Генрик Сенкевич - Крестоносцы
Так просидели они некоторое время, наконец Арнольд поднял голову и сказал:
– Не только рыцарской честью, но и Крестом Спасителя клянусь вам, что я почти не видел этой женщины, не знал, кто она, и неповинен в ее муках.
– Тогда поклянись еще, что по доброй воле последуешь за нами и не будешь пытаться бежать, и я прикажу развязать тебя совсем, – произнес Мацько.
– Пусть будет по-твоему, – клянусь! Куда вы меня поведете?
– В Мазовию, к Юранду из Спыхова.
С этими словами Мацько сам разрезал веревку на ногах Арнольда, а затем показал ему на мясо и репу. Через некоторое время Збышко поднялся и пошел отдохнуть на пороге избушки; он не застал уже там послушницы ордена, которую слуги перетащили к коням. Молодой рыцарь лег на шкуру, которую ему принес Глава, и решил бодрствовать всю ночь в ожидании, не принесет ли рассвет счастливой перемены в здоровье Дануси.
Чех вернулся к костру; он хотел поговорить со старым рыцарем из Богданца о том, что терзало теперь его душу. Мацька он застал погруженным в раздумье, старик словно и не слышал, как храпит Арнольд, который, поглотив за ужином неимоверное количество копченого мяса и репы, заснул от усталости как убитый.
– А вы, пан, не хотите отдохнуть? – спросил оруженосец.
– Сон бежит моих глаз, – ответил Мацько. – Дал бы Бог завтра день счастливый.
С этими словами он поднял глаза к звездам.
– Вон уже Воз в небе виден, а я все думаю, что-то будет.
– И мне не до сна, панночка из Згожелиц нейдет у меня из головы.
– Это, верно, новая беда. Она ведь в Спыхове.
– То-то и есть, что в Спыхове. Бог весть, зачем увезли мы ее из Згожелиц.
– Она сама хотела к аббату, а когда аббата не стало, что же мне было делать? – нетерпеливо возразил Мацько, он не любил говорить об этом, чувствуя в душе свою вину.
– Да, но как быть теперь?
– Как? Отвезу ее домой, и твори Бог волю Свою!..
Однако через минуту он прибавил:
– Да, твори Бог волю Свою, но хоть бы Дануська-то была здорова, на человека похожа, знал бы по крайности, что делать. А так кто его знает! А вдруг она не выздоровеет… и не умрет. Хоть бы уж что-нибудь одно послал Господь!
Но чех в эту минуту думал только о Ягенке.
– Видите, ваша милость, – сказал он, – как уезжал я из Спыхова и прощался с панночкой, сказала она мне так: «В случае чего приезжайте сюда прежде Збышка и Мацька, ведь им, говорит, надо будет послать гонца с вестями, так вот пусть вас пошлют, вы и отвезете меня в Згожелицы».
– Эх! – воскликнул Мацько. – Что и говорить, не годится ей оставаться в Спыхове, когда приедет Дануська. Что и говорить, надо ей ехать в Згожелицы. Жаль мне ее, сиротинку, от души жаль, да коли не судил Бог, ничего не поделаешь! Только как все это уладить? Погоди-ка… Ты говоришь, она наказывала тебе воротиться прежде нас с вестями и потом отвезти ее в Згожелицы?
– Я все вам сказал, что она наказывала.
– Что ж! Так, может, тебе прежде нас и поехать. Да и старого Юранда надо загодя известить, что дочка нашлась, а то как бы не кончился он от нечаянной радости. Ей-ей, лучше ничего не придумаешь. Возвращайся! Скажи, что мы отбили Дануську и скоро с нею приедем, а сам бери бедняжку и вези домой.
Вздохнул тут старый рыцарь, страх как жаль ему было и Ягенки, и тех замыслов, которые он лелеял в душе.
Через минуту он снова спросил:
– Я знаю, ты малый ловкий и сильный, да сумеешь ли ты уберечь ее от обиды или какой нечаянности? В дороге все может случиться.
