Йожо Нижнанский - Кровавая графиня
Приход был похож на дом, объятый трауром, откуда только что вынесли дорогих усопших на кладбище.
Ян Поницен с женой успокаивали Эржику, Магдулу, Маришу и Барбору, вселяли в них бодрость, но в них самих накопилось столько боли и печали, что в конце концов они расплакались вместе с несчастными девушками.
— Один граф Няри может спасти их! — пришло в голову Эржике. — Я попрошу его об этом!
— Мы все попросим его! — воскликнула Магдула, и в душе девушек блеснула новая искорка надежды.
— Чего не может палатин, то под силу королю, — согласился Ян Поницен. — Граф Няри странный человек, но верю: ваши слезы смягчат его сердце.
Перед приходом поднялся крик и шум. Приказ о пленении вожаков вольницы чахтичане восприняли с великим негодованием и протестом.
— Позор! Позор!
— Отпустите вольных братьев!
— Нет на свете справедливости!
Возмущенные крики отовсюду долетали до палатина.
Зловещее гудение толпы утихло, только когда Дёрдь Турзо остановился и леденяще строгим взглядом обвел кричащих, возбужденно жестикулирующих горожан.
Он был убежден, что его решительный вид заставит всех замолчать. Тем большим было его удивление, когда из толпы стали выходить мужчины. Он насчитал человек двадцать. То были товарищи Дрозда, Калины и Кендерешши.
— Всех их в темницу! — распорядился он, не обращая внимания на притихшую в ужасе толпу, и направился в замок, а оттуда в подземелье.
То было молчаливое шествие. Впереди выступал Павел Ледерер с двумя факелами и звенящей связкой самых различных ключей, за ним — палатин с зятьями чахтицкой госпожи, с графом Няри и небольшим отрядом ратников.
— За этой бочкой тайный вход, — объяснил Павел Ледерер, — а затем огромная пропасть. Здесь рычаги — не пугайтесь, пожалуйста, — двери с грохотом падают и разверзается пропасть. Здесь и во многих подобных местах Фицко без следа избавлялся от неугодных им людей. Вон там коридоры разветвляются на узилища, принадлежащие замку, а тот коридор ведет в застенок. От застенка идет широкий коридор к тайному выходу на склоне над Вишневым, другой коридор — в град. Тут застенок. Вот сундук, в котором была привезена из Германии железная кукла, а вот ее обломки, после того как она была уничтожена по приказу справедливого человека.
— Кто был этот человек? — спросил палатин, напряженно слушавший рассказ слесаря о чахтицком загробном мире и его таинствах. Чудовищные устройства, с которыми здесь сталкивался, он рассматривал с нарастающим ужасом.
— Его светлость господин граф Няри, — ответил Павел Ледерер палатину.
— Как же так, друг, — обратился палатин к графу, — значит, ты знал об этих ужасах?
— Я всегда обо всем узнавал немного раньше, чем другие, — ответил Няри с загадочной улыбкой.
— Здесь обломки другой железной куклы, которую уничтожил я, а там кровавая купель, — продолжал объяснять Ледерер. — Видите, в углублении краснеет осевшая кровь. Голубая кровь.
Палатина передернуло, он отвернулся.
— Идемте дальше, — сказал он, чувствуя, как мороз продирает по коже.
— Теперь мы приближаемся к темницам, уже под градом. Здесь тоже есть пропасти.
Тайная дверь опустилась, открылась пропасть, но палатин тут же приказал слесарю поднять дверь: из бездны тянуло невыносимым трупным духом.
— В этих темницах, — пояснял Павел Ледерер молчащей процессии, — с незапамятных времен умирали невинные люди, невинные девушки ждали своего страшного конца. Мы близимся к лестнице, поднимающейся на град.
Высоко подняв факелы, Павел Ледерер уверенными шагами направился к лестнице, хотя отчетливо и не различал дорогу.
Вдруг он остановился и дико вскрикнул.
Перед ним лежала обнаженная девушка… Не только для палатина, Другета и Зринского, но и для видавших виды ратников это было зрелище, от которого кровь стыла в жилах.
Все тело девушки было с помощью всевозможных приспособлений искромсано, лицо до того изуродовано, что и мать не узнала бы дитя свое. Волосы вырваны, груди разрезаны, на плечах и ногах мясо содрано до костей…
Палатин вырвал факел из рук Ледерера и бросился по лестнице вверх — остальные едва поспевали за ним.
— Отопри! — крикнул он слесарю, так как не сумел открыть дверь в конце коридора.
Другет и Зринский смотрели на палатина почти не дыша, не осмеливаясь произнести ни слова. В такой ярости они его еще не видали.
Первым человеком, с которым палатин столкнулся наверху, была женщина добродушного вида — Ката Бенецкая.
— Где чахтицкая госпожа?
