Александр Быков - Чепель. Славное сердце
То, что Гюнтер был крестоносцем, у Святояра не вызывало никаких сомнений. На доспехах: на груди и на спине — хорошо он разглядел четырёхконечные кресты. Коня крестоносца Святояр быстро продал за пол коня серебром знакомому торговцу. И, больше не задерживаясь, поскакал с друзьями домой прямо в ночь.
Глава пятая. Крепость
Старшего брата Святояра и Вершислава зовут Бранибор. Он у князя на хорошем счету. Среди сотников — первый. Поговаривают, что когда воевода Горыныч пойдёт от дел на покой, самое место на посту воеводы Бранибору. Сотнику тридцать пять лет, в самом расцвете сил и воинского характера. А сил и характера Бранибору не занимать.
Мало кто соперничает с ним в борьбе. Ну, понятно, Брыва-богатырь. Бывало, сойдуться тягаться тяжеловесы — земля гудит от каждого шага, будто зубры месят землю ногами. Соберётся вся дружина посмотреть такое дело. Кричат все, голосуют. Кто сильнее?! Бить нельзя, головой нельзя, ногами нельзя, ломать нельзя, в пах нельзя, за волосы нельзя, лицо-глаза-уши трогать нельзя, только руками обниматься и стараться уронить на землю. Это в бою всё можно, а тут же все свои. Чего калечиться понапрасну? Битый час* тягаются! Земля мокрая от пота сделается под ними. Пыхтят, стараются, устанут. Ничья. Усмехаются друг другу, обещают в следующий раз точно бросить. «Вот я тебя малёшки тогда-то не достал», «Малёшки» не считается, это я тебя почти скрутил», «Не скрутил — не считается!». И смеются. Дружина гомонит радостная.
Горобей про них говорит: «Брукѝ!», «Брукѝ, як брэвукѝ». Слова всем непонятные и понятные одновременно, и смешные. Бруки — это, вроде, такие здоровенные и неуклюжие. Тем более, у обоих имена начинаются на «Бр». А брэвуки — совсем уже будто брёвна-брусья-деревья. Они ему говорят: «Иди сюды, за̀раз тебя оббрэвучим!», а он от них потихоньку, смеша всех, утекает: «Я лёгкая птица, не вашего веса, высокого полёта!..».
Горыныч скажет: «Зубры наши! Твердь земли!»
Князь скажет: «Пока такая дружина, никому нас не одолеть!»
Святояр, ясное дело, болеет за брата. А Вершко болеет за Брыву, но потом, конечно с братом посмеётся, «Если б я за тебя кричал, ты бы одолел, так же не интересно!»
Когда дело касается обучения молодых, Бранибор руководит ученьем. Пока воин не станет закалённым, как сталь, и умелым, как готовый дружинник, Бранибор с него «не слезет». Конечно, по одному не учит, учит двадцатками, полсотнями и сотнями. В помощь Бранибору опытные стрелки и мечники, рукопашники и метальщики, следопыты и лазутчики, строители боевых машин и оборонительных сооружений. Все такие люди есть в дружине и в господарстве князя Любомира.
Спрашивают Бранибора:
— Ну как молодёжь?
Он отвечает:
— Пищать!
— Так ты бы их немножко пожалел!
— Это я их жалею.
— Дал бы им передыху!
— Сейчас они у меня как раз передыхивают вон там на песочном бережку у озера. Друг дружку носят. Бегом. По колено в воде.
— Отпустил бы ребят до мамкиной юбки на денёк!
— У них теперь палатка — мамка. Поспал, как народился.
— Ну, до девок!
— У них теперь сыра земля вместо девок. Упал — и блаженствуй.
— Ну, погулять!
— Завтра погуляем. По здоровому лесу. По свежему целебному воздуху. Семь поприщ бегом в полной зброе.
— Они у тебя, Бранибор, как кони тягловые, надо бы хоть о чём-то и подумать, о чём-нибудь высоком к примеру.
— Это верно… Но думать о высоком мало, высокое достигать нужно!.. Верёвки приготовлены. На башню полезут послезавтра, на самую Белую Вежу, наперегонки, аки мухи по стене взовьются, аки соколы воспарят!
— Так в них от непосильного труда, лиха беда, что-нибудь низменное проснётся.
— Самое низменное — это дышат через жопку… камышовую. Под водой сидя. Полдня. И чтобы волну не поднять. После этого всё остальное низменное начисто забывается. Будет и это.
— Ну, ты Бран, суров, замучаешь ребят!
— Я то суров, а битва смертельна! Кто там победит? Кто живой останется? Вот мои ребятки там и победят и в живых остануться, или я — хе…й учитель!
— Так ты бы дал ребятам, что-нибудь другое ещё освоить в жизни, а то они больше ничего и не видят и сил ни на что другое не имеют. А в жизни много чего может пригодиться!
— Боец — он воспитывается для боя. Это его жизнь. Все свои силы воин должен потратить на победу. Всё остальное — не в счёт! Не сумеет победить и выжить в бою — все другие знания ему будут уже ни к чему.
— Ну как с тобой спорить?!
— А ты не спорь, ты на ус мотай!.. запоминай… а лучше записывай или узелки завязывай! — и вроде даже шутит, но серьёзно, не улыбнётся даже ни разу.
Никто Бранибора насчёт ратной учёбы не переубедит.
Желающих немало попасть на казённые сытные харчи. Но слабые такого учения браниборского не выдерживают. А зачем слабые в княжеской дружине?