– Сумею, хоть бы голову довелось сложить! Возьму с собой добрых слуг, их для меня спыховский пан не пожалеет, и доставлю панночку благополучно хоть на край света.
– Ну, ты не очень-то заносись. Да помни, что и на месте, в самих Згожелицах, тоже нужно стеречься Вильков из Бжозовой да Чтана из Рогова… Впрочем, что это я говорю! Их тогда надо было стеречься, когда мы другое замышляли. А теперь все уж кончено, будь что будет.
– От этих рыцарей я панночку тоже буду стеречь, ведь Дануся у пана Збышка на ладан дышит, бедняжечка… а ну как помрет!
– Истинную правду говоришь: на ладан дышит, бедняжечка, а ну как помрет…
– Все мы под Богом ходим, а теперь давайте думать про згожелицкую панночку…
– Сказать по правде, мне бы самому следовало отвезти ее в родной дом, – сказал Мацько. – Да, вишь, трудное это дело. Не могу я сейчас Збышка оставить, и причина важная. Видал ты, как он зубами заскрежетал и бросился к старому комтуру, чтоб прирезать его, как кабана. Ты вот говоришь, что Дануська в дороге может кончиться; не знаю, удастся ли мне тогда укротить его. А уж если меня не будет, так его никому не удержать. Вечный позор пал бы тогда на него и на весь род, избави Бог от такой беды, аминь!
– Да ведь есть простой способ, – ответил чех. – Дайте мне этого изверга, а уж я-то его не выпущу, только в Спыхове вытряхну из мешка пану Юранду.
– Дай Бог тебе здоровья! Вот умница! – радостно воскликнул Мацько. – Простое дело! Простое дело! Забирай его и только живым довези до Спыхова, а так делай с ним что хочешь.
– Тогда дайте мне и эту щитненскую суку! Не будет она мне в дороге мешать, довезу, а нет – так на сук ее!
– Да и у Дануськи, может, скорее страх пройдет, когда она не будет видеть их, скорее, может, опомнится. Но как она обойдется без женской помощи, коли ты заберешь послушницу?
– В лесу вы встретите кого-нибудь из местных жителей или из беглых мужиков с бабами. Возьмите первую попавшуюся, небось любая будет лучше этой. А пока не найдете, пан Збышко за нею присмотрит.
– Ты сегодня рассудителен, как никогда. И это верно сказал. Коли будет Дануська видеть при себе Збышка, может, скорее придет в чувство. А уж он и отца и мать ей заменит. Ну ладно. А когда же ты поедешь?
– Не стану я ждать рассвета, только пойду немного прилягу. Пожалуй, еще и полуночи нет.
– Я уж говорил тебе, Воз светит, а Утиное Гнездо еще не взошло.
– Слава Богу, порешили мы с этим делом, а то уж очень тяжело у меня было на душе.
И чех улегся около угасающего костра, укрылся лохматой шкурой и мгновенно уснул. Однако небо еще не начинало светлеть, стояла глубокая ночь, когда он проснулся, вылез из-под шкуры, поглядел на звезды и, расправив онемевшие члены, разбудил Мацька.
– Мне пора собираться! – сказал он.
– Куда это? – спросил Мацько, протирая спросонья глаза.
– В Спыхов.
– Ах да! Кто это тут так храпит? Мертвого и то разбудил бы.
– Рыцарь Арнольд. Подкину я сучьев в костер и пойду к слугам.
Он ушел, однако через минуту вернулся торопливым шагом и еще издали тихо сказал:
– Худые вести, пан!
– Что случилось? – крикнул Мацько, срываясь с места.
– Послушница сбежала. Притащили ее слуги к коням и развязали ей ноги, чтоб им ни дна ни покрышки! А как уснули они, она ужом проползла между ними и убежала. Подите поглядите.
Обеспокоенный Мацько поспешно направился с Главой к коням; они нашли там одного только слугу, остальные побежали на поиски беглянки. Пустое это было дело искать ее ночью в потемках, и все они вскоре вернулись повесив головы. Мацько молча надавал им тумаков и вернулся к костру, делать-то было нечего.
