полицейского участка, что напротив, скакали безусые стражники, посвистывая нагайками, и бежали усатые городовые, размахивая револьверами на длинных оранжевых шнурах.
— Разойдись!
Через час адвокат Гринбах нанес визит прокурору Листикову.
— На каком основании арестован Андрон Бредихин?
Прокурор Листиков, седой кощей в черных очках, повернул к нему свой череп и заскрипел голосом гусиного пера:
— Почему это вас интересует?
— Я говорю от имени родственников, которые поручили мне вести его дело. Если же вспомнить события у дома начальника гарнизона, то, полагаю, этот вопрос вправе задать вам любой гражданин нашего города.
— Гражданин города!— иронически скривив губы, повторил за адвокатом прокурор. — Кто этот гражданин? Босяк с Пересыпи?
Он наклонился над столом, выбрал из сигарного ящика большой окурок и взял его в свой старушечий рот. Перекатывая сигару из одного угла губ к другому, прокурор выжидательно глядел на адвоката. Гринбах понял старый прием начальства заставлять клиентов обслуживать его и таким образом подсознательно признавать его превосходство, поэтому намеренно не дотрагивался до спичек, которые лежали тут же у ящика. Не дождавшись услуги, старик сам потянулся за коробком, чиркнул спичкой и в отместку дунул в адвоката целым клубом дыма.
— По какой статье Бредихин арестован? — спросил Гринбах, отмахнувшись от сизых слоев сигарного аромата. — Где тут corpus delicti? [2]
— Самоуправство.
— Ничего тоньше не придумали?
— Господин частный поверенный! Прошу не забываться! Вы на официальном приеме.
