Лоуренс Норфолк - Словарь Ламприера
Именно Филипс искал тогда встречи с ним. Они сидели в тускло освещенном трактире Сент-Хелиера, глядя друг другу в глаза, и Филипс говорил о корабле. Он не знал ни его названия, ни цели плавания. По словам Филипса (на которые Шарль часто будет ссылаться в последующие годы), корабль этот дважды в год плавает вдоль западного побережья Франции в какой-то порт, где оставляет свой груз; это было понятно из того, что, возвращаясь обратно на юг, он имел малую осадку. Филипс представился судовым инспектором. Это был молодой человек с умным лицом, одетый в черное. Он настойчиво обращал внимание на две странные особенности этого корабля. Во-первых, рассказывали, что он имеет более четырехсот тонн водоизмещения. Значит, это большое судно, слишком большое для береговой торговли. И во-вторых, судя по конструкции, это был корабль Ост-Индской компании.
Филипс рассказал эту историю с подкупающей искренностью. Он хотел бы выяснить, по какому делу корабль Компании мог заходить во французский порт. Их беседа длилась не более часа. Джон, которому в то время еще не исполнилось и шести лет, сидел с ними, серьезный и важный. Сам Шарль сильно разволновался. Он молча слушал и кивал головой. Вернувшись домой, он принялся изучать те самые бумаги, которые сейчас лежали перед ним. В конце концов он нашел то, что искал, — записку, написанную рукой его отца. «Я обнаружил этот корабль, — писал отец, — Он ходит мимо Геркулесовых столбов на север, вдоль французского побережья, в неизвестный порт, который я должен отыскать». Но он не нашел этот порт. Меньше чем через год он утонул в спокойном море неподалеку от Джерси. А Шарль Ламприер после той встречи в трактире больше никогда не видел Филипса.
Он продолжил начатые отцом поиски судна, охватил перепиской всю Англию вдоль и поперек. Эбенезер Гардиан был первым из его корреспондентов, но Эбен не доверял таинственному Филипсу. У него было такое впечатление, что тот и появился лишь для того, чтобы разжечь любопытство Шарля, и, выполнив свою задачу, растворился в воздухе.
Тем не менее поиски продолжались, и, хотя «корабль» пока по-прежнему оставался фантомом, не больше чем набором разрозненных, ненадежных сведений, с тех пор выяснились некоторые факты, обнаруженные случайно, которых было достаточно, чтобы увлечь Шарля в его поисках дальше. Где-то в этой трясине расписок, счетов, закладных, подтверждений и распоряжений о приобретении, разбросанных по всей комнате, находился ключ ко всему. Все эти страницы, содержащие отчеты, дневники, письма и заметки, были связаны какой-то нитью. Но он не мог увидеть ее. Какая-нибудь незначительная с виду записка, несколько слов на пустом форзаце с загнутым углом могли открыть связь, стать ключом к разгадке. Этот ключ был здесь, похороненный где-то в комнате. Не исключено, что он уже натыкался на него и не понял его важности.
Голоса внизу на кухне умолкли. Шарль пробежал глазами наполовину написанное письмо и погрузился в мысли о корабле. Почему бы его сыну не заполнить этот пробел вместо пробела в библиотеке Кастерлеев? Нет-нет, он отбросил от себя эту мысль, вспомнив гнев и слезы жены в воскресенье. Пусть мальчик живет своей жизнью, пусть идет своим путем.
Шарль Ламприер потянулся к стопке бумаг на дальнем краю стола. Держи его подальше, подумал он. Держи его подальше от всего этого.
* * *Papa будет доволен ею. Papa поцелует ее и похвалит. Он скажет, что она его сокровище, что ею можно гордиться, что она помогает ему, как никто другой не сумел бы. Papa ее любит. Papa умнее всех. Этот Кальвестон, такой глупый и жалкий, бедолага. Ну и потешный был у него вид, когда картофель стал засыхать и он весь покрылся мелкими трещинками. Как он пресмыкался! Она вдосталь поиздевалась над ним! Смешно вспомнить, как он полз на коленях и приносил ей в зубах платок, который она кидала ему, как собаке бросают поноску. Он столько извинялся, что она приказала ему замолчать. Он все-все рассказал, лишь бы ей угодить. Даже пуская слезу, он говорил о вещах, которые будут интересны papa . Она все-все перескажет papa , все, что узнала, и о том, как мерзок и гадок был отец Кальвестон, обмазанный этой картошкой. Но, может, не стоит papa знать о том, как ей было приятно, когда этот взрослый солидный мужчина испытывал страх перед ней. Пожалуй, не стоит ему знать об этом, это может его рассердить. Смешно, но отец Кальвестон, кажется, тоже испытывал удовольствие оттого, что она его так унижала. Когда она уходила, его штуковина опять поднялась. Вот об этом она расскажет papa . Она звонко смеялась, взбегая по лестнице в кабинет papa .
