Галина Петреченко - Рюрик
- Отдохни, князь, - тихо, с горестным вздохом посоветовал он Рюрику и медленно встал. - Я, верховный жрец племени, должен прежде всего исцелять твою душу, - величественно проговорил Бэрин, подойдя к князю и положив обе руки ему на плечи. - А ты, вместо податливости души, преподносишь мне одно её глухое и яростное сопротивление. - Он изрёк это тем своим неподражаемым голосом, которым обычно говорил молитвы перед множеством народа. Рюрик удивлённо смотрел на торжественно говорившего Бэрина и вдруг понял, что для жреца эта речь - как для тонувшего соломинка. Он потрясённо вглядывался в знакомые и такие дорогие черты лица своего друида солнца: в его серые глаза, жадно внушающие князю необходимость веры, истинной веры в Христа; в его постаревшие, но властно двигающиеся губы, одрябший, но волевой его подбородок. Рюрик осторожно положил свои руки поверх рук жреца и чуть-чуть сдавил их.
- Я глубоко тронут, Бэрин, - со слезами на глазах, печально проговорил он и медленно снял руки жреца со своих плеч. - Но я… всё равно… не могу помочь тебе… в моём исцелении, - хрипло, с надрывом сознался князь и жёстко добавил: - Не надо нам больше мучить друг друга. Прости за ненужный зов. Уходи!
Бэрин кивнул ему согласно головой: он не обиделся на горькое откровение князя, низко склонил перед ним голову и тихо на прощание сказал:
- Смири свою душу, князь.
Рюрик бессильно опустил руки и обозлённо вдруг ответил, глядя на седовласую голову жреца:
- Если бы это было в моих силах! Не терзай меня, Бэрин: уходи! - И он отвернулся от жреца.
"Не тяни никого насильно вперёд… У каждого своя дорога…" - вспомнил Бэрин давний завет своего отца и тяжёлой походкой медленно пошёл из гридни князя.
* * *
В следующие два дня ни князь, ни верховный жрец никому не показывались на глаза. Каждый из них думал о своём горе, и каждый из них мечтал справиться со своей бедой в одиночку. Рюрик не подпускал к себе даже Эфанду с сыном. Только Руги, хромоногий Руги со слезами на глазах заходил к князю, уныло смотрел на его согнутую спину, ставил на большой стол еду в горшочках и молча уходил, огорчённо покачивая лысой головой. На третий день Рюрик встал со стула, на котором просидел две ночи с широко раскрытыми глазами, уставившись в жерло остывшей маленькой печки. Медленно обмылся водой, заботливо принесённой Руги, и решительно направился к священному котелку, что неизменно стоял в южном углу гридни на своей серебряной треноге. Князь осторожно снял с него льняной убрус, с новым чувством трепетной любви оглядел маленький, покоящийся в свеем уютном древнем гнёздышке котелок, нежно погладил его, затем выпрямился и застыл в торжественно-традиционной позе, обратившись с молитвой к Святовиту…
Бэрин в тревоге метался по своей клети. Всю вину за застаревшую хворь князя он полностью взял на себя и не мог простить себе, что уверовал в то, будто волхвы не станут принимать все доступные им меры, чтобы извести его князя. "Опередили жреца! Верховного жреца рарогов! Эх ты, жрец! Да тебе имя - чёрный ворон! Предрекать гибель - это ты можешь! А вот помочь избавиться князю от хвори - на это у тебя не хватило ни сил, ни умения! Да какой же ты после этого целитель Душ своего народа?!" - снова и снова беспощадно ругал себя Бэрин и вдруг решился на самое отчаянное…
- Немедленно в лес, - забормотал он, - взять факел - и в лес! Самосожжение такой рухляди, как я, никого не удивит, - всё громче и громче рассуждал сам с собой жрец, торопливо собирая свои вещи в узелок. - Ничто не должно напоминать здесь обо мне: ни этот ритуальный ковёр, - бормотал он, сдирая со стены льняной ковёр с изображением солнца в центре, - ни эти молитвы, - хватал он со стола берестяные свитки…
В это время распахнулась дверь его клети, и на пороге появился озабоченный Гостомысл с двумя христианскими миссионерами. Изумление и растерянность были на лицах вошедших. Первым пришёл в себя Гостомысл.
- Куда это ты собрался? - спросил он, властно проходя вперёд и строго глядя на осунувшееся лицо верховного жреца, прямо в его воспалённые глаза.
- В лес, - зло ответил Бэрин, справившись с минутным замешательством, вызванным появлением непрошеных гостей. - Вот ты-то и поможешь мне превратиться в пепел и отправиться на небеса в моё сгоревшее жилище, - со злой решимостью, напористо проговорил Бэрин, ожесточённо завязывая узел. - А ты, - обращаясь к первому миссионеру, озадаченно наблюдавшему за его действиями, сказал Бэрин, - будешь следить за тем, чтобы всё моё духовное наследие сгорело вместе со мной!
- Мы не требуем от тебя такой жертвы, - тихо сказал христианин, не принимая из рук Бэрина его узла. - Давайте сядем и обсудим всё спокойно, миролюбиво и доброжелательно проговорил он, наблюдая за жрецом, который на его слова возбуждённо и недоверчиво рассмеялся.
- О-о! - хитро протянул Бэрин, искоса глядя на миссионера. - Так ласково говорить и я умею! Только что в этом толку! - зло воскликнул он и так же зло добавил: - Ежели есть головы, слушающие не столько голос, сколько суть, содержащуюся в словах! Я привёл ему и свои и ваши доводы, - прохрипел он, бросив узел со скарбом в угол клети, - но он оперся в одно: ему нужно по-ня-ти-е! - тяжело и горько произнёс Бэрин это слово, как неизмеримое, невыносимое бремя, и вдруг заплакал.
Все опустили глаза - перед ними стоял просто старый, растерявшийся, разуверившийся в чём-то очень важном для него человек, а не могущественный друид солнца.
- Понятие… чего? - вкрадчиво спросил первый миссионер, понимая горе жреца варягов, но не желая щадить его: слишком многое стояло за толкованием этого слова.
Бэрин посмотрел на него как на безумного, смахнул с лица слезы ладонью и горько вздохнул. Он понял, что и миссионеры и Гостомысл считают, что у него не всё в порядке с головой. Он перевёл дух и тихо проговорил, глядя на присутствующих мокрыми от слез глазами:
- Князь не понимает, почему наш Бог единовременно и Бог Отец, и Бог Сын, и Бог Дух Святой.
Миссионеры переглянулись меж собой, и первый из них, немного помолчав, искренне ответил:
- Мы в это поверили, не вдаваясь в понятие, и счастливы, как видишь.
- Я говорил ему об этом, - хмуро отмахнулся Бэрин, - но он не может верить в бога, сущность бытия которого не понимает! - Жрец снова страдальческим взглядом оглядел всех и с болью воскликнул: - Душа его ропщет, разум не понимает, и он бессилен что-либо сделать! Он такой, что должен вначале всё понять, лишь потом - поверить! - горячо прошептал обессиленный взрывом своего горя Бэрин и в отчаянье закачал головой.
Наступила минута молчания.
Гостомысл тяжело дышал, соображая, чем ещё можно помочь Рюрику, и нерешительно проговорил;
- Можа… гривны преподнести князю… Бэрин во все глаза уставился на посадника и с ужасом прошептал;
- И это его… отец!
Миссионеры с любопытством посмотрели на Гостомысла, но ни о чём не спросили: они давно всё ведали, но ни разу не были свидетелями столь откровенного разговора. Задумчиво смотрели они на убитого горем верховного жреца и думали, что же ещё можно сделать, чтобы убедить Рюрика в необходимости принятия их веры. Ведь он теперь великий князь! И от него зависит очень многое!
- Все великие князья и короли Европы уже столетия исповедают нашу веру, - внушительно заговорил первый миссионер, глядя на Бэрина, - и я не помню, чтобы кто-то из них ставил перед собой такую задачу, как твой князь. Бог есть Бог! - воскликнул миссионер и убеждённо добавил: - Он вездесущ и всеявен! Как можно сомневаться в этом! Бог есть во мне, в тебе, Бэрин, и в тебе, Гостомысл! И в Исидоре! - величественно сказал христианин и указал на второго миссионера, молодого красивого черноглазого еврея.
- Не надо меня убеждать в этом! - горько попросил Бэрин, умоляюще глядя на первого миссионера, - Ты думаешь, мне легко после его отказа? А каково услышать мне от своего князя: "Уходи!"? Да ты ведаешь ли, что это значит? вскрикнул он. - Да после этого мне только в лес надо уходить! - в отчаянье прокричал верховный жрец и закрыл лицо руками.
Гостомысл вспыхнул, резко шагнул вперёд и бросился к жрецу.
- Опомнись, Бэрин! Что ты глаголешь! - растерянно сказал он и уверенно добавил: - Я знаю своего сына не первый год, уверен, что он никогда и ни за что не посмел бы выгнать тебя из своего дома! - Новгородский посадник гладил друида солнца по голове, стараясь отнять руки жреца от его лика, и ласково говорил: - Я всегда был спокоен за Рюрика только потому, что знал, - рядом с ним такая добрая душа, как ты! Он просто не захотел продолжать с тобой рядиться из-за Христа и не совсем же тебя изгнал! - уговаривал Гостомысл удручённого жреца, и тот потихоньку стал выпрямлять спину: да, и верховный жрец нуждается в сочувствии и теплоте, и ничего тут не поделаешь.