Через некоторое время пришел Збышко; он не спал, сторожил избушку и, услышав шаги, решил узнать, что случилось. Мацько рассказал ему сперва о том, что они с чехом порешили сделать, а затем и о том, что сбежала послушница.
– Невелика беда, – сказал старый рыцарь, – она либо с голоду подохнет в лесу, либо мужики найдут ее и отдуют, коли раньше волки не съедят. Жаль только, что ушла она от кары в Спыхове.
Збышко тоже пожалел, что ушла она от кары, но к вести отнесся спокойно. Не стал он противиться и отъезду чеха с Зигфридом; все, что прямо не касалось Дануси, было ему сейчас безразлично.
– Завтра, – заговорил он тут же о ней, – я посажу ее к себе на коня, и мы поедем.
– Как она там? Спит? – спросил Мацько.
– Порой постанывает, не знаю, сквозь сон или наяву, а входить не хочу, боюсь, как бы не испугалась.
Разговор был прерван чехом, который, увидев Збышка, воскликнул:
– О, и вы, ваша милость, на ногах? Ну, мне пора! Кони готовы, и старый черт привязан к седлу. Скоро рассвет, нынче ночи коротки. Оставайтесь с Богом, пан Мацько и пан Збышко!
– С Богом! Будь здоров!
Но Глава отвел Мацька в сторону и сказал ему:
– Очень хочу я попросить еще вас, коли что случится… ну, несчастье, что ли… немедля шлите гонца в Спыхов. А коли мы уже выедем, пусть скачет вдогонку!
– Ладно, – сказал Мацько. – Я тебе тоже забыл сказать, ты Ягенку в Плоцк вези, понимаешь! Сходи к епископу и скажи ему, кто она, скажи, крестница, мол, аббата, духовная, мол, у вас, да попроси епископа взять Ягенку под свое покровительство, об этом тоже сказано в духовной.
– А если епископ велит нам оставаться в Плоцке?
– Слушайся его во всем и сделай так, как он посоветует.
– Ладно, ваша милость. С Богом!
– С Богом!
XXIV
Узнав на другой день о бегстве послушницы, рыцарь Арнольд улыбнулся в усы, но сказал, как и Мацько, что ее либо волки съедят, либо убьют литвины. Это было весьма вероятно, так как местные жители, литвины по происхождению, ненавидели орден и все, что было связано с ним. Часть мужиков бежала к Скирвойлу, остальные взбунтовались и, перебив немцев, скрылись с семьями и пожитками в недоступных лесных дебрях. Послушницу искали и на другой день, правда, не очень усердно; Мацько и Збышко, озабоченные другими делами, не отдали приказа обшарить кругом лес, и поиски оказались безуспешными. Оба рыцаря торопились в Мазовию, рассчитывая отправиться в путь с восходом солнца; однако уехать им не удалось, так как Дануська под утро уснула глубоким сном, и Збышко не позволил будить ее. Он слышал, как ночью Дануська стонала, понял, что она не спит, и теперь возлагал на этот сон большие надежды. Дважды прокрадывался он в избушку и при свете, проникавшем сквозь щели между бревнами, дважды видел ее закрытые глаза, полуоткрытые губы и яркий румянец на щеках, какой пылает обычно у крепко спящих детей. Сердце его таяло от нежности, и, обращаясь к возлюбленной, он говорил ей: «Дай тебе Бог отдохнуть и поправиться, цветик ты мой милый!» А потом он еще говорил ей: «Конец теперь твоим бедам, конец слезам, даст Бог, жизнь твоя потечет теперь счастливо, как река полноводная!» Человек с открытой и доброй душой, он вознесся в мыслях к Богу, вопрошая себя, чем отблагодарить Его, чем Ему отплатить, что какому костелу пожертвовать – зерном ли, скотом ли, воском ли или иными дарами, угодными Богу. Он бы тут же дал обет и подробно перечислил бы все, что пожертвует, но решил подождать, – не зная, в каком состоянии проснется Дануся и вернется ли к ней память, он еще не был уверен, будет ли за что благодарить Бога.
![Николай Долгополов - Оперативный вальс в германском посольстве[статья]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