Солнечные лучи падали прямо в окно, и оно отбрасывало наклонную решетчатую тень на пол и белоснежную стену. Проем окна казался рамой, в которой в потоке света темнел мощный мужской торс.
Мускулистые руки упирались в крепкие косяки, казалось, он решил померяться силой с дубовой рамой. Какой-то первобытной силой он походил на каменное изваяние.
Легкая дрожь пробежала по плечам и лопаткам, когда он сильнее нажал на раму, словно собираясь высадить ее. Он медленно проверял в сознании все состыковки, так испытывают на разрыв канат перед покупкой — фут за футом. Неровная, шершавая связка мыслей. Но в тот день, когда пол провалится под твоими ногами, ты можешь ухватиться за нее и спасти свою жизнь. Как убедиться в надежности всех оснований и как их надежно защитить? Будто подтверждая важность этих вопросов, напрягались мускулы рук и плеч. Пришло время ответить на все вопросы, надо иметь ответы, а не довольствоваться отговорками. Принятые решения должны быть незыблемы, высечены на скале, и их осуществление должно вырвать с корнем саму возможность возникновения новых вопросов. На псарне лаяли и скулили собаки. Почему псарь задержался с кормежкой? Кастерлей раздраженно отвернулся от окна в тот самый момент, когда смеющаяся Джульетта, задыхаясь от бега, влетела в кабинет.
— Papa, papa , — возбужденно зачастила она, — садись, сейчас я тебе все расскажу по порядку! — Она подбежала, придерживая юбки, к нему.
Он взглянул на нее с раздражением.
— Тихо! — рявкнул он.
Она тотчас умолкла, и на лице отразилось смущение. Он увидел в ее глазах неподдельный страх. Это вернуло ему хорошее расположение духа. Он прислонился к письменному столу и сказал:
— Рассказывай о мальчишке.
* * *Небо разносило весть о конце лета, собирая над Джерси темные тучки. Тяжелые, черные от скопившейся влаги, они казались неестественными на фоне глубокой, бесконечной синевы. Свежий зюйд-вест стегал верхушки высоких трав. Тучи плыли по небу быстро и безмолвно, их тени проносились над полями, дорогами и домами. Несмотря на сильный ветер и солнце, время от времени освещавшее своими лучами землю, утренняя роса еще держалась на стеблях трав, по которым шагал Джон Ламприер. Обувь его насквозь промокла, но он не замечал этого. Он достиг перелаза, взобрался на него и двинулся по тропинке, которая вела к дому Кастерлеев.
Дом стоял среди открытых лужаек, но два ряда деревьев скрывали его от случайных взоров. Ламприер обогнул второй ряд, и перед ним предстала усадьба Кастерлеев. Дому не было еще полувека; темно-красный обожженный кирпич, из которого он был построен, мог легко сопротивляться разрушающему воздействию морского воздуха. Цвет дома резко выделялся на фоне спокойной зелени окружающих лужаек, отчего дом казался больше, чем был на самом деле. Но, в любом случае, он имеет не меньше тридцати или даже сорока ярдов в ширину, подумал молодой человек. Все четыре угла дома были закруглены, и в них были устроены эркеры, что придавало зданию вид овала; многочисленные большие окна были отделаны выступами из ярко-красного кирпича, между ними во всю высоту здания проходили пилястры, которые оканчивались резными капителями, поддерживавшими антаблемент, тянувшийся вдоль всего дома насколько хватало глаз. Две пилястры поднимались выше остальных, образуя мансарду, и их вершины украшали затейливые фигуры, вырезанные из камня. Даже в очках юноша не мог как следует их разглядеть. Два каменных лестничных марша, установленных параллельно друг другу, вели на балкон, расположенный перед главным входом, двери которого широко распахнулись, словно кто-то сильно потянул их изнутри.
— Входи, Джон Ламприер, твоя судьба ждет тебя.
Судя по голосу, который произнес эти слова шутливо-торжественным тоном, в сумрачной прохладе вестибюля скрывалась Джульетта. Он поднялся по левой лестнице. Джульетта встретила его, молча улыбаясь, пока его глаза привыкали к полумраку вестибюля. На потолке мельтешили круглощекие купидоны, игриво метя друг в друга из луков.
— Идемте, papa желает видеть вас — Тревога, мелькнувшая на его лице, побудила ее добавить: — Не беспокойтесь. Он просто хочет поблагодарить вас.
