Борис Федоров - Царь Иоанн Грозный
В декабре 1569 года Иоанн предпринял поход на север. С ним были все опричники и множество детей боярских: он шёл как на войну. Разгром начался с границ Тверских владений, с Клина: опричники врывались в города и селения, грабили, били кого попало. Особенно сильно пострадала Тверь, под которою Иоанн стоял пять дней. Здесь сначала ограбили всех духовных, начиная с епископа. Простые жители думали, что тем дело и кончится, но через два дня опричники, по царскому приказанию, бросились в город, бегали по домам, ломали всякую домашнюю утварь, рубили ворота, двери, окна, забирали всякие домашние запасы и товары, свозили в кучи, сжигали, а потом удалились. Жители опять подумали, что этим дело кончится, как вдруг опричники опять ворвались в город и начали бить кого ни попало.
Из Твери царь уехал в Торжок, где повторилось то же, что делалось и в Твери. Но в Торжке Иоанн едва избежал опасности. Здесь содержались в башнях пленные немцы и татары. Царь приказал убить их, но когда пришли к татарам, то мурзы бросились в отчаянии на Малюту, тяжело ранили его, потом убили ещё двух человек; а один татарин кинулся было на самого Иоанна. Все татары были умерщвлены.
2-го января 1570 года в Новгород явился передовой отряд царской дружины, которому велено было устроить крепкие заставы вокруг всего города, чтобы ни один человек не убежал. Бояре и дети боярские из этого передового полка бросились на подгородные монастыри и запечатали монастырские казны; игуменов и монахов, числом более 500, взяли в Новгород и поставили на правёж до государева приезда. Другие дети боярские собрали ото всех новгородских церквей священников и дьяконов и отдали их на соблюдение приставам, по 10 человек каждому приставу: их держали в железных оковах и каждый день с утра до вечера били на правеже, правя по 20 рублей. Подцерковные и домовые палаты у всех приходских церквей и кладовые именитых людей были перепечатаны. Гостей, приказных и торговых людей перехватали и отдали приставам; дома и имущества их были опечатаны; жён и детей держали под стражей.
6-го числа приехал сам царь с сыном Иоанном, со всем двором и с 1500 стрельцов и стал на торговой стороне, на Городище. На другой день вышло первое повеление: игуменов и монахов, которые стояли на правеже, бить палками до смерти и трупы развозить по монастырям для погребения. На третий день, в воскресенье, Иоанн отправился в Кремль к обедне в Софийский собор. На Волховском мосту его встретил, по обычаю, владыка Пимен и хотел осенить крестом. Но царь не пошёл приложиться ко кресту и гневно сказал владыке: «Ты, злочестивый, держишь в руке не крест животворящий, а оружие и этим оружием хочешь уязвить наше сердце: с своими единомышленниками, здешними горожанами, хочешь нашу отчину — этот великий богоспасаемый Новгород предать иноплеменникам — литовскому королю Сигизмунду-Августу. С этих пор ты — не пастырь и не учитель, но волк, хищник, губитель, изменник, нашей царской багрянице и венцу досадитель». Проговорив это, Иоанн велел Пимену идти с крестами в Софийский собор служить обедню, у которой был сам со всеми своими. После обедни он пошёл к архиепископу в столовую палату обедать, сел за стол, начал есть — и вдруг завопил страшным голосом. Этот вопль, известный под именем «царского ясака», был сигналом грабежа. Ворвались опричники и начали грабить казну архиепископа и весь его двор; бояр и слуг его перехватали; самого владыку, ограбив, отдали под стражу и давали ему на корм ежедневно по две деньги. Дворецкий Лев Салтыков и духовник царский, протопоп Евстафий, с боярами пошли в Софийский собор, забрали там ризницу и все церковные вещи. То же самое было сделано по всем церквам и монастырям. Между тем Иоанн с сыном отправился из архиепископского дома к себе на Городище, где начался суд: к нему приводили новгородцев, содержавшихся под стражею, и пытали их. Обвинённых привязывали к саням, волокли к Волховскому мосту и оттуда бросали в реку. Жён и детей их бросали туда же с высокого места, связав им руки и ноги, младенцев, привязав к матерям. Чтобы никто не мог спастись, дети боярские и стрельцы ездили на маленьких лодках по Волхову с рогатинами, копьями, баграми; кто всплывёт наверх, того прихватывали баграми, кололи рогатинами и копьями и погружали в глубину. Так делалось каждый день в продолжение пяти недель. Псковский летописец говорит, что Волхов был запружен телами. В народе до сих пор осталось предание, что Иоанн Грозный запрудил убитыми новгородцами Волхов, и с тех пор, как бы в память этого события, от обилия пролитой тогда человеческой крови река никогда не замерзает около моста, как бы ни были велики морозы.
По окончании суда и расправы Иоанн начал ездить около Новгорода по монастырям и там приказывал грабить кельи, служебные дома, жечь в житницах и на скирдах хлеб, бить скот. Осталось предание, что, приехавши в Антониев монастырь, царь отслушал обедню, потом вошёл в трапезную и приказал избить всё живое в монастыре.
Приехав из монастырей, Иоанн велел по всему Новгороду по торговым рядам и улицам грабить товары, рассыпать амбары и лавки; потом начал ездить по посадам, велел грабить все дома — всех жителей без исключения; мужчин и женщин, дворы и хоромы ломать, окна и ворота высекать.
Наконец 13-го февраля утром государь велел выбрать из каждой улицы по лучшему человеку и поставить перед собою. Они стали перед ним с трепетом, но царь взглянул на них милостивым и кротким оком и сказал: «Жители великого Новгорода, оставшиеся в живых! Молите Господа Бога, Пречистую Его Матерь и всех святых о нашем благочестивом царском державстве, о детях моих, благоверных царевичах Иване и Феодоре, о всём нашем христолюбивом воинстве, чтобы Господь Бог даровал нам победу и одоление на всех видимых и невидимых врагов; а судит Бог общему изменнику моему и вашему, владыке Пимену, его злым советникам и единомышленникам: вся эта кровь взыщется на них, изменниках. Вы об этом теперь не скорбите, живите в Новгороде благодарно; я вам вместо себя оставлю правителем боярина своего и воеводу, князя Петра Даниловича Пронского».
Владыку Пимена, священников и дьяконов, которые не откупились от правежа, и опальных новгородцев, которых дело ещё не было решено, отослали с приставами в Александровскую слободу. Архиепископа Пимена царь предал поруганию: его посадили на белую кобылу, в худой одежде, с волынкою и бубном в руках, как скомороха, и возили из улицы в улицу. «Тебе пляшущих медведей водить, а не сидеть владыкою!» — говорил ему царь. Бывший владыка новгородский был сослан в Венёвский Николаевский монастырь и умер в заключении.
Оставляя Новгород, Иоанн посетил затворника Арсения. Разорив все новгородские монастыри, царь пощадил обитель Арсения, несколько раз посещал его и без гнева выслушивал обличения праведника, который один осмеливался быть заступником несчастного города, отказывал царю в благословении и не принял от него богатых даров. Во всё продолжение разгрома Арсений не выходил из кельи, неусыпно молясь о смягчении царской ярости. Накануне своего отъезда из Новгорода царь вошёл вечером в келью затворника и нашёл его на молитве.
— Оставляю град твой, отче, и иду во Псков, — с кротостью проговорил Грозный. — Благослови меня в путь и сопутствуй мне, если можешь. Люблю твою беседу: она, как елей, умащает душу мою.
— Насытился ли кровию, зверь кровожадный? — отвечал Арсений. — Кто может благословить тебя, кто может молить Бога о мучителе, облитом кровию христианскою? Много душ неповинных послал ты в царство небесное, а сам не увидишь его. И ещё замышляешь новое кровопролитие!
