Йозеф Томан - Калигула или После нас хоть потоп
– Помнишь, Херея, как ты носил меня на плечах во время походов легиона? Ах, как давно это было. Отец очень уважал тебя. Я тебя люблю.
Херея забеспокоился. Он не привык к умильному обращению императора и прямо посмотрел ему в глаза. Калигула не отвел взгляда и продолжал:
– Вот уже полгода, как мы вместе управляем империей, я и ты.
– Ты очень добр ко мне.
– Ведь ты единственно преданный мне человек…
Оба продолжали смотреть друг другу в глаза.
– Да, самый преданный…
– Это действительно так, как ты говоришь? – спросил император, растягивая слова.
Херея вспомнил о горьких минутах унижений и издевок. Но разве его Гай не поступал так со всеми? И с важными государственными деятелями, и с сенаторами, и со своим дядей Клавдием. Такой характер. У каждого свои недостатки. Херея – солдат. Он знает, что такое военное послушание и честь воина. Он ответил твердо:
– Да, самый преданный до смерти…
– До смерти? – тихо переспросил император.
– До смерти! – повторил Херея.
Император вынул из складок одежды небольшой флакон и, не спуская с Хереи глаз, вылил содержимое в его кубок с вином.
– И если я потребую от тебя, чтобы ты выпил эту чашу до дна, мой Херея?
У Хереи потемнело в глазах. Если я не выпью, первый же стражник проткнет мне спину. Выбора нет, если он хочет, чтобы я умер. Он быстро схватил кубок и выпил его до дна.
Калигула встал, обнял его и поцеловал:
– Спасибо, спасибо, мой Кассий! Вот это верность! Вот это преданность!
Прости меня! Я хотел испытать тебя. Прости меня, что я испортил твое вино духами. – Он сам налил из амфоры ему и себе. – Пей! Выпьем! Я никогда не забуду этого, никогда не забуду…
Херея смущенно улыбался. Они пили. Вино – это волшебная палочка, рассуждал император. И действительно, коснешься ею – и тьма расступится, исчезнут тучи, в просветах между облаками мелькнет звезда, за которой ты пойдешь. После десятого глотка исчезает хаос в мыслях, после двадцатого ты ясно видишь будущее, которое до сих пор было похоже на закатное небо, и в этом будущем сверкает твоя слава, твоя звезда, твое золото, о чем мы сегодня рано утром просили Юнону Монету. Вино – это такое солнце, под которым ничто не отбрасывает тени.
Император развеселился, велел привести музыкантов. Ему хотелось петь и танцевать. Но не успели еще музыканты коснуться струн, как с улицы до ушей императора донесся страшный крик. Он вышел на балкон. Перед дворцом во тьме ночи, освещенной несколькими факелами, раскачивалась пьяная толпа, из амфитеатра сюда ее привела злоба к императору. Скрывшись в темноте на балконе, Калигула смотрел вниз. В этот момент раздался голос:
– Тобой мы уже сыты! Мы хотим Гемелла!
Калигула конвульсивно сжал перила.
– Мы хотим Гемелла!
Надо же, как я об этом забыл! Ведь еще есть мой брат, Тиберий Гемелл.
Этот дряхлый ничтожный старец прочил его управлять вместе со мной. Сенат нарушил завещание, но народ не забыл о Гемелле!
Калигула приказал год назад поместить брата в своей вилле на Эсквилине, где о нем заботилась бабушка Агриппина. И посмотрите, год прошел – и "хотим Гемелла!"
Калигула вошел в триклиний. Хереи там не было, он крикнул его. Через минуту тот стоял перед императором.
– Я послал на этих крикунов центурию преторианцев. Все в порядке.
"Все в порядке" вызвало саркастическую усмешку у императора. Какой дурак!
– Верни преторианцев, – крикнул он. – Пусть Луций прикажет раздать им пару тысяч сестерциев. Исполняй и тотчас возвращайся!
Херея через минуту вернулся.
– А теперь слушай внимательно! Возьми надежных людей, Кассий, и тотчас, я повторяю, тотчас, отправляйся на Эсквилин и прикажи задушить Тиберия Гемелла!
Херея окаменел. Он не поверил своим ушам. Не проверка ли это снова.
Зачем Гемелла, этого маленького, нежного мальчика? Он в ужасе подался назад.
– Не убегай от меня, – заскрипел император. – Разве ты не обещал мне быть верным до самой смерти? Так надо!
Херея не мог двинуться с места. Может быть. император одумается. Может быть, отменит приказ.
– Иди! – в бешенстве крикнул император.
Херея вышел неуверенным шагом. Калигула опустился на ложе. Он трясся, словно у него был приступ лихорадки. Он хотел позвать Цезонию, но раздумал. Приказал позвать Луция. Луций пришел, вслед за ним без приглашения проскользнула смеющаяся Ливилла.
