Петр Тодоровский - Вспоминай – не вспоминай
была еще девочкой, когда я ее полюбил – пятнадцать лет. Слава Богу, выжил. Ты же перестал писать, а…
Больше не о чем было говорить. Мы чокнулись, пить не хотелось: я влил в глотку полстакана водки, рукавом гимнастерки вытер губы. Хмель ударил в голову, мне стало весело-весело.
– Все правильно, – говорю. И улыбаюсь, знаете, такой немножко вымученной улыбкой. Про свое тяжелое ранение и контузию молчу. Больше недели был в коме.
Добров достает фотографию, на ней он с Яной в загсе. Никакой там фаты или еще чего-то. Просто красивая молодая пара. Правда, Яна грустна, смотрит в сторону, а капитан лыбится.
– У меня на орденских книжках, знаешь, сколько денег накопилось?
– Знаю.
– Я все снял, такую свадьбу закатил! Вот смотри! – Подает мне пачку фотографий. Любительские, правда, но все видно: за столом человек пять, никого из знакомых. На столе картошка, соленые огурцы, самогон и пшенная каша…
Мне неинтересно на все это смотреть, да я практически ничего не вижу, думаю, как бы поскорее отсюда уйти. И только я об этом подумал, как раздался стук, кто-то вошел в сени. Я вздрогнул, схватил бутылку и весь остаток водки вылил в свой стакан. Выпил, обернулся.
На пороге стоит Яна. ОНА! Та, которую я так долго искал, так долго ждал, так страстно целовал, так серьезно договаривались: если останусь жив, обязательно поженимся. И вот ОНА стоит, смотрит на меня и не верит своим глазам.
Такой красивой я ее еще никогда не видел: легкое летнее платье, глубоко декольтированное, округлые плечи, новая прическа и глаза – широко расставленные, хоть бери и разглядывай их по отдельности.
– Петя-аа! – кричит Яна и бросается на меня. Целует, целует. – Ты жив?! Какое счастье! Жив! – и снова целует в губы, щеки, глаза.
На лице Доброва растерянная усмешка: слишком эмоционально, слишком долго его жена целует лейтенанта. Яна не обращает на него внимания, ее слезы падают на лейтенантскую грудь, за воротник гимнастерки…
Глаза капитана.
Глаза лейтенанта.
Зареванные глаза Яны.
