Борис Федоров - Царь Иоанн Грозный
XV
По возвращении Иоанна в Москву началось следствие о сношениях новгородского архиепископа Пимена и новгородских приказных людей с боярами — князем Афанасием Вяземским, Алексеем Басмановым и сыном его Феодором, казначеем Фуниковым, печатником Висковатым, Семёном Яковлевым, с дьяком Василием Степановым, с Андреем Васильевым. Сношения эти происходили будто бы о том, чтобы сдать Новгород и Псков литовскому королю, царя Иоанна извести, а на государство посадить князя Владимира Андреевича. Начался розыск с самыми жестокими истязаниями и пытками. Многие, не в силах выдержать мук, клепали на себя и на других. Число обвиняемых всё более увеличивалось. Всего удивительнее встретить между осуждёнными имена главных любимцев Иоанновых — Вяземского и Басмановых.
Иоанн до того любил Вяземского и доверял ему, что иногда ночью, встав с постели, приходил к нему побеседовать, а когда бывал болен, то от него только принимал лекарство. Но это не спасло Вяземского при доносе на него. Некто Фёдор Ловчиков, облагодетельствованный Вяземским и порученный им царской милости, донёс на своего благодетеля, будто он предуведомил архиепископа Пимена об опасности, грозившей Новгороду от царя. Иоанн призвал к себе Вяземского, говорил с ним очень ласково, а в это время, по его приказанию, были перебиты домашние слуги Вяземского. Вяземский ничего не знал; воротившись домой и увидев трупы своих служителей, он не показал и вида, чтобы это произвело на него дурное впечатление, думая покорностию задобрить царя. Однако его схватили, засадили в тюрьму, убили нескольких его родственников, а его самого подвергли пытке, допрашивая, где у него сокровища. Вяземский отдал всё, что награбил и нажил во времена своего благополучия; кроме того, показал на многих богатых людей, что они ему должны. Последние были ограблены царём. Вяземский умер в тюрьме. Подверглись обвинению и двое других любимцев царских, Басмановы, отец с сыном. Говорят, что Иоанн приказал сыну убить своего отца.
Число всех обвинённых по изменному делу доходило до 300. 25-го июля на Красной площади поставлено было 18 виселиц и разложены разные орудия казни: печи, сковороды, острые железные когти (кошки), клещи, иглы, верёвки для перетирания тела пополам, котлы с кипящей водой, кнуты. Увидев все эти приготовления, народ пришёл в ужас и бросился в беспамятстве бежать куда попало. Приехал царь с опричниками; за ними вели осуждённых на казнь — в ужасающем виде от следов пытки, они едва держались на ногах. Площадь была совершенно пуста, как будто всё вымерло. Царю это не понравилось. Он разослал гонцов по всем улицам и велел кричать: «Идите без страха, никому ничего не будет, царь обещает всем милость!» Москвичи начали выползать — кто с чердака, кто из погреба, и сходиться на площадь. «Праведно ли я караю лютыми муками изменников? Отвечайте!» — закричал царь народу. «Будь здоров и благополучен! — закричал народ. — Преступникам и злодеям достойная казнь!» Тогда царь велел отобрать 180 человек и объявил, что дарует им жизнь по своей великой милости. Всех остальных казнили.
Так погибли почти все прежние храбрые воеводы и знатные бояре, советники Сильвестра и Адашева, погибли князья ярославские, родственники Курбского, Морозовы и, наконец, Михаил Воротынский, который ещё перед смертию одержал славную победу над крымцами, незадолго до того обратившими в пепел Москву.
XVI
Обратив всё своё внимание на Ливонию, Иоанн хотел быть спокоен со стороны Крыма. Но Крым не хотел оставить его в покое, тем более что султан турецкий никак не хотел отказаться от намерения отнять у московского царя Казань и Астрахань; а польский король подарками побуждал хана напасть на московские украйны; да и сами татары понимали, что для них опасно давать усиливаться Иоанну. Вельможи крымские на совете говорили хану: «Помириться тебе с царём московским — значит короля выдать: московский царь короля извоюет, Киев возьмёт, станет по Днепру города ставить, и нам от него не пробыть. Взял он два юрта басурманских, взял немцев. Теперь он тебе подарки даёт, чтобы короля извоевать; а когда короля извоюет, то нашему юрту от него не пробыть. Он и казанцам шубы давал; но вы этим шубам не радуйтесь: после того он Казань взял».
