"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет
Приближался день родов, и, невзирая на недовольные крики, надутые губы и упреки Анны, я начал считать дни, мечтая, чтобы ее скорее перевели в родильные покои. Такая церемония установилась во время царствования моего отца, и для обеспечения благополучного разрешения от бремени следовало соблюсти ее в мельчайших деталях. Сначала в сопровождении придворной знати и фрейлин Анна посетит мессу в ее личной часовне, после чего в зале аудиенций на тронном кресле под балдахином выпьет пряного вина. Ее гофмейстер вознесет вслух молитву, прося Господа ниспослать королеве своевременные помощь и поддержку.
Затем двое придворных проводят ее до дверей, и она пойдет навстречу своей судьбе, отрезанная от общения с мужским полом, будь то комнатные собачки или певчие птицы. В родильных покоях запрещалось хранить мужские портреты и даже книги с изображениями животных-самцов.
Однако перед ритуалом заточения роженицы Кромвель принес мне поистине печальную новость.
— Оно прибыло, — просто сказал он. — Мне сообщили, что прошлой ночью оно пересекло Английский канал и ныне находится в Дувре.
Не было необходимости произносить ненавистные слова: «отлучение от церкви».
— Климент подписал его две недели тому назад.
— Проклятье! Неужели не мог подождать еще пару недель? Королева удалится в родильные покои в день Успения Пресвятой Девы Марии. Но если Анна узнает об этом прежде?! Нет, необходимо помешать распространению этой новости! Крам, встречайте папского посланца, сообщите ему, что я приму его… Есть ли подходящий особняк между Лондоном и Дувром?.. В Кроули. Поспешите!
— Вам не терпится получить ваше формальное проклятие? — с удивленным видом спросил Кромвель.
Как ни странно, я не воспринимал серьезно папское отлучение.
— У Папы нет такой власти, — просто ответил я, не слишком выбирая выражения. — Он не может проклясть меня, однако взял и состряпал буллу, чтобы обеспокоить мою жену и подвергнуть опасности еще не рожденного ребенка. Отвратительный мелочный жест задиристого труса.
Так, в один неосторожный момент, я позволил себе быть честным с самим собой. Львиная доля жизненных испытаний обрушивается на нас с подобной непредвиденностью, и мы таим в душе страх, что не выдержим их.
Я быстро собрался ехать в Кроули. Жаль, из-за поездки мне не удастся посетить сегодняшний дневной прием у Анны. В зале с фонтаном, дарившим приятную прохладу в летний зной, состоится поэтическое состязание между придворными, и на десерт будет подан шербет (Крам подарил Анне рецепт), которым королева хотела удивить гостей. Напиток приправили вишнями, и она потратила уйму времени, добиваясь идеального вкуса. Я помогал ей готовить… Словом, пришлось придумать сносное оправдание для спешного отъезда. Оно не успокоило, а встревожило Анну; она поняла, что произошло нечто важное.
Мне понадобилось четыре часа, чтобы добраться до Кроули. Это был охотничий домик, обставленный очень просто. Здесь мой дед Эдуард любил отдохнуть после дневных походов со своими братьями Кларенсом и Ричардом. Мне всегда нравилось это убежище, несмотря на то что оно было свидетелем междоусобной войны. В домике царил уют; в таком месте усталый путник запросто может скинуть сапоги и всхрапнуть у камина. Именно там мы с Анной провели волнующие дни во время путешествия 1531 года, когда она уже почти пускала меня в свою спальню, но в последний момент уклонялась от объятий. Неужели с тех пор прошло всего два года?
Теперь мне предстояло принять другой вызов. Я решительно вошел в дом, радуясь, что опередил посланца Климента и получил тем самым легкое преимущество. Я оглядел зал. Как все изменилось нынче, когда кровь моя поостыла и я уже не стремился к удовлетворению пылких чувственных желаний. Глупы те, кто сравнивает военные завоевания с победами на любовном ристалище, вероятно, им не знакомо ни то ни другое.
Я успел изрядно соскучиться к тому времени, когда вдали на восточной дороге заиграл солнечный блик на чьем-то шлеме, возвестивший мне о приближении полномочного представителя Климента.
