Джесси Бёртон - Миниатюрист
Она трогает каркас – обшивка из панциря черепахи вызывает в памяти осень в Ассенделфте: застывшие на лету оранжево-коричневые краски, брат Карел, крутящий ее вокруг себя в саду под деревьями. Какая искусная работа! Прожилки из оловянного сплава опутывают внешние стенки и даже ножки шкапа. От дерева и черепахового панциря веет необычной силой… а может, она заключена в пустых комнатах, застывших в ожидании. В обнадеживающем прикосновении природных материалов ощущается магия талисмана.
Она ловит на себе взгляд супруга, и тут ей в голову закрадывается удручающая мыслишка, и сердце сразу падает. Какой мужчина станет дарить жене дом с пустыми комнатами – при всем великолепии отделки? Да, конечно, дерево и металл особенные, сами по себе они хороши, но она вспоминает Лийк, ее кольца и жемчужные сережки и задается вопросом, действительно ли этот кукольный дом – а как его еще назвать? – подходящий подарок для молодой женщины? Ей ведь уже не двенадцать лет, чтобы развлекаться такими игрушками. В Ассенделфте богатым девочкам дарили кукольные домики. Если бы ее отец не пропил все деньги, возможно, она тоже получила бы такой практичный подарок, помогающий научиться обращению с кладовкой и постельным бельем, с домашней утварью и слугами. Но ведь теперь у нее, восемнадцатилетней, есть собственный дом, настоящий, не так ли? И у нее нет нужды в макете, пусть даже инкрустированном черепаховым панцирем.
Она улыбается.
– Надо же, пол точно как в прихожей, – говорит она с легким равнодушием, показывая на большие квадраты у себя под ногами, а затем тыча пальчиком в миниатюрные квадратики.
– Итальянский мрамор, – подтверждает Йохан. – Черный и белый.
– Мне не нравится, – ворчит Марин. – И Резеки тоже.
– У сучки плохой вкус, – огрызается Йохан.
Покраснев как рак, Марин убегает наверх. Слуги провожают ее взглядами, лица их ничего не выражают, но мимо внимания Неллы не прошли их округлившиеся глаза, и закушенная нижняя губа Корнелии, и сжатая в кулак левая рука Отто. Она гордится своей наблюдательностью, хотя пока не способна правильно истолковать эти знаки. Хамский выпад Йохана повис в воздухе, и Нелла опускает глаза в пол. Ее супруг взъерошивает шевелюру и вздыхает.
– Мода такая, – говорит он. – Такая мода. Я об этом узнал в гильдии плотников. В городе все заказывают такие домики. Я и подумал: «Хороший сюрприз».
– Муж мой… Йохан… и что мне с ним теперь делать?
Он смотрит на нее пустым взглядом.
– Не знаю. Наверняка что-нибудь придумаешь.
Наверху хлопнула дверь. Йохан вздыхает. Он открывает входную дверь, и слабые дневные лучи высвечивают мраморную плитку, а через мгновение дверь за ним закрывается. Нелла, развернувшись, видит устремленные на нее взгляды. Отто и Корнелия спускаются по лестнице и уходят в кухню, в эту святая святых, где вместо слов нож режет овощи, тряпка полирует предметы, а швабра драит пол. Оставшись одна, она снова поворачивается к странному сооружению. «Не прошло и четырех дней, как он уже переселил меня в кукольный домик», – мрачно подытоживает она. В дальнем углу поскуливает Резеки, неуверенно поглядывая на эту громадину. Дерево, черепаховый панцирь да оловянный сплав – было бы из-за чего переживать!
– Не бойся, – говорит она гончей. – Это всего лишь игрушка. – Еще раз окинув взглядом все девять голых комнат, она проводит трепетной рукой по гладкой поверхности, холодной, как полированный камень. Почувствовав озноб, она спешит уйти. Снизу, из кухни, долетают голоса. Интересно, о чем они там толкуют? Говорит в основном Корнелия, резко и настойчиво, а Отто лишь вставляет тихие возражения. Но все это непринужденно, в привычном ключе, и Нелле остается только гадать, как давно они знают друг друга. Ей хочется подойти поближе и послушать, но поведение собаки так действует ей на нервы, что вместо этого она прокрадывается наверх, отчаянно надеясь хоть чем-то себя занять.
* * *Марин в салоне читает книжку с таким лицом, словно чего-то ждет. При виде Неллы она прикрывает глаза.
– Мы можем разжечь камин? – спрашивает вошедшая. Есть в Марин что-то такое, что постоянно толкает к ней Неллу, несмотря на то что это рискованно.
Марин открывает глаза и устремляет взгляд в окно.
– Нет. – Потом со вздохом соглашается: – Хорошо.
– Как насчет триктрака? – спрашивает Нелла.
Предложение сыграть в старинную игру, где тактика и стратегия вступают в борьбу со случайностью, заставляет Марин отвернуться от окна.
– У тебя есть доска?
– Я привезла из дома. В сундуке.
