Гюг Вестбери - Актея. Последние римляне
Простившись с префектом, Юлий с Галерием сели в носилки, которые ждали их перед дворцом.
Улицы, переполненные народом, приветствовали известных римлян громкими криками. Со всех сторон к ним обращались лица, разгоряченные вином, озаренные радостью.
— Ведите нас на галилеян! — кричали там, где собиралась большая толпа.
— И ты сомневаешься в неисчерпаемой силе Италии? — сказал Галерий, приветствуя народ наклоном головы и движением руки. — Увядшая старость не рвется так охотно в бой.
— Радость и вино на время одушевляют даже трусов, — отвечал Юлий. — Не забывай, что в твоих жилах течет свежая кровь маркоманов, которая не имела еще времени остыть и обессилеть. Ты слышал, что я беспрекословно подчинюсь воле Флавиана, потому что это мне предписывает обязанность римского гражданина, но мое сомнение устранят только победы на поле битвы.
— Даже отвага и та опустила бы руки, если бы подольше побыла с тобой.
Юлий пожал плечами.
— Я не могу иначе, — оказал он. — Я верю только в то, что вижу, а в Италии я не нахожу хороших солдат.
— Воодушевление вспыхивает, как огонь Везувия, — перебил Галерий.
— И быстро гаснет, как тот же огонь, когда его не поддерживает действительная сила. Феодосий слишком сведущий вождь, чтобы сейчас напасть на Италию. Он подождет, пока огонь первого воодушевления остынет, а тогда…
— А тогда?.. — подхватил Галерий, но Юлий молчал и задумчиво глядел в пространство.
— …А тогда дорогу ему преградит Арбогаст.
На следующий день еще не рассвело, когда гости из провинции окружили Новую и Священную улицы с обеих сторон. Язычники надели на себя праздничные тоги И украсили головы венками.
Со стороны Капитолия послышались резкие звуки сигнальных труб.
Ленты, тянущиеся по Новой улице вплоть до базилики Юлиев, заколебались и заволновались, точно по ним прошел легкий ветерок. Исполинская грудь глубоко вздохнула.
Со склонов Капитолийского холма тихо спускалось торжественное шествие. Шли жрецы всех храмов, преторы и префекты, шли весталки с Фаустой Авзонией во главе. Вслед за хранительницами священного огня сияла золотая статуя Виктории-Фортуны, которую несли четверо юношей сенаторского звания.
Там, где проносили эту статую, лента разрывалась, мужчины падали на колени, поднимая руки кверху, женщины повергались лицом на землю. Громкие рыдания встречали освобожденный символ римского могущества. С крыш всех домов на процессию сыпались цветы и лавровые венки.
Эхо этого шествия широко разливалось по городу и достигло наконец до Латеранского дворца, где епископ Сириций прижимал к груди распятие и шептал побледневшими устами:
— Смилуйся над своей паствой, о Бог обездоленных.
Изумление и ужас охватили паству Христову.
В течение почти столетнего правления христианских императоров, прерванного кратким царствованием Юлиана Отступника, после эдиктов Грациана, Феодосия и Валентиниана II, которые занесли эллинизм в список преследуемых сект, никто уже не рассчитывал на торжество язычества.
Этот триумф даже самим его виновникам казался настолько странным, что они в первое время старательно обходили все, что могло бы оскорбить чувства их противников. Флавиан и Симмах строго держались Медиоланского эдикта Константина. Арбогаст и Евгений старались умилостивить Феодосия. Из Виенны в Константинополь постоянно снаряжались посольства, но каждое из них возвращалось без благосклонного ответа. Даже когда Евгений объявил Феодосия консулом на 393-й год, старший император не поблагодарил его ни единым приветливым словом.
Феодосий молчал и готовился к войне.
На кого только можно было — на общины, государственные и частные заводы, на богатых патрициев и купцов, — он налагал высокие налоги, чтобы наполнить государственную казну. Он удовлетворил чрезмерные требования готов, нанял аланов, гуннов, сарацин; легионы восточных префектур, разбросанные по городам и местечкам, он стянул в лагеря во Фракию.
Арбогаст, поняв, что тратит бесполезно время в старании приобрести расположение непримиримого врага, начал меньше скрывать свое недоброжелательство к христианству. Хотя он не ограничил действия эдиктов о веротерпимости, зато окружил попечением и предупредительностью исключительно сторонников старого порядка. Языческим храмам он вернул все преимущества и привилегии, влиятельные должности Италии поручил римлянам, а Евгения убедил отречься от веры Христовой.