«Иноземная власть, с трудом ковыляя по английской земле, вознамерилась утвердить на ней свое влияние», — подумал я, решив, что о былой подчиненности надо забыть навсегда. Мы не будем больше кланяться перед Европой, и это обязан твердо усвоить любой преданный короне англичанин.
В мои юношеские годы все чужеземное считалось лучше английского. Артуру подыскивали невесту за морем — мол, династия Тюдоров подтвердит свой статус только после того, как один из королевских домов Европы снизойдет до брака своей дщери с английским принцем. Потому-то и прибыла к нам Екатерина, и все окрестные поселяне собрались, чтобы приветствовать испанцев, и с благоговением взирали, как они проезжали по расхлябанным осенним дорогам. И из-за того курьезного путешествия более чем тридцатилетней давности другая группа иноземцев тащится теперь по грязи, чтобы вмешаться в английские дела.
Я усмехнулся. Издалека было слышно, как тараторят итальянцы. Но нынче на дворе 1533-й, а не 1501 год. Их время прошло. Теперь я король Англии, моя жена чистокровная англичанка, и мы правим народом, гордящимся своими традициями.
Посмеивающиеся папские попугаи подъехали к входу в охотничий домик и с суровым, пренебрежительным видом расселись в ожидании приема.
Я оценивающе рассматривал этих хитрецов. Сначала враждебно, потом недоуменно. Неужели перед такими вот посланцами я столь долго испытывал благоговейный трепет? Каким же ослом я был!
Их глава в грязном дорожном платье, измученный до отупения, протянул мне папский свиток с бесцеремонностью фермера, предлагающего на базаре колбасу. Несомненно, он получил иные инструкции, но откровенная непритязательность дома и отсутствие придворной свиты позволили ему с легкостью забыть о протокольных церемониалах.
Я небрежно принял послание, демонстративно развернул его и прочел с полнейшим равнодушием.
Оно не могло встревожить меня. Я знал, вернее, был убежден, что Климент (урожденный Джулио де Медичи) являлся не подлинным наместником Христа, а всего лишь заблудшим епископом. Он вовсе не был облечен высшей властью. Отстаивая свою правоту, я поставил на кон мое королевство, мою душу. Не помню, колебался ли я хоть мгновение, прочитав текст отлучения?
Именем Господа Всемогущего, Отца, Сына и Святаго Духа, и благословенного апостола Петра, первого епископа и всех святых, наделивших нас властию, утверждающей и отпущающей на Небесах и на земле, мы лишаем христианского благословения Henricus Rex, а также всех его сторонников и подстрекателей, причастившихся от Плоти и Крови нашего Господа, мы изгоняем его из общества христианского, отлучаем его от груди нашей Святой Матери Церкви на Небесах и на земле, мы предаем его анафеме и осуждаем его на вечные муки в огне с Сатаной, и падшими ангелами, и со всеми грешниками до тех пор, пока он не разорвет дьявольские путы и не удовлетворит Церковь своим покаянием; мы предаем его Сатане, дабы умерщвлять плоть его и спасти душу его в Судный день.
Тот, кто осмелится пренебречь нашим решением, да будет проклят ко дню пришествия Господа и да займет он и его пособники должное им место рядом с Иудой Искариотом.
И да будет так. Аминь.
Это омерзительное послание предназначалось исключительно для повержения в ужас его жертвы. Но я знал — оно неправомерно. Я знал это точно. Я не почувствовал себя отлученным от Господа. Совсем наоборот. Я ощутил новую близость Божественного присутствия, Божественного одобрения.
Климент был глупцом. Политическим глупцом. Только и всего.
Однако в Лондон я возвращался в мрачном настроении. Папский свиток за пазухой казался куском мертвечины. Безвредной и бессильной… Но почему же от этой бумаги исходит такое зло?
Я совсем забыл о приеме Анны и сперва удивился, услышав веселые голоса из ее покоев. Мне совсем не хотелось присоединяться к гостям и притворяться, что ничего не произошло, я мечтал остаться один. Хотя вовсе не поездка в Кроули и обратно измучила меня… Однако я счел себя обязанным пойти туда, ведь через три дня Анна удалится в родильные покои, и я увижу ее лишь тогда, когда смогу взять на руки нашего сына. Превозмогая усталость, я вошел в зал.