Марин поднимает обе руки, как бы сдаваясь, и следующие два часа они стучат по дереву костяшками из слоновой кости возле уютного камелька, разожженного молчаливым Отто.
– А чем именно занимается Йохан во время своих путешествий? – спрашивает Нелла.
Марин взвешивает на ладони костяшку, изучая позицию на доске.
– Покупает. Продает. И снова покупает.
– Это, наверно, сложно.
– Вовсе нет. Находишь рынок, устанавливаешь цены и шаг за шагом строишь бизнес.
– Марин?
Та поднимает глаза. Нелла впервые назвала ее по имени. До сих пор она его избегала, так же как Марин избегала называть ее Неллой. Не такие между ними короткие отношения. Обеим становится не по себе, но на этот раз деваться некуда, слишком уж важен вопрос, который она собирается задать.
– Да? – Марин вскидывает руку, готовая обороняться, и, не найдя способа защиты, с досадой опускает. – Ты задаешь слишком много вопросов, Петронелла.
– Просто…
Марин встает.
– Закончим игру. У меня глаза устали.
– Что, всегда так и будет? – По голосу Неллы можно понять, как она несчастна.
Вопрос повис в воздухе, словно гнилой фрукт, к которому страшно притронуться, и Марин, готовая покраснеть, застывает с озабоченным видом. Кажется, что физическая боль распространилась в атмосфере.
– Ты о чем?
Нелла подыскивает слова, но ничего не получается.
– Где Йохан работает? – задает она совсем другой вопрос и видит, как у Марин, продолжающей глядеть в окно, напряглась спина.
– На Старой Хоогстраат, – в конце концов выдавливает та.
– И чем он там занимается, Марин?
Вздох.
– Почем я знаю, Петронелла.
– Конечно, знаете. Нисколько не сомневаюсь.
– Превращает грязь в золото, а воду в гульдены. Какого ответа ты от меня ждешь? Набирает команду и отправляет торговое судно в плавание. Вот все, что я знаю. Передай-ка жаровню, а то у меня ступни как ледышки.
Нелла пододвигает к ней одну из жаровен, на которую Марин водружает одну ногу. Она берет со стола гроссбух и погружается в свои записи. Нелла наблюдает за ней. Вот кто скрупулезно ведет счета, для нее цифры подобны музыкальным нотам, а из столбцов, отражающих расходы на хозяйство, кажется, льется неслышная музыка.
Нелла недоумевает, почему Марин настойчиво твердит, что ничего не знает, когда речь заходит о деятельности Йохана в Ост-Индской компании. Она вспоминает свой первый завтрак в этом доме, когда Марин демонстрировала осведомленность в отношении грузов и набора матросов.
– Я хочу посмотреть, где он работает, – говорит Нелла. – Загляну к нему в гости.
Не отрываясь от цифр, Марин вставляет перо в книжный переплет.
– Не стоит, – произносит она после паузы.
– Почему?
Марин свободной рукой разглаживает складки на юбке.
– Он очень занят.
Нелла заглядывает в гроссбух через плечо сидящей. Жирная клякса упала на тетрадь, и уже не прочесть, во что ей обошлись за месяц лучшие марципаны.
– У него сколько разных дел, сама подумай, – продолжает Марин. – Мать наверняка предупреждала, что тебя ждет. Ты вышла замуж не за местного нотариуса.
Нелла на секунду задумывается. Мать не рисовала никаких таких картин.
– Но ведь Йохан…
– Петронелла, – резко обрывают ее. – Он занятой человек. Тебе надо было выйти замуж – теперь терпи.
– А вам почему не надо? Вы ж не замужем.
Марин играет желваками, а Нелла тихо ликует.
– У меня и так есть все, чего можно себе пожелать.
Нелла подходит к огню, сгоревшие полешки, не выдержав жара, с шипеньем разваливаются. Марин закрывает гроссбух и, подойдя к окну, кладет руку на стекло.
– Скорее всего, его там нет.
– Кого? – спрашивает Нелла.
Марин качает головой.
– Йохана. Он где-нибудь в другом месте. И вообще, жены не должны беспокоить своих мужей.
Она подносит руку к лицу, прежде чем выйти из комнаты. Нелла с досады пинает ножку стула. Ее так и подмывает перевернуть доску с черными и белыми костяшками, чтобы они попадали к ее ногам, как деньги неведомой страны.
Селедка
Ранний вечер того же дня. Кукольный дом все еще стоит в передней, а Нелла, Йохан и Марин сидят в полутемной столовой за скудной трапезой – подчеркнутый жест смирения со стороны хозяйки. Корнелия ставит на камчатную скатерть тарелки с засохшим хлебом и худосочной рыбкой, бормоча при этом: «Чем меньше, тем лучше». Гримаса согласия на лице Йохана. Марин, чувствующая себя неловко от жизни в роскоши, не прочь продемонстрировать тягу к лишениям. Больше того, она всячески настаивает на этом ритуале.
