Игорь Генералов - Святослав (Железная заря)
Голос хортицкого князя прыгал с полушёпота до хриплого крика и обратно, как пламя костра под сильным порывистым ветром:
— Не ходи на пороги, князь! От чего Куря тебя невзлюбил — неведомо мне, но печенеги его всю зиму тропы в Киев стерегли сами глад терпя. Люди шепчутся: винят тебя в голоде, мол, твоя вражда с печенегами в тот голод их ввергла.
Князь остановился на полпути, будто договорить хотел, то ли обвинить Святослава, то ли обелить. Махнул рукой, сгорбясь, будто старик, зашёл в тёмный угол светлицы, сел на лавку. Молвить было более не о чем. Святослав тенью выскочил из терема, чувствуя, как к горлу подкатывает гнев невесть на кого.
Ноги сами вынесли к вымолам. Святослав молчал всю дорогу и в думах не заметил, как выросли перед ним ждущие лица кметей. Мысль, надуманная князем, покоробила Станилу своей отчаянностью и безрассудностью:
— Други мои, соратники! Печенеги заступили пороги нам и хотят головы моей! Перун требует себе жертву! Идти нам навстречу Моране!
Речь, резкая и злая, была неожиданна даже для прошедших многие битвы со Святославом бывалых воинов.
— Назад в Корсунь пойдём? — не понял кто-то.
— Бежать что ли?
Сказавший про Херсонес смутился и отступил назад. Святослав коротко рассказал про разговор с князем Белобережья. Первое смятение прошло и совет держать стали тут же на берегу, тесно скучась, не чинясь перебивая друг друга:
— Неужто людей нету?
— Ни людей, ни обилия, или непонятно?
— Мыслю: пождать надо, — молвил один из старых кметей, — наши прознают в Киеве, так людей пришлют!
— Где ждать? Не хочет нас тут Игорь!
— Белобережье большое, схоронимся!
— Не уйдём, коли печенеги ловы по нам начали!
Станила молча слушал. Назад Святослав не пойдёт. Поражение в Болгарии надломило его, и он, воин, больше не хочет отступать пусть даже ценой собственной жизни. Прятаться и ждать пока вызволят он тоже не будет — горд излиха. Отрока пришедшего в дружину готовят к смерти с мечом в руке, и Станила готов был умереть за князя, как и остальные, но безумная решительность Святослава и даже жажда умереть страшила воеводу. Споры утихали, посмурневшие лица кметей говорили о том, что они поняли желание князя. И он мог бы не говорить:
— Выходим к порогам сегодня же!
Глава 42
В низине балки ощущалось холодное зимнее дыхание от непрогретой земли. Ни шума реки, ни свиста ветра, ни пения птиц, только бесшумная поступь молчаливых воинов. И казалось, будто идёшь по дну незарытого кургана.
Отчаянная мысль Святослава обрела плоть: сбить печенежскую засаду обойдя её, а ночью уйти на кораблях. Ни сил, ни точного места засады никто не ведал, но в дружине были люди знавшие Хортицу не хуже живших здесь постоянно. Оставленные у вымолов Немограда лодьи должны были отвлечь печенежских дозорных.
Слева на холме, щетинясь деревянным частоколом, осталась небольшая русская крепость. Издали казавшаяся безжизненной, она всё же давала надежду на подмогу в случае неравной битвы. Балка вывела к берегу. Ветер донёс шум и запах реки, как-будто послышалось ржание коня. Двое дозорных чешуйчатыми железными змеями переползли небольшую поляну с лёкгим хрустом скрывшись в кустарниках.
На лодьях князь хотел оставить Станилу, но тот решительно отказался — не очень-то верил в задуманное, а в тяжёлую годину желал быть рядом со Святославом. Воины сидели, полулежали на земле, ожидая возвращения дозорных, все как один устремив взгляды в сторону, куда они ушли. Станила сорвал молодую травинку, поднёс к ноздрям, вдохнув слабый запах начинающейся зелёной жизни. Святослав, поймав задумчивый взгляд воеводы, понял по-своему, ободряюще, неслышно послал одними губами по воздуху: «Получится!» До заката было достаточно времени, чтобы сразиться и, захватив раненых, вернуться к кораблям. В случае, если дружина к темноте не вернётся, старшому, Рутингу, оставшемуся при лодьях, поручено их топить вместе с добром и уходить вглубь острова. И возвращение их зависело даже не от ярости и остроты мечей, а от того, насколько печенеги готовы к отчаянному ходу русов.
Дозорные также быстро пересекли поляну коротким частым бегом.
— Что там? — спросил Святослав у поджарого высокого кметя. Засохшая сосновая ветка, упав, застряла между плечом и череном меча, яблоко которого покачивалось у правого уха. Кметь выдернул, отбросив в сторону ветку, глухо чиркнувшую об звенья кольчуги.
