Вадим Полуян - Юрий Звенигородский
— На что он им? — удивился Юрий.
— С Ягайлой у меня дружбы нет, — вздохнул Дмитрий Иванович. — С немцами — тоже. Витовт же — друг немцев. Не отдаст ли им пленника? Могут и попросить, и даже потребовать ради мести. Вот почему я позвал тебя. Чтобы исподволь подготовить, посадить на великом княжении, если жизнь моя до времени пресечется.
— Татунька, слава Богу, ты здоров и молод! — воскликнул Юрий.
Отец погасил свечу на столе.
Яркий солнечный свет упал из слюдяного окна: день распогоживался. Пусть мало надежд на его тепло, зато солнечность греет душу.
Великий князь тяжело поднялся, большой и грузный, трудно было поверить, что ему еще нет и сорока.
— Мне кажется, я прожил долгую жизнь, — молвил он. — Сужу не по годам, по делам. Сделано много. Борьба за великое княжение с твоим дедом, Дмитрием Суздальским и Нижегородским. Еще более яростная борьба с Михаилом Тверским. Трижды пришлось отражать нападение на Москву Ольгерда Литовского. Удалось поменять немирье на мир с Олегом Рязанским. А скольких трудов стоило выстроить каменный Кремль! Еще что? Сделал Казань зависимой. Одолел мурзу Бегича на реке Воже. Потом — Донское побоище. Теперь вот восстановление княжества после Тохтамыша… На все эти дела молодости не хватит. Чувствую себя старцем.
— Бог даст, — встал и Юрий, — ты сызнова наберешься сил, старший братец Васенька воротится поздорову…
Тут он осекся. Вдруг стало темно. Свет в окне помутился, будто наступил вечер.
— Что это? — удивился великий князь. — По моим прикидкам, всего час дня, когда люди только еще утренничают, а тут… будто уже вечереет.
Послышалась беготня в переходе. Дмитрий Иванович открыл дверь. Челядинец бежал со свечкой.
— Княже, княже! — Он выронил свечу из трясущихся рук и уже в полной тьме не своим голосом произнес: — Солнце погибло!
Юрий ощупью подошел к столу. Услышал:
— Ужли затмение?[15]
Люди принесли свечи. Все пошли на высокое крыльцо. Там было холодно и темно. Кто-то из слуг помянул пугливо о конце света. Чудов архимандрит Исакий, оказавшийся в тереме, произнес:
— О затмении пророк Захария глаголет так: «И сбудется тот день, перестанет свет, только студень и мрак будут».
Семен Федорович Морозов пояснил:
— Затмение, это когда луна застит между солнцем и землей.
Золовка Анна, гостящая у великой княгини, дала свое объяснение:
— Затмение бывает оттого, что злой дух скрадывает свет Божий и впотьмах ловит христиан в свои сети.
Примерно два часа спустя день вновь исполнился яркости. Отец сказал матуньке:
— Это знамение пугает меня. Что-то с Василием…
Борис Галицкий проводил Юрия в его ложню. На ходу, как бы между прочим, напомнил:
— У государя был первенец Симеон, да помер, когда тебе еще пяти лет не исполнилось. С тех пор старшим стал Василий.
Глубинное, смутное воспоминание! Юрий глянул на дядьку, как на дьявола-искусителя:
— Не пойду в спальню. Лучше на свежий воздух, на огород. Побуду один.
Однако он не хотел одиночества. Более того: боялся его. У черного хода на заднем крыльце встретил учителя своего Морозова. Этот человек становился лекарем для души: не только научит, но и наставит. И, как духовник, смятение обратит в покой.
— Боярин Семен, не прогуляешься ли со мной по огороду?
— Прогулка после ненастья весьма живительна, — пошел с ним учитель. — Солнце дарит лишь свет, а тепло спрятало за пазуху. Сейчас глядит озорно: вот, мол, какую штуку я откололо! А все же освежишь грудь после теремного духа, и телу легче.
Юрий завел речь о распре среди литовских наследников. В дополнение к отцовым речам узнал, что старшие братья не сопротивлялись властолюбию Якова-Ягайлы. Княжили в своих уделах и тем довольствовались. Лишь дядя Кейстут возмутился явному беззаконию, поначалу даже пленил племянника, однако же потом отпустил, простил. И ошибся. Ягайло заманил его в мрачный замок Крево, бросил в темницу, велел задушить. С тех пор у властолюбца борьба с двоюродным братом Витовтом Кейстутьевичем. У последнего в друзьях тевтонские рыцари. Ягайло же их боится, ибо воин из него аховый. Однако же сумел надеть в Кракове королевскую корону, объединил Литву с Польшей…
Тут княжичу захотелось узнать подробнее, как удалось невоинственному Ягайле столь внезапно возвыситься. Оказывается, отнюдь не внезапно. У Ядвиги, муж коей по завещанию покойного короля должен стать наследником, имелся к тому времени рыцарь сердца: Вильгельм, герцог австрийский. Они вместе воспитывались. Но не по нраву пришелся польским вельможам тот герцог. Что он мог дать? А тут — послы от Ягайлы. Литовский князь предложил большую часть отцовских сокровищ да еще целое государство в придачу. Даже дал отступные Вильгельму.
