Гюг Вестбери - Актея. Последние римляне
— Нас ждет тяжелая работа, — отозвался Бакурий.
— Этот старый волк окопался, точно барсук, — заметил Стилихон.
— И дал возможность солдатам отдохнуть, — прибавил Гайнас.
Феодосий, скрестив руки на груди, осматривал местоположение. Горы в этом месте не были ни высоки, ни обрывисты. Они сливались покатой линией с равниной, тянущейся вплоть до Аквилеи. Переправа войска не представляла никаких затруднений. В долину можно было попасть тремя широкими удобными проходами.
Осматриваясь вокруг, император составлял план битвы. Его сухое, бритое лицо точно окаменело от напряжения. Он был так занят своими мыслями, что не слыхал даже замечаний вождей. Только изредка его черные большие глаза сверкали живее да вздрагивали тонкие губы.
Вдруг его высокий лоб покрылся гневными морщинами.
— Юпитер? — спросил он, указывая рукой на белую статую, которая светилась на вершине соседней горы.
— Флавиан осквернил все вершины Юлийских Альп статуями этого демона, — отвечал Фабриций.
Феодосий закашлялся, точно его что-то душило, потом обратился к своим подчиненным и сказал:
— Завтрашний день будет днем молитвы и отдыха. Послезавтра Фабриций с гуннами и сарацинами обойдет горы и очистит вход в долину. С воеводой пойдет граф Гайнас с своими готами. Если Арбогасту удастся расстроить ряды готов, то граф Бакурий пополнит их иберийцами.
— А римляне?
Вожди в изумлении переглянулись друг с другом.
Вопрос этот выкрикнул молодой Аларих, который стоял, прислонившись спиной к скале.
— Я спрашиваю, какую часть ужасного дня ты предназначаешь для своих легионов, римский император? Ведь послезавтра должны решиться судьбы Римского государства?
Лицо Феодосия покрылось румянцем.
— Ты еще не имеешь права голоса в совещании вождей. Ты еще не король, — проговорил Феодосий беззвучным голосом.
— Ты хочешь, чтобы это случилось еще сегодня? — воскликнул Аларих, поднимая гордо голову.
Феодосий побледнел.
Князь не хвалился бы без основания. Готы уже не сколько раз предлагали ему корону, но он ее не принимал, щадя старого короля. От него самого зависело протянуть руку за короной и скипетром и расторгнуть союз, заключенный с императором. Присяга предшественника не была обязательной для его преемника.
— Князь, — отозвался теперь Фабриций. — С неба на нас глядит Христос и во второй раз умирает на кресте, измученный раздорами своей паствы. Не забывайте, что в ваших руках находятся судьбы нашей святой веры. С Арбогастом идут языческие демоны, нас же ведет истинный Бог.
Воевода стал на колени перед князем.
— Не задерживайте торжества Христа! — умолял он.
Аларих колебался. И он был христианином, хотя придерживался ереси Ария, занесенной к готам священниками, которых сторонники святого Афанасия изгнали из пределов Империи.
Наконец он вздохнул и сказал:
— Послезавтра кровь моего народа обильно оросит эту несчастную долину, но пусть свершится воля Бога.
Солнце как раз в эту минуту заходило за горы, окруженные венцом пурпурных облаков. Розовый отблеск окрасил все выступы скал и разлился над долиной в зеркале реки.
XIII
В глубине долины стоял Арбогаст, окруженный своей свитой. С верха палатки свешивалась длинная красная полоса — знак войны; над головой короля развевалось красное знамя — знак битвы.
Опершись правой рукой на меч, старый вождь молча и сосредоточенно в последний раз пытливым взглядом окидывал боевой строй.
Ни одна морщина не хмурила его чела. Он был вполне доволен.
Пехота франков, вступивших в союз с Римом, расставленная двенадцатью рядами в шахматном порядке, перерезала всю равнину, начиная от реки Фригида, вплоть до подошвы гор; перед ним, на той же самой линии, направо и налево, на высоких насыпях, сверкали гигантские баллисты; за ним, охраняя лагерь и обоз, расположилась галльская конница. Правое крыло прикрывали аллеманы, левое — свободные франки.
Римского императора не было в долине. Арбогаст приказал Евгению занять с римскими легионами ближайшие холмы и следить за битвой издали. Римляне должны были прийти на помощь только в случае, если бы неприятель расстроил ряды франков.
Арбогаст осматривался вокруг со спокойным сознанием силы, уверенный в победе. Более ста больших и малых битв он выиграл с своими франками и до сих пор еще ни разу не убегал с кровавого поля битвы.