— В тайной зале, — ответила она простосердечно.
— Проводи меня туда тотчас!
— Не дозволено. Кроме Доры и Илоны, туда никто не смеет входить.
— Говорю, тотчас веди меня к госпоже! — прикрикнул на нее палатин. Она вся задрожала и повиновалась.
Появление незваных гостей заметили ратники и их капитан, который буквально оцепенел от неожиданности. Но он тотчас же пришел в себя, приказал дружине отдать честь и поспешил с докладом. Однако палатин ни на что не обращал внимания — он спешил за испуганной женщиной.
— Здесь, — выдавила она, запыхавшись, и указала на одну дверь.
Палатин, нажав ручку, резко ее открыл.
На пороге он замер… перед ним предстала Алжбета Батори. Лицо и руки с закатанными рукавами были в крови. Кровавыми пятнами алело и ее платье.
Ее бешеный рев, прерываемый хохотом, пронизал палатина до мозга костей. Рядом с ней стояли Дора и Илона и, как безумные, соревновались с ней в смехе. Но, когда на стук открывшейся двери они повернули головы, смех вмиг прекратился. Заметив палатина, а за ним — Другета и Зринского, они замерли с вытаращенными глазами, не в силах ни шевельнуться, ни вымолвить ни слова.
Взгляд палатина соскользнул с лиц трех ошеломленных женщин к их ногам. На ковре лежали две нагие девушки.
Они то испуганно закрывали руками свою наготу, то пытались прикрыться ковром. Затуманенные мукой, они даже не сознавали, что они уже не нагие… Собственная кровь темным плащом покрывала их наготу.
Когда госпожа и ее служанки поняли, что в дверях стоят не чудовищные призраки, что их застигли на месте преступления люди из плоти и крови — палатин, Другет, Зринский, граф Няри и воспитатель Медери, они завизжали и, точно в припадке безумия, стали рвать на себе волосы и метаться с криком по зале, словно подгоняемые всеми силами ада.
Они искали место, где могли бы укрыться от гибели. Такое место было: из залы потайная дверь вела в узкий коридор к лестнице, сбегавшей в подземелье. Алжбета Батори наконец нащупала скрытую пружину этой двери и нажала ее. В стене открылся тайный проход. Но она не успела скользнуть в него — палатин, отгадав ее умысел, мгновенно преградил дорогу.
Она наскочила на него всем телом, но палатин резко отбросил ее от себя. Коснувшись ее и увидев на своей руке следы крови, он весь задрожал от охватившего его невыразимого отвращения.
Отброшенная госпожа споткнулась об одну из лежавших на ковре девушек и упала ничком. Но тут же вскочила и в безумной ярости ринулась на палатина.
— Что вы здесь рыщете? Зачем, точно вор, вломились в мой град? — кричала она. Ее зятья следили за нею испуганными глазами, а на лице графа Няри блуждала спокойная презрительная улыбка.
Она бросилась на палатина, острыми ногтями нацеливаясь в его лицо.
— Зверь! — выкрикнул палатин, схватил ее руки и сжал их так, что она взвыла от боли. — Свяжите эту бестию!
Солдаты в два счета связали графиню и обеих служанок.
— Протестую против такого насилия! — кричала Алжбета Батори. — По какому праву вы позволяете себе так обращаться со мной?
— Заткните ей рот! — приказал палатин ратникам. Те без промедления исполнили и этот приказ.
— Никто никогда уже не услышит твой голос, чахтицкая госпожа! — Палатин задыхался от гнева, но, сознавая важность момента, подавлял свое возмущение и говорил чрезвычайно серьезным и холодным голосом, приняв самую достойную позу. — Никто никогда не увидит тебя, и ты уже никогда не причинишь страданий ни одному человеческому существу…
Другет и Зринский внимали ему, затаив дыхание. Алжбета Батори рвалась из рук державших ее ратников, глаза ее метали молнии ненависти и злобы, лицо меняло цвет. Но слова палатина, в которых клокотал едва приглушаемый гнев и сквозило убийственное презрение, падали на нее, словно град, охлаждающий самую пылкую страсть. Ужас обуял ее, сердце бешено заколотилось от страха.
— Знай же, что на поверхности земли, — продолжал палатин, — чьим воздухом ты недостойна дышать, ты доживаешь последние мгновенья, в последний раз тебя касаются лучи Божьего солнца, в последний раз ты среди людей, к сообществу которых ты не имеешь права принадлежать. Ты исчезнешь из этого мира и никогда больше в него не вернешься. И пусть навсегда поглотит тебя вечная тьма, чтобы в немой тишине и одиночестве ты ясно увидела свою прежнюю нечеловеческую жизнь, смогла понять всю глубину своей низости. И моли небо, дабы оно простило тебе твои вопиющие злодеяния и смилостивилось над тобой.