Тревога христиан росла с каждым месяцем. Более ревностные убегали в провинции, подвластные Феодосию, более равнодушные перестали посещать церкви, а обманщики, принявшие крещение из-за выгод, толпами возвращались к римским богам.
Язычники, сперва скромные, занятые своим личным счастьем, начали объединяться. На улицах Рима снова стали раздаваться зловещие крики: «Христиан на арену!». В городах и деревнях со смешанным населением увеличивались кровавые стычки, чернь оскорбляла епископов и священников.
Одного года достаточно было, чтобы уничтожить, работу трех поколений. На всем пространстве западных префектур возносились курения, возжигаемые в честь языческих богов; с войсковых знамен и с фронтонов общественных зданий исчезли монограммы Христа; на священных креслах префектов, наместников и преторов сидели правоверные римляне; в амфитеатрах умирали гладиаторы на забаву «властелинов мира».
Феодосий смотрел издали на это необычное зрелище, считал деньги и собирал вооруженных людей.
XI
После смерти Валентиниана прошло два года.
В границах Римского государства царила такая тишина, как будто все цивилизованное человечество затаило дыхание, с бьющимся сердцем ожидая развязки страшной трагедии. Театры, цирки, амфитеатры закрылись, замолкли кафедры греческих риторов и христианских дьяконов, скрылись в ящиках музыкальные инструменты. Правительственные учреждения прекратили свою деятельность, торговля забыла о дарах золотого тельца, землепашец не радовался виду нивы.
С трех сторон, с запада, юга и востока, из Галлии, Рима и Фракии, к Юлийским Альпам тянулись огромные полчища, а над этими войсками носилось неизвестное будущее, ведомое только одному Богу. Арбогаст вел всю вооруженную силу Испании, Галлии и Британии; Флавиан шел во главе сынов Италии; Феодосий приближался с необозримыми толпами готов, алан, гуннов, иберийцев, греков и сарацин.
Небывалый спор за трон превратил все государство в один громадный лагерь и обезлюдил леса соседних варваров.
Двум цивилизациям предстояло вступить в окончательное состязание, две эпохи должны были заключить друг друга в смертельные объятия. На штандартах Феодосия блестели монограммы Христа, на знаменах Арбогаста и Флавиана язычников поощрял к мужеству молодой Геркулес, держащий за золотые рога оленя Дианы.
Старый и новый строй шли навстречу друг другу.
Все подданные Империи, начиная с самых знатных и кончая последним бедняком, чувствовали это, и потому на римских землях воцарилась тишина напряженного ожидания. Ни у кого не было охоты веселиться и работать, никто не заключал договоров, браков, никто не добивался золота и почестей, потому что никто не был уверен в завтрашнем дне.
Победитель, раздраженный ненавистью к противнику, несомненно разорит храмы побежденного и повергнет мир под ноги своего Бога. Недаром Флавиан приказал поставить на вершинах Юлийских Альп статуи Юпитера в знак того, что отдает западные префектуры под покровительство римской религии, а Феодосий в последнем году в своих провинциях издал более суровые эдикты, направленные против язычников и еретиков.
Цивилизованное человечество знало, что на границах Италии разрешаются судьбы будущих поколений.
Пройдет несколько месяцев, и вся Империя будет лежать у подножия Креста или над ней снова загремят перуны разгневанного Юпитера.
В первый раз новый порядок возложил на свою голову шлем и препоясал к боку меч, в полном сознании своего могущества и права. Правда, под знаменами Феодосия шли аланы и гунны, еще не озаренные светом истины Доброго Пастыря, но значительное большинство восточного войска исповедовало христианскую веру. Даже готы, обращенные последователями Ария, не были уже язычниками.
Христианство, до сего времени сражающееся только мученичеством, молитвой, словом и добродетелью, подкрепленное государственным тактом Константина и усердием Грациана и Феодосия, должно было, наконец, помериться с оружием в руках с своим наследственным врагом.
Феодосий долго думал, прежде чем отважился на решительный шаг. Слава Арбогаста не давала ему надежд на легкую победу. Он по собственному опыту знал военное счастье короля франков и неоднократно видел его, легионы на поле битвы. Но из Медиолана к нему шли непрестанно письма. Епископ Амвросий торопил его и укорял в нерадении служения Богу.