— Дозоры все их сосчитали — реку более стерегут, не ждут нас отсюда, — молвил воин. Святослав посмотрел в сторону крепости, что едва виднелась отсюда за ветвями: выйдут или не выйдут, ежели что? Игорь не хочет войны с печенегами, но не бросят же русы своих!
Мягкая земля гасила в себе тяжесть воинской поступи. Кмети бежали тем лёгким бегом, который не сбивает дыхание, оставляя силы на битву. Удлинившиеся к вечеру тени сплелись в многоногое чудовище. Из уст не падало ни слова, только звон и звяк оружия.
Стражу им почти удалось обойти — те затрубили им уже в спину. Печенежский стан был не виден с реки, спрятанный на поляне за густыми зарослями ив, покрывающих берег. Только теперь стала видна сама отчаянность попытки напасть на кочевников.
Но Святослав всегда и побеждал тем, что удивлял противника невозможным.
Печенеги встревоженными воронами порхали по стану, исполошно ревели рога. В ушах у Станилы звенело от ора своих кметей. Степняки, сметя силы противника, без строя, одним числом пешо и конно старались опрокинуть его, отчаянно мешая друг другу.
Смертоносными ратаями пройдя стан, русы вышли к берегу. Едва видимая, но слышимая река, казалось, закипела от переправлявшихся ратных — на той стороне тоже были печенеги и шли к своим на помощь. Далеко в крепости призывно пропел рог.
— Одходим! — крикнул Станила, отвлёкшись на мгновение. Чужое копьё, вспоров кольчатую бронь, ударило в подвздошину, разом лишив воздуха. Мышцы в животе болезненно напряглись в ожидании, когда железное перо выдернут обратно. Станила махнул мечом, намереваясь достать обидчика, но черен выскользнул из ослабевшей руки, увлекая за собой своего владельца.
Яростные молодые глаза горели на безбородом лице. Печенег разгонял коня, замахиваясь топором и примериваясь погоднее ударить. Святослав коротко и сильно ударил мечом по лошадиной морде, конь свалился, подминая под себя всадника, сбитый с толку топор прошёл над княжеской головой на целую сажень выше. Не успевая добить степняка, князь отшвырнул от себя чужое новое железо.
— В строй!
Кусты, деревья, казалось, все зашевилилось, выплёвывая новых врагов. Надо собирать своих, по-иному не выстоять. Святослав раздавал удары вкривь и вкось, отшибая печенегов и пытаясь дотянуться до рога. Что-то колкое ударило под щит, прорвав кольчугу. «Сколько же вас!» — со злостью подумал князь, разворачиваясь и слепо рубя, чувствуя лёгкое сопротивление дублёной кожи стегача. Едва собравшийся и выставивший копья строй разваливался. Отдельные степняки заходили уже за спину. Святослав перестал тянуться к рогу, в застилающем глаза тумане усталости гвоздя по людским головам и конским мордам. Чужие клинки скрежетали по брони, рвали её. Князь, бросив за спину щит, рубил двумя руками. С обречённой яростью думалось: «Только бы не как отца! Не дамся живым!» Стоило выжить, смерти ища, в стальных ромейских жерновах, когда земля ходила ходуном от тысяч воинских ног, а вытоптанная трава была бурой от крови, чтобы бесславно умереть близ своей стороны, погубив дружину. Никто не сложит песнь об этом бое, некому будет рассказать.
Вокруг ещё бились его кмети, державшиеся за своего князя. Дружина прошла десятки тяжёлых битв, каждый был силён и опытен, наитием чувствовал бой, как старый зодчий чувствует, куда положить камень, не видя чертежа. И бой ещё не был проигран! Над густеющим печенежским строем поднялся стяг Кури. Увидев цель, Святослав сильной когтистой рысью устремился вперёд, расшвыривая врагов. На миг показалось, что печенеги поддались, дрогнув перед нечеловеческим злым упорством. Чужая сабля замяла шелом, едва не сорвав его с головы, оставив в ушах нестерпимый звон. Брошенная в открытую грудь сулица толкнула его назад. Он устоял на ногах. Удары посыпались со всех сторон. Тянула крючковатые когти Морана, дыша в лицо смрадным мертвецким духом. Уходили силы, что-то тяжёлое едва не свалило князя, заставив рухнуть на колени. Нечеловеческим усилием, рыча всем израненным телом, он поднялся. Последний удар, в который Святослав вложил всю оставшуюся силу, дал руке на прощание почувствовать мягкую податливость погибающей плоти...
Бой закончился в стороне от того места, где лежал Станила. Воевода очнулся, не чувствуя боли. Он лежал в липкой луже собственной крови и, как ему показалось, мог в ней захлебнуться. Он пополз, лишь бы умереть не здесь. Не было того железного стона, что сопровождает битву, был только ор победителей, и Станила знал, кто одолел. Он не думал о том, как так получилось, что они бросились в заранее проигрышное дело, дуром сложив свои головы. Пусть об этом рассуждают живые.