– Что с тобой, Сапожок, что ты так дрожишь? Лихорадка, возможно, ты перебрал?
Калигула прерывисто дышал.
– Вы знаете, что Гемелл во время моей болезни пожелал, чтобы я не выздоровел. Он сказал об этом бабушке. Я послал к ним людей, чтобы они его убили, чтобы убили Гемелла… – Он смотрел на них остекленевшими глазами.
– Скажите…
Оба застыли как парализованные.
Луция охватил страх. Страх вцепился в него ледяными пальцами. Он не мог выдавить из себя ни слова. Но глаза императора приказывали ему. Напрягая все силы, он поборол себя и произнес заикаясь:
– Он был для тебя опасен, мой Гай, да… но… нельзя было иначе, ты поступил правильно…
Ливилла побледнела, расплакавшись, выбежала из комнаты.
Глава 53
Квирина спала, рот ее был по-детски полуоткрыт, черные волосы разметались по подушке, она спала крепко, но вдруг внезапно проснулась и вскочила. Фабия не было. Светало. Она спустила на пол босые ноги, и утренний свет, проникший в каморку, скользнул по ним светлыми пятнами. Она на цыпочках подошла к занавеске, сшитой из цветных лоскутов и чуть приподняла ее.
Фабий сидел за столом. Достаточно было сделать три шага – и ее губы коснулись бы его щеки. Но Квирина не двигалась. Нельзя его отвлекать. Он просиживает над работой дни и ночи, просто одержим своей пьесой. Квирина немного ревновала его к этой новой страсти, она отнимала у нее Фабия.
Он оглянулся, словно почувствовал ее взгляд. Она быстро опустила занавеску. Но Фабий вскочил, вытащил ее из укрытия, поцеловал и потянул к столу. На куске пергамента она увидела странные каракули.
– Видишь? Здесь будет народный хор. Тут, с другой стороны, хор прислужников Фаларида. Здесь стоит тиран Фаларид, рядом – центурион его личной охраны Телемах, то есть я, понимаешь?
Квирина поняла. Она взяла Фабия за руку.
– Вот видишь, ты уже неделю назад все кончил, а я не знаю конца.
Прочти мне его, пожалуйста!
Фабий засмеялся, потом сделал серьезное лицо и начал:
– Пятый акт трагедии о безжалостном тиране Фалариде из Акраганта!
Квирина напряженно слушала. Она знала много стихов. Они с Фабием часто читали стихи на улицах и на форуме. Стих Фабия кое-где прихрамывает, думала она, но захватывает пылкостью, силой, страстностью.
Мать Фаларида рассказывает сыну свой сон:
…кровь залила весь дом до самой крыши,
В крови тонула я и ты тонул со мной…
Сыночек мой! Сынок! Богами умоляю –
Страшись насилия.
Невинной крови капли не пролей!..
А Фаларид смеется над глупым материнским сном, ибо он карает лишь виновных…
Фабий поднял на Квирину глаза. Она молчала. Он продолжил чтение. Она смотрела на его губы. Всю жизнь он мечтал о великой трагической роли и теперь будет играть Телемаха. Бунтовщика, который поднимет мятеж против тирана Фаларида. Опять бунтовщик. Она вспомнила о Капри. Вздохнула. Пусть эта роль даст ему счастье. Ведь именно таким она любит его и ни за что на свете не хотела бы, чтобы он был другим. Будь счастлив, любимый мой бунтарь. А если… если будет плохо и ему придется снова отправиться в изгнание, я пойду с ним. Что бы ни случилось, я разделю его участь!
Он кончил и вопросительно посмотрел на нее. Она робко сказала:
– Это прекрасно… но опасно.
– Ни капельки, детка. Почему?
– В последний раз ты замахнулся на сенаторов… Но здесь…
Он весело перебил:
– На тирана Фаларида из Акраганта!
– Там речь шла о пекарях, мой милый, но они догадались, в чем дело. А тут тиран. Это еще проще…
– Но разве не пишет Сенека одну за другой трагедии, направленные против тирании?
– Это Сенека. Он не так резок, как ты. Его трагедии и не играют.
– Чего мне бояться? Ведь со мной будет сорок тысяч зрителей!
– А как же он, – сказала она с тревогой, – как же Калигула?
Он поднял ее на руки и засмеялся:
– Его на представлении не будет, любимая. Ты еще не знаешь: по совету Мнестера мы назначили премьеру на тот день, когда император будет в море…
Квирина вздохнула с облегчением. Фабий продолжал:
– …в театре будут только наши, те, для кого мы играем. Как только текст будет одобрен цензурой, мы начнем репетировать.
– Но Калигуле донесут об этом. – Опасения все еще не оставили Квирину.
Фабий рассмеялся:
– Тем лучше! Я люблю беседовать с императорами. Мне ведь не впервой. А будет нужно – так и вывернуться сумею.
Нежные руки обвили его шею:
