Александр Струев - Царство. 1951 – 1954
— Под Аджубея сделали, — шушукались сотрудники редакции.
Поздравлять Алексея Ивановича образовалась целая очередь. Непосредственный шеф «Комсомолки» Горюнов зашел первым и крепко пожал новому заместителю руку. Товарищ Шепилов, заведующий Отделом Центрального Комитета по агитации и пропаганде и одновременно главный редактор газеты «Правда», позвонил, поздравил. Особенно сердечно напутствовал Секретарь ЦК Михаил Андреевич Суслов. Он два раза с Аджубеем соединялся. А под вечер генерал-полковник Серов удосужился пару теплых слов по белому правительственному телефону высказать. «Кремлевку» с полчаса назад установили в его новом служебном кабинете.
— Проверка связи! — гаркнул Иван Александрович. — Это кабинет первого заместителя главного редактора газеты «Комсомольская правда?» — весело спрашивал он.
«Кремлевка» — кремлевский телефон, хотя и являлась правительственной связью, имела свои особенности. Если ранг хозяина был невысок, то начинался его номер с четверки, а значит, звонить обладатель этого номера мог только на номера, начинавшиеся с цифры четыре. Если же абонент был по положению выше, то первой цифрой в номере стояла тройка, а значит, звонить можно было всем, у кого номер с тройки и четверошникам — то есть тем, кто рангом ниже. Номер на двойку стоял на порядок выше, такими номерами пользовались и министры, и маршалы, и секретари обкомов. На единицу начинались номера членов Президиума Центрального Комитета. Алексею Ивановичу достался номер 22–24, хотя главный редактор «Комсомолки» имел номер 42–15. Теперь Аджубей мог напрямую, минуя секретарей и помощников, связаться с кем угодно из высших государственных лиц: с министрами, маршалами, работниками ЦК. Исключением остались члены Президиума Центрального Комитета, там, разумеется, были свои порядки.
Алексею Ивановичу теперь полагалась персональная машина, а не просто разгонный автомобиль, который как проклятый шнырял по городу, набитый газетчиками — черная «Победа» ожидала замглавреда у подъезда. Увидев до рези в глазах отполированную красавицу, Алексей Иванович и ходить стал по-другому, более плавно, что ли, более убедительно, как будто он вдруг стал весить не шестьдесят два, а все сто килограмм. Кроме персональной машины, как заму главного редактора ему полагался продуктовый паек из столовой лечебного питания, кремлевская поликлиника, бесплатный пансионат на выходные, словом, он перешел в разряд номенклатуры Центрального Комитета. До этого в спецполиклинике на улице Грановского, в доме отдыха, в пошивочной мастерской, да везде — он проходил как член семьи члена Президиума Центрального Комитета, а теперь — руководство!
Сидя в просторном кабинете, Алексей Иванович самодовольно улыбнулся. Ему было всего двадцать семь лет.
30 сентября, четверг
— Среди населения распространяются слухи, что Маленков племянник Ленина, — проговорил Серов.
— Как?! — не поверил ушам Никита Сергеевич. — Как ты сказал?!
— Ходят слухи, что Маленков — племянник Владимира Ильича Ленина. Девичья фамилия его матери была Ульянова, — повторил председатель Комитета государственной безопасности.
— Ульяновых у нас пруд пруди! Завтра каждый Ульянов в родственники Ленину запишется! — возмутился Хрущев. — Не иначе как Егор сам такие сплетни запускает, чтобы его авторитет рос. Вот до чего додумался!
— У него, Никита Сергеевич, и вправду авторитет растет. После выступления на Сессии Верховного Совета, когда приняли решение списать крестьянам долги, Георгий Максимилианович стал очень популярен, в народе в его честь сочиняют частушки.
— Частушки?
— «Пришел Маленков, поели блинков!» — примерно так. Бабуси на лавочках его нахваливают. Все советские успехи простые люди приписывают Маленкову.
— А я дурак дураком хожу! — взорвался Никита Сергеевич. — Каждый день ему разжевываю, что да как! Мало того, что он мои идеи за свои выдает, так вдобавок племянником Ленина заделался! Надо об этом Молотову рассказать, вот кто взбесится!
— Разрешите, я через свои каналы информацию запущу, сделаю так, чтобы Молотов и Каганович об этом не от вас, а со стороны узнали, — предложил Серов.
— И Ворошилова не забудь, он в стране крупный авторитет! Вот дела! — Хрущев не мог успокоиться. — Побыстрей запускай.
— Сделаю.
— Что мой зятек?
— Ведет себя скромно.