Почему же ему теперь следует уступить пока еще сомнительной силе противника? Он сделал все, что требовала опытность старого вождя. Он выбрал превосходное место, дал солдатам время отдохнуть, снабдил машины достаточным количеством метательных снарядов. Правда, Феодосий привел с собой такие толпы, каких не видели со времени Траяна, но и он усилил свое войско наемниками. С ним пришли свободные франки и аллеманы, более полезные в бою, чем гунны и сарацины.
По опыту великих полководцев Рима он поставил свою пехоту в тройном порядке. Если неприятель сломит первый ряд, то его заменит второй, а битву в самом безысходном случае решит третий. Так поступали Сципион, Эмилий, Юлий Цезарь и всегда оставались победителями.
Арбогаст поднял руку кверху. По этому знаку трибуны вынули из-за пояса восковые таблички.
— Если авангард Феодосия откроет проход в долину, — то пусть его удержат лучники и пращники, — диктовал Арбогаст. — Копейщики не тронутся с места, даже если неприятель приблизится к ним на длину меча. Кто выйдет из шеренги до сигнала, тот будет изменник. Одновременно с первыми сигналами конница свободных франков начнет развертываться вдоль гор, а аллеманская — вдоль реки, двигаясь вперед полукругом. Вспомогательная пехота останется на месте.
От свиты короля отделилось несколько трибунов и трубачей. Гонцы понесли распоряжение вождя его подчиненным.
Арбогаст сел на коня и поскакал на другой конец долины.
Здесь, у преддверия Юлийских Альп, разделенные на три части, стояли дети Италии.
Флавиан довел до Медиолана лишь только половину воинов. Остальные отстали по дороге, пораженные Солнцем, обессиленные трудным походом.
За средним отрядом возвышался дорожный жертвенник, с которого струилась душистая лента голубого дыма, Флавиан собственной рукой сыпал на огонь благовония.
Арбогаст приблизился к префекту и наклонился к нему:
— Твои новобранцы не выдержат первого натиска неприятеля. Жаль этих бедных, которым прялка более идет к лицу, чем меч.
Губы Флавиана болезненно вздрогнули.
— Если не настаиваешь, позволь мне ослушаться тебя, — сказал он. — В бою за старых богов Рима римляне должны гибнуть первыми.
— Да если бы они погибли!.. Но они побегут.
— Король!
Римлянин с укором посмотрел на варвара.
Арбогаст пожал плечами.
— Не оскорбить тебя я хотел, а спасти. Делай, что ты считаешь своей обязанностью, как и я сделаю, что найду нужным. Помни, однако, что я нисколько не рассчитываю на твою помощь. Ты можешь отступить в каждую минуту.
Когда Арбогаст удалился, Флавиан накрыл голову плащом и наклонился над жертвенником. Если бы не присутствие свиты, он бросился бы на землю и в громкой жалобе излил бы все горе, накопившееся в сердце. — Целых два месяца он испытывал только унижения и разочарования, оскорбляющие его римскую гордость. Римские воины падали на дороге, убегали ночью, не хотели работать на окопах, учение отбывали лениво. Наказанные грозили сотникам местью.
Флавиан уже не обольщался. Народ, который не умеет волей подкрепить свою силу, теряет право стоять во главе мира.
Римлянин, сын войны и воздержанности, понимал это.
— Если решено на вашем совете, о неблагодарные боги, — шептал Флавиан, — чтобы мы уступили новым народам господство над миром, дозвольте нам по крайней мере без позора сойти с арены истории. Будьте к нам еще раз, последний раз, снисходительны и пошлите нам почетную гибель.
Он прижал руки к груди.
— Избавьте свой народ от насмешек варваров, о боги Рима! — молил он со всем отчаянием наболевшей души язычника.
К жертвеннику приблизился Галерий.
— Вождь, сверху доносится подозрительный шум, — сказал он.
Флавиан сбросил плащ с головы.
Хотя солнце давно стояло над долиной, ни малейший шорох не обнаруживал близости неприятеля, расположившегося по другую сторону Юлийских Альп.
Горы, окруженные голубоватым, прозрачным туманом, стояли тихие, сонные, как будто наслаждаясь теплом и блеском погожего дня. Даже ветерок не колыхал верхушки елей.
Из глубины прохода доносился протяжный свист, смешанный с неопределенными звуками. Флавиан дал знак трубачам.
— Трубить в буйволовые рога! — скомандовал он.
Угрюмые звуки отразились от скал и разлились по долине. С двух сторон, с запада и севера, им отвечало замирающее вдали эхо.
