Сергей Зарубин - Трубка снайпера
Чем больше упадет врагов, тем быстрее вернется солдат к своим сынишкам. Сердце требовало быть беспощадным к врагам, изо всех сил вести «дайн-тулугуй»5. Таежный зверобой начинает теперь настоящую охоту – планомерную и расчетливую. Только этим он будет занят теперь. Чего терять время? Стрелок берет на прицел своей винтовки маленький участок земли. Любой фашист, который вздумает днем пересечь глубокую лесную канаву, окажется на мушке. А это уж дело стрелка – пощадить врага или сразу завалить. Смотря по обстановке.
К рассвету узкая яма, уходившая в склон оврага, была готова. Грунт, вынутый из глубины, Номоконов уложил по краям воронки, засыпал его черной землей, все взрыхлил вокруг руками, уничтожая за собой следы, и полез в яму ногами.
– Как медведь, – сказал он сам себе.
Рассеялся туман, взошло солнце. Из темной норы, над входом в которую свисали мохнатые корни, утро казалось прекрасным. Стоял легкий морозец. Белели сетки паутины, подернутые серебром инея, радужными лучами переливались росинки, застывшие на пучках поблекшей травы, местами черной, опаленной разрывами снарядов. Далеко впереди синело озеро. У подошвы выступа горного кряжа теснились золотые березки, а на склонах зеленел, манил к себе густой хвойный лес. Пересвистывались синицы, пахло хвоей, грибами, и Номоконов вздохнул.
Сентябрь… Пора рева изюбров в дремучей забайкальской тайге. В эту пору очень любил охотник бродить по таежным распадкам, забираться на вершины гор, смотреть на заголубевшие дали. Прошлой осенью, как раз в последний день сентября, сидел Номоконов на зеленом ковре брусничника, собирал в туесок ягоды для сыновей и слушал мягкую музыку осеннего леса. Отняли враги радость встреч с таежными дебрями, оторвали от семьи, загнали в темную нору. Солдат взял бинокль: теперь он сурово смотрел вперед глазами мстителя.
Метр за метром… Крутой спуск к старому, поросшему травой оврагу… Немецкие окопы должны быть недалеко, слева, но их заслоняет лес. Могучие, в обхват, сосны, растущие по правой стороне оврага, и густой зеленый ельник закрывают и наш передний край. Номоконов остался доволен выбором «сидки»: далеко просматривалась лощина. Бинокль замер в руках солдата. На изгибе оврага, метрах в трехстах, над островком почему-то не увядшей зелени, над одинокой маленькой березкой, росшей среди нагромождения камней, поднималось легкое облачко испарения. На противоположном крае оврага, как раз напротив камней, примята трава. Тропинка там или дорога? С этой минуты Номоконов не спускал глаз с серых мшистых камней. Он понял, что где-то под ними бил холодный ключ-родник. В бездонном голубом небе послышался шум моторов. Тяжело загрохотало на наших позициях, зазвенело, рассыпалось дробью: фронтовой день вступил в свои права. Стрелок положил винтовку на локоть и застыл в ожидании.
Примерно в полдень вдруг спрыгнул в овраг немецкий солдат с узелком в руке и винтовкой за спиной, смело пошел навстречу. Появился он неожиданно, и Номоконов вздрогнул. На кителе врага был широкий монтерский пояс с поблескивающей цепочкой.
Выстрелить? Но гитлеровец упадет на самом видном месте… Надо здесь завалить, возле елочки… Словно почуяв опасность, немец круто свернул влево и стал карабкаться по склону оврага.
Мушка сопровождала врага. «Здесь, за первыми деревьями», –твердо решил Номоконов. Подойдя к толстой сосне, гитлеровец остановился, привязал к поясу узелок, вдруг подпрыгнул, ухватился за нижний сук и легко подтянул свое гибкое сильное тело. На черной винтовке блеснуло стекло оптического прицела. В какой-то миг заметил Номоконов, что кора дерева местами ободрана.
…Эге… Не первый раз? «Кукушка»? Гитлеровец уверенно взбирался на вершину дерева. В дни отступления часто попадали товарищи Номоконова на мушки вражеских «кукушек», пули с деревьев разили санитаров, наблюдателей, разведчиков. Не одна жизнь на совести врага с блестящей черной винтовкой. Вот он уселся на доску, привязанную к ветвям, закинул за спину цепочку, пристегнулся и, положив винтовку на развилку сучка, замер.
–Ты явился наших бить, – зашевелил губами Номоконов, –а я ваших… Пусть думают, что ты стрелил…
Бах!
Веточка упала с дерева, шишка. Покатилась по сучьям черная винтовка, зацепилась, покачалась немного, полетела вниз и воткнулась стволом в землю. Гитлеровец чуть пошевелил ногами.
– Отдыхай теперь, откуковал.