— Хоть зять не распи…дяй! — вздохнул Никита Сергеевич. — А Маленкова надо приструнить. Ты, Ваня, пусти слушок, что Маленков — обещалка, сельское хозяйство курировал, а кроме циркуляров, ничем не занимался, мол, демагог. Разъясни, что никчемных людей в руководство Министерство колхозов привел, дай понять, что реальная сельхозполитика формируется в ЦК, что Центральный Комитет первым за списание с крестьянина долгов выступил, и что он барчук, сказать не забудь. У нас господ не любят.
Никита Сергеевич был возмущен. Огромный портрет Ленина в его кабинете, занимавший больше чем полстены, осветило солнце. Ленин стоял на трибуне и яростно взмахивал рукой, а за ним — море флагов, море штыков, море восторженных лиц.
— Это же надо додуматься — племянник Ленина! Раньше Маленков Максимычем был, потом в Максимилиановича заделался, а теперь Ульянов! Прям обалдеть! Скоро прикажет свои портреты вместо ленинских цеплять!
Серов послушно кивал.
— Растут люди! — продолжал Хрущев: — Все в них меняется — и суждения, и повадки, и имена с отчествами, а теперь и до родословных дошло. Гляди, какие превращения! Я, чего греха таить, тоже хитрил, приспосабливался под сильных мира сего, жизнь заставляла, тут уж никуда не деться, честно признаюсь, но чтобы так завраться, это уж слишком! Какая тут партийность? Какой пример? Я был пастухом, и слесарем был, и шахтером, и этого не стыжусь, это моя жизнь, никуда я ее не выброшу, наоборот, я горжусь своей трудовой жизнью, что от самых низов шел! А разные умники гляди куда проворачивают — племянник Ленина, отца революции! У меня б язык отсох. Ленин со Сталиным в Мавзолее лежат, и, получается, наш Максимыч туда лыжи навострил!
15 октября, пятница
Поезд третий день шел из Пекина в Москву. Встреча в Пекине была пышная: красные флаги, улыбчивые, пытающиеся во всем угодить китайцы и снисходительный правитель Поднебесной — Мао Цзэдун. Полной неожиданностью была его победа в Китае, мало кто, кроме товарища Сталина, допускал приход коммуниста к власти, но и Сталин подчас высказывался о недолговечности упрямого вожака, не верил, что Мао удержится на пьедестале, однако, предусмотрительно посылал воинствующему марксисту деньги, боеприпасы и оружие.
По итогам Ялтинской конференции государств антигитлеровской коалиции за вступление в войну против Японии Советскому Союзу отходили Сахалин и Курильские острова; с согласия Гоминьдана (а Чан Кайши такое согласие дал) в долголетнее пользование передавались Китайская восточная железная дорога, города Порт-Артур и Дальний, где планировали разместить советские военные гарнизоны и флот — именно так было при российском самодержавии. Но на этом советское вторжение в Китай не ограничилось, Сталин безапелляционно требовал от Мао предоставления Союзу всевозможных концессий, претендовал на пользование многочисленными природными ресурсами.
Состав чуть раскачивался, иногда посвистывая резким протяжным гудком. Тук-тук, тук-тук, тук-тук! — стучали колеса. Полчаса назад выехали из Хабаровска. За окном тянулись сопки, покатые, поросшие лесом, как близнецы, похожие друг на друга. Пейзаж не менялся — леса, нескончаемые девственные леса. Никита Сергеевич прислонился лбом к прохладному стеклу — голове делалось приятно, под монотонный стук колес от стекла передавался успокаивающий холодок. В целях безопасности поезд прибавлял скорость и шел на полном ходу. За окнами пролетали редкие поселки и мелкие городишки. Считалось, если поезд мчится на всех парах, злоумышленникам труднее нанести составу вред, осуществить нападение.
По стуку колес, который становился чаще, можно было догадаться, что впереди населенный пункт. Остановки запланировали в крупных областных центрах. Там Никита Сергеевич и члены правительственной делегации встречались с партхозактивом и трудящимися, посещали крупные промышленные предприятия. Обратный путь лежал через Владивосток, Хабаровск, Комсомольск, Сахалин, Читу, Иркутск, Свердловск, заодно посетили и закрытые города, где велись работы по совершенствованию ядерного оружия. На каждой остановке спецсостав встречали торжественно — при большом скоплении народа, с цветами, музыкой. Хрущев, как руководитель делегации, впервые был главным. Все обращались к нему, и только он отвечал на вопросы. Никита Сергеевич обстоятельно разъяснял политику государства в отношении Китая, без конца повторяя — дружба навек! Вскользь касался темы допущенных при Сталине перегибов, ведь Сталин все еще воспринимался как Бог, был не просто любим, а обожаем. Обращаясь к людям, Первый Секретарь признавал, что жизнь пока нелегкая, просил перетерпеть, обещал, что через годок-другой положение кардинально поправится.