Султан Селим решился наконец исполнить давнее намерение турецкого правительства — отнять у московского царя Казань и Астрахань. Летом 1569 года паша Касим выступил в поход с 17 000 турок; с ним соединился крымский хан с 50 000 татар. Положено было идти к Переволоке, то есть к тому месту, где Дон находился в ближайшем расстоянии от Волги, соединить эти две реки каналом и потом взять Астрахань. Достигнув Переволоки, турки начали было рыть канал, но не могли окончить этого дела и пошли к Астрахани, под которой Касим хотел зимовать; но войско его этого не хотело и взволновалось, особенно когда узнали о приходе московских воевод к Астрахани с большим войском. Касим принуждён был бежать назад степью, причём сильно истомил своё войско.
Иоанн избавился таким образом от турок, но не избавился от крымского хана, который не переставал требовать Казани и Астрахани. Очевидно, это было только предлогом к нападению. Всё лето 1570 года прошло в тревогах, в ожидании татарского нашествия. Войско русское стояло на Оке; сам Иоанн два раза выезжал к нему по вестям о приближении хана. Но вести оказались ложными, и царь уже было успокоился, думая, что татары не затевают ничего особенного. Весною 1571 года тревога возобновилась. Воеводы с 50 000 войска отправились к Оке; сам царь с опричниною выступил в Серпухов. На этот раз тревога оказалась не мнимая: хан Девлет-Гирей, собрав 120 000 войска, пошёл к московским украйнам. В степи к нему прибежали дети боярские и сказали, что «во всех городах московских два года сряду был большой голод и мор, много людей померло, а много других государь в опале побил, остальные воинские люди и татары все в немецкой земле; государя ждут в Серпухове с опричниною, но людей с ним мало; ты ступай прямо к Москве; мы проведём тебя через Оку». Хан пошёл по указанию изменников и переправился через Оку. Отрезанный от главного войска, Иоанн поспешил отступить из Серпухова в Бронницы, оттуда в Александровскую слободу, а из слободы в Ростов, чтобы спастись от неприятеля, спастись от изменников: ему казалось, что воеводы выдают его татарам!
Узнав, что хан уже за Окою, воеводы предупредили его, пришли в Москву 23-го мая и расположились в её предместьях, чтобы защищать город. 24-го мая, в праздник Вознесения, хан подступил к Москве. Утро было ясное и тихое. Хан приказал зажечь предместья. Русское войско готовилось к смертному бою, как вдруг вспыхнул пожар сразу во многих местах. Запылали сначала деревянные домишки по окраинам предместьев. Быстро с кровли на кровлю перебегал огонь по скученным деревянным постройкам и с треском пожирал сухое дерево. Небо омрачилось дымом; поднялся вихрь, и чрез несколько минут огненное, бурное море разлилось из конца в конец города с ужасным шумом и рёвом. Никакая сила человеческая не могла остановить разрушения: никто не думал тушить. Забыли о татарах. Жители Москвы, толпы людей, бежавших из окрестных мест от татар, воины — все в беспамятстве искали спасения и гибли под развалинами пылающих зданий или давили друг друга в тесноте, стремясь в город, но отовсюду гонимые пламенем; многие бросались в реку и тонули. Начальствующие люди уже не повелевали — их не слушались, успели только завалить ворота Кремля, не впуская никого в это последнее убежище спасения, ограждённое высокими стенами. Люди горели, падали мёртвые от жара и дыма в каменных церквах. В три часа не стало Москвы — ни посадов, ни Китай-города; уцелел один только Кремль, где в Успенском соборе сидел митрополит Кирилл с святынею и с казною. Любимый Арбатский дворец Иоаннов исчез. Главный воевода, князь Бельский, задохся в погребе на своём дворе. Погиб главный доктор царский Арнольф Ликзей и 25 лондонских купцов. Людей погибло невероятное множество — более 120 000 воинов и граждан, кроме женщин, младенцев и сельских жителей, бежавших в Москву от неприятеля, а всего около 800 000 человек. Москва-река не пронесла мёртвых: нарочно поставлены были люди спускать трупы вниз по реке.
Этот необыкновенный пожар поразил страхом даже и самих татар. Среди почти сплошного огня им было уже не до грабежа. Хан приказал своей орде отступить к селу Коломенскому. Осаждать Кремль он не решился и ушёл со множеством пленных (по некоторым известиям до 150 000); услыхав о приближении большого русского войска, Девлет-Гирей оставил Иоанну такую надменную грамоту:
«Жгу и пустошу всё из-за Казани и Астрахани, а всего света богатство применяю к праху, надеясь на величество Божие. Я пришёл на тебя, город твой сжёг, хотел венца твоего и головы; но ты не пришёл и против нас не стал, а ещё хвалишься, что-де я — московский государь! Были бы в тебе стыд и дородство, так ты бы пришёл против нас и стоял. Захочешь с нами душевною мыслию в дружбе быть, так отдай наши юрты — Астрахань и Казань; а захочешь казною и деньгами всесветное богатство нам давать — не надобно: желание наше — Казань и Астрахань, а государства твоего дороги я видел и опознал».