XIV
Дошла до Пскова ужасная весть: царь Иоанн, разгромив Новгород, но не насытясь ещё кровью, идёт и на Псков, считавшийся некогда младшим братом Новгорода, чтобы припомнить и ему его древнюю свободу. Наконец узнали, что царь с опричниками стоит в 5 вёрстах от города, в селе Любатове. Это было в субботу на второй неделе великого поста. Невозможно описать ужас, овладевший псковичами. По улицам раздавались плач и рыдания. Иные хотели бежать в лес; другие, более смелые, решились запереться в городе и сопротивляться. Наместник царский, князь Юрий Токмаков, с трудом мог уговорить обезумевших от страха псковитян положиться на волю Божию и принять царя с покорностию. Никто не ложился спать: все граждане проводили ночь в молитве. В полночь раздался благовест к воскресной заутрене. Царю живо вообразилось, с какими чувствами идут граждане псковские в храм Божий в последний раз — молить Всевышнего о спасении их от гнева царского. Сердце его смягчилось, и он сказал своим воеводам: «Иступите мечи свои о камни, да престанут убийства».
На следующее утро, это было 20-го февраля, во второе воскресенье великого поста, улицы Пскова представляли необыкновенное зрелище. У ворот Запсковья стояли с непокрытыми головами царский наместник, бояре и все служилые люди в ожидании царского въезда. Царский дьяк Евдоким Мунехин держал на серебряном блюде каравай хлеба и солонку. По всем улицам до самого Кремля, против ворот каждого дома, были расставлены столы с разными постными кушаньями; перед столами стояли жители в праздничных нарядах. Встречая грозного гостя, все они были в страхе, как приговорённые к смерти... Один только человек, в длинной рубашке, подпоясанный верёвкой, смело разгуливал по улицам, перебегая от одного стола к другому и стараясь ободрить своих перепуганных насмерть сограждан. «Не бойтесь, братцы, не сожрёт царь Ирод, сам подавится!» — приговаривал этот смельчак со смехом. Это был юродивый Никола, по прозванью Салос[62]. Когда показался царский поезд, с колокольни Троицкого собора и всех городских церквей раздался торжественный звон. Стоявшие у ворот ударили царю челом в землю. Наместник принял от дьяка хлеб-соль и с низким поклоном передал царю, но Иоанн взглянул на него яростно и оттолкнул блюдо, солонка покатилась, и соль рассыпалась по снегу... Все вздрогнули от ужаса. Царь въехал в город. Граждане, жёны и дети преклоняли колена, встречая его у своих домов с хлебом-солью. Вдруг перед царём явился юродивый Никола, прыгая на палочке, как это делают дети, и приговаривая: «Иванушка, Иванушка! Покушай хлеба-соли, а не человеческой крови». Царь приказал опричникам схватить дерзкого, но блаженный исчез, скрывшись в толпе народа. Встреченный на паперти Троицкого собора печерским игуменом Корнилием и всем городским духовенством, царь вошёл в собор и отстоял обедню. При выходе из собора его снова встретил Никола и неотступно звал к себе в келью под Троицкой колокольней. Царь согласился. В убогой и тесной келье юродивого на лавке была разостлана чистая скатерть, и на ней лежал огромный кусок сырого мяса. «Покушай, Иванушка, покушай!» — приговаривал Никола с поклоном, угощая царя. «Я христианин и не ем мяса в пост», — сурово сказал царь. «Ты делаешь хуже, — заметил ему блаженный, — питаешься плотью и кровью христианскою, забывая не только пост, но и Бога». Когда же царь велел снимать колокола с соборной церкви и грабить ризницу, то блаженный сказал ему строгим голосом: «Не тронь нас, прохожий человек! Ступай скорее прочь. Если ещё помедлишь, то не на чем будет тебе бежать отсюда». В это самое время Малюта Скуратов доложил царю, что его любимый конь пал. Устрашённый царь немедленно выехал из города, а затем уехал в Москву. Во Пскове он никого не казнил, хотя и ограбил церковную казну и частные имения жителей[63].
