Валентин Рыбин - Море согласия
Пирующее войско разразилось хвалебными восклицаниями в честь Кията, Хан почтительно улыбнулся, спросил:
— Но разве у нас нет бахши, который мог бы по достоинству оценить победу?
Вновь все пришли в движение. Как нет? Есть бахши! Какое это войско, если в нем нет музыканта? Тотчас откуда-то появился яшули с дутаром, подошел к Кияту и спросил, что желает услышать победитель.
— Спроси у народа,— сказал Кият-хан громко.— Что скажут люди, то и пой.
И со всех сторон понеслось, чтобы спел бахши из Кер-оглы.
Пока усаживался музыкант на коврике около Кията, пока еще не утих шум людских голосов, Джадукяр вышел вперед и громко прокричал:
— Туркмены, хотите ли вы увидеть своего врага, а потом уж предаться веселью?!
И опять буря восторга прокатилась по тронной вале.
Джадукяр взмахнул рукой, и все притихли. Где-то под полом раздался скрежет железа, и плиты под троном раздвинулись. Кият первым увидел в подземелье беглер-бега Бедиуз-Замана. Джадукяр, наклонившись, спросил:
— Хезрет-вали, что бы хотел пожелать своему победителю?
Бедиуз-Заман поднялся на ноги, снял с руки золотой бриллиантовый перстень, протянул его в решетку:
— Пощади!
Джадукяр рассмеялся, взял перстень и передал Кияту. Хан, хмурясь, надел перстень на свой средний палец. Чуть привстав, он сказал беглер-бегу:
— Пощажу тебя, хезрет-вали. За твою голову я верну из плена всех, кто попадет в плен,— Кият опять уселся в кресло и велел бахши начинать. Зазвенел дутар. Звучный голос певца будто расширил и без того широкую тронную залу.
Песня сливалась с еще неустоявшимся ритмом жизни покоренного города — в залу доносились крики и отдаленные выстрелы...
ВО МРАКЕ ЗАМКА
В замке Гамза-хана жарко горела червоводня. Ее подожгли рабы, как только услышали за стенами топот конских копыт и победные крики «урр!» Отряд Кеймира, разбив ворота замка, ворвался во двор, снял цепи с рабов. Пальван отдавал распоряжения. Указывая саблей то в одну, то в другую стороны двора, он заметил, как к нему приблизился исхудалый раб и повалился на колени перед самыми ногами скакуна.
— Встань, яшули! — гордо приказал Кеймир.— Ты спасен и больше никогда не будешь гнуть спину на рейятов!
За старика принял Кеймир своего лучшего друга Меджида. Когда раб встал и назвал себя, пальван даже не поверил. Лишь вглядевшись в лицо друга, угнал его. Кеймир от боли, пронзившей сердце, не сдержал слез — вытер глава рукавом и соскочил с коня. Долго они стояли обнявшись, в то время как йигиты взламывали двери комнат. В замке никого не оказалось. Разбежались даже слуги.
Кеймир с Черным Джейраном и несколькими огурджалинцами расхаживали по многочисленным комнатам, надеясь найти хоть одно живое существо. Евнух знал все ходы и выходы мрачного замка, указал вход в подземелье, где спрятаны сокровища. Место это выглядело сплошной стеной, и только при внимательном осмотре можно было увидеть небольшое отверстие для ключа. Но ключ был у госпожи, а ее и след простыл. Черный Джейран недоумевал, куда она могла деться, мотал головой, и все время повторял:
— Они все здесь... Здесь...
Кеймир поначалу не терял надежды найти ханшу, не когда наступила ночь, а поиски так и не привели ни к чему, он прикрикнул на евнуха, чтобы перестал твердить: «Здесь... здесь».
Усевшись в одной из комнат, Кеймир стал рассказывать о семье Меджида. Слава аллаху, все живы-здоровы: мать, братишки, сестренки. Все его считали погибшим, хотя все время молили аллаха, чтобы он сохранил ему жизнь. Меджид, в свою очередь, жаловался на то, как трудно ему жилось среди этой червивой вони, как трудно было носить цепи и думать о доме. Так, разговаривая, они неожиданно услышали где-то глубоко под землей стон. Кеймир подумал: кто-нибудь из йигитов передвигает тахту или диван. Но прошло некоторое время, и стон повторился. Пальван послал вниз Черного Джейрана и нескольких воинов выяснить, кто там стонет. Вскоре посланные йигиты возвратились и доложили, что все кругом спокойно, все спят, а йигиты надежно сторожат ворота. Вернувшиеся не успели сесть на прежнее место, как опять донесся протяжный стон.
— Нет, там что-то есть,— сказал пальван и встал с ковра.— Ну-ка, возьмите ружья и пойдем как следует посмотрим вокруг дома.
Они вышли в темноту, зажгли факелы и обошли весь замок, осматривая каждый шаг, куда могла ступить нога. От дальней башни вел узкий проход в сад. Кеймир остановился и спросил Черного Джейрана, куда ведет эта дорожка.