В скитаниях по тайге Номоконов привык к одиночеству и любил говорить сам с собой. Он передернул затвор и взял в руки бинокль, осмотрел родник, глянул влево и вдруг, словно его могли увидеть, плотно прижался к земле.
Мотая вверх и вниз головой, из-за деревьев показалась лошадь, запряженная в армейскую повозку. Напротив родника, за кустарником повозка остановилась. Бросив вожжи в телегу, возница выпрямился и закурил. Двое солдат с автоматами, болтавшимися на животах, снимали с повозки большие белые бидоны.
Слышали фашисты выстрел? Приняли за свой? А если бы «кукушка» упала на землю? Раздумывать было некогда. Номоконов вскинул винтовку, прицелился в голову возницы, но опять помедлил с выстрелом.
«Неподалеку, за лесом, большая орава фашистов, – поразмыслил солдат. – Работают, землю копают, траншею роют. Не видно повозки с нашей стороны, потому и послали за водой. Обед сейчас… Ждет повар водовозов, а если не дождется –тревогу поднимет. Если этих перебить – прибегут. Окружат, зайдут сзади, забросают гранатами… А если вечером? Далеко ездят немцы, рискуют, значит, не хотят пить озерную воду. Нет возле их окопов хорошего водопоя. Попьют ключевую сейчас – захочется и к ужину. Может, тогда?».
Оглядываясь, останавливаясь передохнуть, немцы таскали к повозке бидоны, наполненные водой. Велико было искушение: стрелок мог срезать обоих солдат одной пулей. Не успел бы скрыть-ся-и возница… «Нет, не время, – пересилил себя Номоконов. – Не напуган фашист– вечером обязательно выйдет».
Гитлеровцы погрузили бидоны на телегу, уселись и неторопливо поехали обратно.
К вечеру на краю оврага появился немецкий солдат в очках и в каске. Спокойно прошел он мимо сосны, возле которой торчала винтовка, ничего не заметил, спрыгнул вниз, и, сопровождаемый мушкой, направился к источнику. Попил, зачерпнул полную каску воды, облил взлохмаченную голову.
– И тебя отпущу, – решил стрелок.
Уже солнце стало прятаться за выступ горного кряжа, а крупной цели все не было. Из-под насупленных бровей строго смотрел охотник на край оврага, терпеливо ждал: предчувствие редко его обманывало. И когда над кустами показались краешек дуги, настороженные уши лошади, солдат лишь пожевал губами: «Этих можно теперь».
Все повторилось. Остановилась за кустом повозка на больших зеленых колесах, и двое гитлеровцев понесли к источнику белые бидоны. Возница бросил вожжи в телегу и закурил. Только лошадь была другая. Большой битюг встряхивал лохматой гривой, нетерпеливо переступал с ноги на ногу, махал хвостом. Головы гитлеровцев появились среди камней, и Номоконов навел на них мушку своей винтовки. «Сварите ужин, покормите-напоите солдат, а потом наступать? Хозяевами стали на нашей земле? Своей, германской, воды не хватает?».
Солдат быстро перевел винтовку влево и взял на мушку возницу, прыгнувшего в телегу.
Раскатисто прогремел выстрел.
Из-за камней, вытирая руки белым платком, вышел солдат, выпрямился. Стена оврага скрывала от него возницу, свалившегося на дно телеги. Гитлеровец осмотрелся по сторонам, успокоился и стал мочиться на кустик с красными ветвями.
– Возле ключа не гадят добрые люди! – снова выстрелил Номоконов. Немец взмахнул руками и осел в куст. Поднялся и третий. Вытянув шею, он удивленно посмотрел на убитого товарища. Пуля свалила на камни и его.
– Куда тронулся? – перевел солдат винтовку на битюга. – Злющий. Издалека пришел нашу землю топтать. Не пашут на тебе, не сеют… Отпусти – панику устроишь, смерть на меня наведешь… А завтра патроны повезут на тебе?
Вздыбившись, рухнул и конь.
Глухо шумел, стрекотал короткими пулеметными очередями, успокаиваясь на ночь, передний край оврага. Мягкий полусвет вечера сменился сумерками. Впереди, у выступа горного кряжа, окаймленного темной рамкой леса, вспыхнула первая ракета. Дождавшись полной темноты, высунулся из норы стрелок, прислушался и осторожно пополз в овраг.
ТАБУ ТАЙГИ
У родника выпрямился солдат, стал собирать оружие. Трофеев было много – он складывал их на камень. На холодной руке немца, осевшего под березкой, ровно тикали часы, и, подумав, Номоконов снял их. Он знал: ровно в полночь у своих кто-то стреляет в небо светлыми пулями, и у ловушек, зарытых в землю, саперы встречают людей, выходивших за передний край. Случается, что блуждают солдаты в сырой долине, сбиваются с пути. Таежный человек не потеряет свой след, выйдет точно к проходу задолго до последнего срока, однако с машинкой времени на фронте все-таки лучше. Мало часов у лейтенанта. Сокрушаясь, он выдал их не всем.
