Леонтий Раковский - Кутузов
— Ничипор, а ты мой парадный мундир взял? — спросил он у денщика.
— Узял, ваше сиятельство. Тiльки еполеты старэньки, новые прозабулы узять! — виновато чесал он голову.
— Эх ты, макытра! Ну попроси у кого-нибудь. Вон у Петра Петровича. У него, наверно, найдутся.
Коновницын дал свою новенькую пару эполет, и Кутузов впервые за всю кампанию надел парадную форму.
Кутузов не захотел принимать Лористона в той избе, где стоял сам. Освободили маленький домик под горой, недалеко от реки Нара, который занимал только что уехавший из армии Барклай. В домике помыли пол, поставили у самых окон ("Пусть все видят, что я буду делать!" — сказал фельдмаршал) стол и две скамейки.
Наступил вечер.
Тарутинский лагерь сиял огнями бесчисленных костров. Если судить по ним, то русская армия была тысяч во сто. В лагере стояло веселье — смех, песни, музыка.
— Что он тянет? Это какая-то новая кутузовская уловка! — возмущался нетерпеливый Вильсон.
Он никак не мог постичь замыслов и планов Кутузова.
Наконец в девять часов фельдмаршал отправил князя Волконского за гостем.
— Господа, если с Лористоном приедут французские офицеры, то прошу вас ни о чем другом с ними не говорить, как только о погоде! — предупредил всех своих штабных Кутузов.
Михаил Илларионович сидел в избе у стола, на котором горели в подсвечниках две свечи.
Коновницын, Ермолов, оба принца и Вильсон стояли у порога, возле печки. Никто из них не смел сесть на единственную свободную, предназначенную для Лористона скамейку — главнокомандующий и не предлагал этого. Коновницын и Ермолов пришли по службе — мало ли что может понадобиться главнокомандующему! А Вильсон явился непрошеным и привел молодых принцев только затем, чтобы русский фельдмаршал не забыл, что за каждым его движением и словом следит недреманное око царя и всесильной Англии.
Беннигсен демонстративно отсутствовал.
Михаил Илларионович был весел, вспоминал французских послов в Петербурге — Коленкура и Лористона, как о них остроумно отозвался Александр Львович Нарышкин. Когда послом в Петербург был прислан вместо отозванного Армана Коленкура Батист Лористон, Александр I спросил у Нарышкина, кто из них лучше, Александр Львович ответил: "О ваше величество, батист всегда тоньше коленкора!"
— Посмотрим, верно ли это, — улыбался Кутузов. — Каков missus Dominicus?[52]
В половине одиннадцатого вечера приехал с Волконским Лористон. Он был один, без сопровождающих.
Михаил Илларионович не знал его, только слышал восторженные отзывы Катеньки об исключительном такте Лористона и его умении очаровывать собеседника.
Перед Кутузовым стоял высокий, стройный генерал. Его лицо, с прямым, немножко длинным носом, было приятно. Густые каштановые бакенбарды обрамляли лицо, делая его круглее. В мягких манерах, ловких движениях Лористона сквозила кошачья повадка. Михаил Илларионович сразу увидал: Александр Львович прав. Коленкур прямолинейнее и проще, а это настоящий дипломат.
После первых приветствий Михаил Илларионович предложил Лористону садиться. Французский посол сел на скамейку против Кутузова. Он недоуменно оглянулся на столпившихся у печки генералов, среди зеленых мундиров которых резко выделялся красный, нерусский мундир англичанина.
— Господа, прошу оставить нас одних! — сказал Кутузов, обращаясь к генералам.
Все поспешили выйти из комнаты. Последним с презрительной миной неохотно выходил Вильсон. Он шел, оглядываясь на фельдмаршала, словно ждал, что Кутузов его остановит.
— Спокойной ночи, генерал Вильсон! — сказал вслед ему Михаил Илларионович.
Кутузов остался с Лористоном с глазу на глаз.
Старый и молодой дипломаты сидели друг против друга, разделенные лишь неширокой сосновой столешницей.
— Я вас слушаю, генерал, — сказал Кутузов, глядя на Лористона.
— Ваше сиятельство, мой государь хотел бы предложить разменять пленных, — сделал первый, такой невинный на вид, выпад молодой дипломат.
"Вы не имеете точных данных о нашей армии и хотите получить их столь простым способом?" — мысленно перевел на свой язык просьбу Наполеона Кутузов.
— Мы так мало потеряли пленными, что, право же, генерал, игра не стоит свеч! Не стоит говорить о таких пустяках! — легко парировал первый удар противника Кутузов.
— Да, да, конечно. Это маловажный вопрос, — согласился Лористон. — Есть поважнее…
"Ну, какой же?" — подумал Михаил Илларионович.