— По ней госпожа и все женщины ходили отдыхать вод тень деревьев,— ответил Черный Джейран.— Летом там цветы и качели.
Пальван и его сподвижники прошли в сад, прислушиваясь к каждому звуку, но ничего не уловили. Только слабый огонек вдруг блеснул в отдалении и погас, будто его и не было. Не все даже заметили его. Но пальван увидел небольшую вспышку, и у него от этого прошел мороз по коже. Он почувствовал не страх, а скорее омерзение: темный ханский сад хранил какую-то тайну. Идти дальше пальван не решился.
— Дождемся утра, — сказал он вполголоса и оставил трех парней, чтобы наблюдали за садом и в случае чего сразу сообщили ему.
Вернувшись в замок, они легли рядом: пальван, Меджид, Черный Джейран и еще несколько человек. Долго продолжалась тишина, только откуда-то доносились выстрелы. Пальван уже стал забываться усталым сном, но, упаси аллах, опять этот стон — и опять под землей. Кеймир стал думать о том, что между светом, блеснувшим в саду, и этим стоном есть что-то общее. До самого утра он уже не сомкнул глаз и еще три или четыре раза слышал под землей все тот же стон, полный тоски и обреченности.
На рассвете йигиты сообщили, что они еще два раза видели, как блеснул в саду за деревьями свет. Кеймир взял с собой несколько человек и с обнаженными саблями и заряженными ружьями они вошли в сад. Яблони, груши, урюковые деревья и гранатовые кусты занимали довольно большую площадь — от тыльных стен замка до жилых помещений они тянулись локтей на двести. Йигиты пошли вдоль сада, прощупывая почву подошвами сапог и чарыков. Рядом с Кеймиром шел Меджид. Пальван спросил у него, не замечал ли он когда-нибудь раньше людей, работавших в саду.
— Кеймир-джан, тут часто работали рабы,— ответил Меджид.— То деревья окапывали, то подрезали их, а то ямы для хранения навоза рыли.
— А не покажешь хоть одну яму? — заинтересовался пальван.
— Да вон она, возле куста. Видишь бугор? Это выброшенная из ямы земля.
Они поднялись на бугор. Но рядом с ним не было никакой ямы — ровная земля. Пальван понимающе взглянул на друга, вновь посмотрел на землю и увидел торчащий из-под земли угол отесанного бревна. Кеймир спустился с бугра и топнул ногой: внизу под деревянным настилом зазвенела пустота. Пальван приказал снять настил с ямы. Йигиты тотчас взялись за дело. И едва вывернули первое бревно, как в яме что-то завозилось и донесся женский плач. Все отскочили от убежища.
— Эй, вы! — скомандовал пальван.— Выходите по одной. Да не вздумайте сопротивляться. Первую же, кто высунет оружие, я разрублю пополам!
Плач превратился в панический вопль. Пальван выстрелил. Вскоре показались голова и плечи, накрытые черной паранджой. Йигиты вытянули из ямы женщину.
— Побыстрей, побыстрей выходите! — приказал пальван.
Одна за другой из подземелья вылезли двенадцать женщин. Увидев на одной сапоги, пальван приказал сорвать паранджу со всех. Трое из двенадцати оказались мужчинами. Кеймир велел закрыть их в сарай, где сидят все пленники, а женщин повели в дом хана. Это были восемь прислужниц и сама госпожа Ширин-Тадж-ханум. Ее пальван узнал сразу. Но не по одежде, отличавшейся богатством от остальных. Взглянув на нее, Кеймир будто увидел свою Лейлу.
Поднявшись по крутой широкой лестнице на балкон, а оттуда в приемную хана, пальван велел закрыть прислужниц в какой-нибудь комнате и не трогать, хотя знал, что йигиты, прежде чем закрыть женщин, обойдутся с ними по-своему. После этого он пригласил сесть Ширин-Тадж-ханум в зеленое, с узорчатым обрамлением, кресло. Сам сел и усадил на ковре Черного Джейрана. Госпожа не смотрела на пальвана. Отвернувшись, она с презрением оглядывала стену, где ярко выделялись черные арабески. Все ее существо было проникнуто тем, что она умрет, но не склонит головы перед грубыми кочевниками.
— Тебе известно, ханым, с кем ты сидишь? — спросил пальван.
Госпожа не повернула головы, а евнух сипло засмеялся.
— И ты не хочешь знать, кто я? — спросил Кеймир, И снова госпожа промолчала, только губы ее сжались плотнее, казалось, для того, чтобы заставить ее говорить, потребуются мучительные пытки.
— Ладно, ханым, не буду тебе задавать лишних вопросов, скажу сразу. Твоя дочь Лейла — моя жена, а ее сын — твой внук.
Женщина вздрогнула, повернула голову и с любопытством посмотрела на Кеймира. В сердце ее шевельнулось чувство родства, будто вместе с Кеймиром принеслась и частица ее дочери. Радость, что Лейла жива, на какое-то мгновение согрела сердце госпожи. Но вновь она помрачнела и сжала губы, потому что поняла, что никогда больше не увидит свою дочь.