Те, кто месяц хотя бы выдержал в обучении у Бранибора, на случай войны или похода годятся провизию подвозить, кашу варить. Кто три месяца выдержал — на случай войны могут быть взяты в ополчение. Кто полгода выдержал — возле дружины первая помощь, оружие носить-подавать, обоз охранять, даже гонцом послать. А кто выдержал год, а таких немого, один, редко когда, два десятка — Бранибор построит всех рядочком, к каждому подойдёт, по плечу хлопнет, и скажет: «Теперь ты наш, друже! Молодший, но свой, проверенный. Теперь на тебя есть надёжа, что в тяжкую годину не согнёшься и не подведёшь». Каждому по-разному говорит, кому, что надо, всех же знает доподлинно.
И всем вместе тоже скажет: «Каждый из вас понял цену пота и крови. Все сдружились, потому что в испытаниях дружба проверяется и крепнет. Посему мы — дружина. Все заедино. Каждый друг за друга горой. И все горой за сильнейшего и главнейшего. А главнейший и сильнейший у нас, середина наша, сердце горы — князь Любомир свет Годинович. Ежели в чём-то немногом в боевом искусстве он и не первый, то в понимании и смысле первее его нет. На войне и в походе наилучшее понимание, светлая голова всем жизнь и силы сберегает, победу приближает. Потому князя мы бережём больше своей жизни. После князя главнейший — воевода Лютобор Земятович. И его мы бережём также, более себя. Потеря любого из нас — большая потеря для всех. Но без любого из нас дружина всё равно будет знать, что делать. За кого отомстить, кого воевать или что правильно предпринять. А без князя, без воеводы дружине — как телу без головы… дрыгаться может, а толку нет».
После всего этого новым дружинникам дадут помыться, побриться, причесаться, начистить на себе все бляхи мельчайшим песочком до солнечного блеска. И дадут времени поспать. Потом научат, как приличие на присяге соблюсти: как стать, как повернуться, как оружие принять из рук князя, как знамя поцеловать: «Не хапай в кулак, будто Машку за ляшку, а бе-ережно бери за край, как матушку родную за руку!». Затем ведут к присяге. Дружину торжественно построят. Отрокам скажут напутствие. И каждый из них перед лицом всей дружины поцелует княжескую хоругвь, поклянётся служить не щадя живота своего, если того потребует княжеская служба. После этого ребятам нет отступной дороги — «ни предать, ни обмануть, ни с пути свернуть». Кем ты будешь, не сдержав своих слов?! Но, как говорят, в семье не без урода…
Присяга как раз на заврашний день готовиться. Святой день Трибожий*. По всему великому нашему народу от Лабы до Волги от Северных до Южных морей в этот день заранее набранных юнцов отдадут в воинское ученье, а кто выдюжил год испытаний, посвятят в воинов. В полдень, когда трижды светлое Солнце поднимется в зенит, яростно зазвенит колокол-набат. Загудят побудными, призывными голосами боевые трубы. Все застынут в торжественном строю со знамёнами. Солнечная Белая Сила! И так тысячи лет! Гордись, Потомок!
Ну, а пока за сегодня ещё много дел надо переделать.
Белая Вежа — небольшая хорошая крепость. Каменная башня тринадцати саженей высотой! Высоченная. Поперёк — круглая, девяти саженей. Широченная. Построена из белого речного камня на извести с яичным белком. Вечная, кажется. Светлого цвета, почти белая. Строили всем миром пять лет, давно, при молодом тогда ещё князе Године Рекуновиче. И уже тридцать один год она стоит грозным стражем всей окрестной земли. Возвышается над верхушками многих деревьев. И вся земля стала прозываться по ней «Беловежская». Стоит вежа посреди дремучих и местами непролазных вековых лесов, и леса прослыли «Беловежская пуща». Сокрытая от многих глаз, крепость и городок вокруг неё — передовой заслон русов перед ляхами и перед ятвягами, стоит посередь важных дорог. Пограничье. Помежевье. Конечно, и западнее и севернее есть небольшие заставы, но, в случае чего, они серьёзного сопротивления оказать не могут, могут только зажечь тревожные огни. Суровая правда.
Бывали набеги. Одинадцать лет назад ляхи подступали небольшою силой сотни в две, когда Годин с юными сыновьями и с дружиной ходили помогать Городненскому Витеню Яросветовичу против ятвягов. Тогда воевода Лютобор с полусотней отражал находников. Но, говорят, не столько тогда сражались, сколько лаялись-бранились. Наши — сидя в башне, а ляхи — с приличного расстояния, чтобы стрелами не попа̀ли. Лютобор их тогда стращал греческим огнем всех спалить, ежели пограбят поселение. Мол, тут у него лежит этого греческого огня сто бочек и перевес* есть для метания. «По хорошему пока говорю — пойдите восвояси. Никого не трогайте, и я вас не трону! Только попробуйте тронуть кого, всех спалю огнем!!!» Ляхи поверили или нет, никто не знает. Может, и поверили, с греческим огнём знакомиться на своей шкуре не захотели, а может, скорого возвращения князя с войском остереглись. Но постояли-постояли и ушли, почти никого так и не тронув. Огня греческого тогда запасено не было. А воеводу Лютобора стали потихоньку, но не со зла, конечно, а скорее полюбовно, называть Горыныч. Это же надо придумать — огня нет, а он всех собирается спалить! Откуда только и браться будет этот огонь? Поди, из себя из пасти изрыгнёт, аки Змей Горыныч! Или ещё каким местом? Долго смеялись потом.