— Его величество жалуется на варварский образ войны. Ваши крестьяне нападают на наших одиночных солдат. Сами поджигают свои дома и хлеб. Император полагает, что следовало бы унять крестьян.
Кутузов невольно улыбнулся:
— Если бы я и хотел изменить образ мыслей народа, то не смог бы достичь в этом успеха! Русский народ считает эту войну вроде татарского нашествия.
— Я думаю, что между Великой армией и ордами Тамерлана все-таки существует разница! — не выдержав дипломатической бесстрастности, покраснел, задетый за живое, Батист Лористон.
— Может статься, но не в глазах народа, который видит, как горит его древняя столица.
— Нас обвиняют в поджоге Москвы, но вы же знаете, ваша светлость: жечь города не в характере французов! Москву подожгли сами жители.
— Жители виноваты в очень немногих пожарах. Эти пожары легко было потушить. Вы же разрушаете Москву планомерно: определяете день, когда должна гореть та или иная часть города. Вы разбиваете пушками дома, которые слишком крепки. Я имею обо всем подробнейшие сведения, — сказал Кутузов, барабаня пальцами по столешнице.
Выпад Лористона обернулся против него самого: теперь ему приходилось защищаться.
— Ваша светлость лучше меня знаете, что всякая война — жестока. Но неужели эта необычайная, неслыханная война должна продолжаться вечно? Император, мой повелитель, имеет искреннее желание покончить раздор между двумя великими и великодушными народами, — с пафосом сказал Лористон.
Дело дошло до дипломатического красноречия. В словах Лористона все было ложью, за исключением одного: Наполеону действительно нужен был мир!
— При отправлении меня к армии слово "мир" не было упомянуто государем ни разу! Я буду проклят потомством, если заключу какое бы то ни было соглашение — таково настроение русского народа! — легко хлопнул по столу ладонью фельдмаршал.
Лористон секунду помедлил с ответом, а потом вытащил из кармана мундира конверт:
— Ваша светлость, мой повелитель шлет вам письмо.
И он с полупоклоном передал конверт Кутузову.
Фельдмаршал вскрыл конверт, достал из него четвертушку бумаги и, отставив ее подальше от глаз, к самой свече, прочел:
"Посылаю к Вам одного из моих генерал-адъютантов для переговоров с Вами о многих важных предметах. Прошу Вашу светлость верить словам его, особенно когда он станет выражать Вам чувства уважения и особенного внимания, издавна мною к Вам питаемые. Засим молю бога о сохранении Вас под своим священным кровом.
Н а п о л е о н
Москва, 20 сентября 1812 г."
"Последний козырь! Ничего не говорящая, по-дипломатически льстивая записка! Пыль в глаза!"
— Я бы просил, ваша светлость, разрешить мне поехать в Петербург к императору Александру, — просительно сказал Лористон и посмотрел на Кутузова умоляющими глазами.
"Вот самый гвоздь всего разговора!" — подумал Михаил Илларионович.
— К глубокому моему сожалению, генерал, я не имею права сделать этого. Я доложу обо всем немедленно его величеству и думаю, что результат будет благоприятным.
— А пока последует ответ, мы могли бы заключить перемирие, — вкрадчиво предложил Лористон.
— Простите, генерал, останавливать военные действия мне не разрешено, — ответил Кутузов.
— Сколько же уйдет дней на все это? — раздумывал Лористон. — Ваше сиятельство, когда пошлете рапорт императору?
— Завтра утром с князем Волконским.
— А может быть, лучше послать простого фельдъегеря — он доедет быстрее?
— Нет!
— Тогда, может быть, ваша светлость, разрешите князю Волконскому проехать через Москву — это будет короче?
Кутузов чуть улыбнулся такой детски наивной хитрости Лористона.
— Зачем же князю Волконскому проезжать через неприятельский лагерь? — ответил Кутузов и встал, показывая, что больше говорить не о чем.
Лористон прощался с Кутузовым так любезно, словно русский фельдмаршал оказал ему громадное одолжение. Но когда французский посол вышел к дрожкам, то в свете фонарей его лицо было невеселым.
IIIПотерпев неудачу в своем желании присутствовать при переговорах Кутузова с Лористоном, взбешенный Вильсон пулей вылетел из избы.
На улице Вильсон громко порицал фельдмаршала, упрекал его в робости, слабости и преклонении перед "Корсиканским выскочкой", кричал, что Кутузову пора на покой, повторял слова Ростопчина, который называл Кутузова "старой бабой".
![Вера Кауи - Такая как есть [Запах женщины]](/uploads/posts/books/6935/6935.jpg)