— Бедная Ядвига! ~ пожалел Юрий.
— Ей предложили апостольский подвиг, — сказал Морозов. — Преодолеть отвращение к низкорослому толстяку, зато обратить в истинную веру заблудший народ литовский.
Правда, Вильгельм оказался не столь уступчив: неожиданно появился в Кракове. Ему запретили вход в замок. Однако влюбленные встретились во францисканском монастыре. Страсть возобновилась с той силой, что они обвенчались. После чего Вильгельм вздумал пользоваться супружескими правами уже в самом королевском замке. Оттуда он был с бесчестьем изгнан вельможами. Ядвига намеревалась уехать вместе с ним, но ее удержали силой.
— Бояре, — заключил Юрий, — вершат дела при государевой слабости.
— Да, — подтвердил Морозов. — После бегства Вильгельма они сызнова начали убеждать королеву стать женой князя литовского. Позволили отправить посла, дабы хорошенько вызнать его наружность и нрав. Озолоченный посол донес: Ягайло видом приятен, в обхождении добр. И Ядвига в прошлом году все-таки сочеталась с ним браком.
— Чем же может угрожать брату Василию нынешнее пребывание в Литве? — хотел добраться Юрий до главного.
— Ничем, — огорошил Морозов. — Ягайло — враг наш еще со времен Донского побоища — сидит в Кракове. Витовт — в Вильне. Ядвига прислала ему письмо: дескать, муж отдал ей княжества Литовское и Русское, то есть южную Русь. Значит, у нее право требовать дань от обоих княжеств. Нетрудно представить, что стал чувствовать к Ягайлу Витовт?
— Прибегнет к помощи немцев? — рассудил Юрий отцовскими мыслями. — Отдаст им в заложники нашего Василия?
— Хлопот будет рыцарям с заложником! — возразил Морозов. — Не проще ли Витовту с помощью Дмитриева наследника добиться союза с Москвой против Кракова?
У Юрия что-то оборвалось внутри. Словно воздушный дворец, как коломенская церковь, обрушился. И легче стало от этого, вздохнулось вольнее. Ощутил себя прежним, безмятежным, до дня безгрешным.
— Кто нынче у татуньки в первых советниках? — спросил он.
— Сам, поди, знаешь, кто, — отвечал Морозов. — Федор Андреевич Кошка да Федор Иванович, сын казненного Вельяминова, да Константин Дмитриевич Шея, внук Четов…
— Ты, — быстро перебил княжич, — тебя, коли приму власть, сделаю первым своим советником!
Семен Федорыч усмехнулся в светлые усы:
— Что ж, история — сосуд мутный. Может быть, золотой венец падет и на твою главу. Изволишь, — проси совета. Скажу, чем умудрил Бог.
По дорожке, крытой палыми листьями, к ним крупно шагал Борис Галицкий.
— Хорошая весть! — еще издали крикнул он. — Только что по Смоленской дороге прибыл гонец: княжич Василий Дмитрич едет домой! Он уже между Вязьмою и Можайском.
Юрий с Морозовым быстро пошли встречь благому вестнику.
Златоверхий терем кипел внезапными большими приготовлениями. Женская половина звонкими голосами постельниц, мамок и сенных девок напоминала птичник. С некоторых пор у Юрия не один, а два младших братца: пятилетний Андрей и двухлетний Петр, с коим ныне возится переимчивая мамка Домникея. Ее-то тепла и недоставало в этот час Юрьевой смятенной душе. Первой на его позов выбежала постельница, рябая Анютка. О Домникее поведала:
— Нету. Как где возникнет, скажу, что звал.
В своей комнате княжич устроился не на ложе, на жесткой лавке. Впал в тяжкие размышления: закогтил и не отпускает нечистый, лезет с грешными мыслями, столь грешными, что и духовнику не откроешь. Откуда напасть такая? Что за судьба предначертана? Поневоле пришло на ум случайное воспоминание, кажется, тетки Анны о том, что в лето его рождения совсем не шло дождя, скот и люди умирали от жары и засухи на Руси и в Орде. Тогда, как и нынче, плохое знамение было на солнце.
Юрий терзался изъянами внутренней своей сути. Внезапно пришла облегчающе простоя мысль: не родовые ли это пятна? Недавно Морозов между прочим сказал, что своенравие нашей природы отражается в русском характере.
Мы любим дразнить счастье, играть в удачу, выглядим лучше на людях, нежели сами с собой. А, возможно, это лишь кажется при растерянном разуме?
