Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
Первого сентября, в день встречи нового года, всё было как всегда. Торжественный въезд государя в город, с пышной свитой и парадно одетой охраной, с раздачей мелкой монеты нищим, с пиром в Золотой палате для богатых и сановитых. Было такое впечатление, что все забыли о смерти царицы, произошедшей полтора месяца назад. Что-то творилось и с государем. После выздоровления он почти не занимался делами, выезжал на охоту чуть ли не через день, устраивал пиры, объедался до одышки, даже стал перебирать бражного на пару с князем Владимиром Долгоруким. Однако с новогоднего пира в свои покои он вернулся трезвым. В покоях его поджидали сестра Софья, Иван Михайлович Милославский и Иван Максимович Языков.
— Я не ведаю, што за спешка обсуждать их-то щас, среди ночи, — устало произнёс государь.
Софья сделала елейное лицо:
— Я понимаю, братец, ты устал, но наступил новый год, а Агаша осталаси там, в старом. Государственные интересы требуют, тебе нужно выбрати новую жену.
Фёдор даже не удивился. Взяв горящую свечу, он подошёл к иконостасу в углу, перекрестился, после чего медленно повернулся:
— Ну так найдите мене невесту. Если она мене понравитси, я возьму её в жёны.
Царь усмехнулся, а лицо Милославского стало довольным, что не ускользнуло от Языкова, — видно, у дядюшки кто-то уже был на примете. Языков подался ближе к государю:
— А если заведённым порядком? Разослати воеводам указ. Те на месте подберут самых красивых девок, лучших дворянских семей, а ты тута выберешь из них лучшую, што тебе глянетси. Так и отец твой делал, и дед, да и сам государь Иван Васильевич Грозный.
Фёдор устало махнул рукою:
— Если в течение года в Москве никакая девица не приглянется мене, так и содеем.
Софья показно всплеснула руками:
— Государь, год ждати долгонько, ты наследника имети должон.
Фёдор пришёл в ярость и зло произнёс:
— Наследника уже ищете, а мене ведь всего двадцать лет, не рано хороните?
— Феденька, да живи ты хоть сто лет. Разве мы об энтом? Мы о будущем державы печемси. У меня у самой до сих пор Агафья и Илья в сердце.
Фёдор смягчился, сказал устало:
— А што наследник? За ним дело не станет, вона Пётр подрастает.
Царевна Софья и князь Милославский сразу загалдели:
— Да ты што, государь-братец? Да твоентый Пётр завтра же зашлёт нас туды, хде Макар телят не пас.
— С чего-то бы ему вдруг вас засылать-то? — с хитрой улыбкой спросил царь.
— А то не догадываешьси? Хде ныне Нарышкины, дядья его? Вот то-то. Их призовёт, а нас туды — на их место, а может, и дальше куды.
— Да вроде он не злой, Пётр. Да и што он смыслит в десять лет-то?
— Пётр-то, он, может, и не злой. А мать-то его, царица Наталья, она ведь за свою родню всё нам припомнит.
Фёдор задул пару свечей на столе. Что поделать, он любил и Петра, и сестёр, и родню по матери и вымолвил сдержанно:
— Аки сказал, так и будет, если за год в Москве невесту не пригляжу, объявлю указ воеводам, а пока с тем делом спешить не буду. А сыщете невесту, што мене по сердцу придетси, в долгу не остануси. Хотя милее Агаши мене никого не будет.
Поняв это как приказ, Софья с Милославским оставили покои царя. Князь, чему-то радуясь, выходя, бурчал под нос:
— Милее Агаши никого не будет. Ничего, жизня своё возьмёт, стерпитси, слюбитси. И с новой женой притретси, заживёт, аки со старой.
С тех пор как царь Фёдор Алексеевич заключил мир с турецким султаном, Батуринский замок рос как на дрожжах. Светлейшему гетману Ивану Самойловичу не надо было готовить запас провианта на всё войско, появился излишек, и деньги пошли на благоустройство своих земель. Каменщики возводили вокруг замка новую стену вместо старой, деревянной. Внутри замка гетман поставил себе хоромы в два этажа. А земель на себя отписал, что то княжество. Да и кунтуши стал носить один другого краше. Сыновей во власть облёк. Старший сын — наказной гетман и полковник, младший — казначей воинства малороссийского. Злостный враг Дорошенко со всей семьёй в Московии, то бишь в Великороссии, бунтующие полковники с полков сняты, царские соглядатаи почти все выявлены, даже Запорожская Сечь в верности присягнула. О Юраське Хмельницком ни слуху ни духу, того и гляди, за ненадобностью сами турки придушат, а не придушат, так он своё нутро горилкой сожгёт. И нет ныне при турках человека, чтоб на его место поставить. Хлебов на гетманских землях ныне уродилось, любого завидки берут. Что ещё человеку надо, живи и радуйся. Но нет, хочется власти большей. Он хоть и гетман всей Украины, радой избранный, но по большим городам сидят царские воеводы, ему не подчинённые. Вот и хочется ему стать ещё и киевским воеводою и на манер предшественника боярином. Нет, об отделении Украины от Руси он не мечтает, то дурь и блажь, а вот воли поболее, власти поболее — в самый раз. Потому и потчует в своём дому разносолами шляхтича Жележбужского, что в Московии пригрелся под рукою князя Милославского, а ныне к старику отцу приехал. Гетман сам лично к ним «до хаты» заехал, не поленился, сам молодого шляхтича в гости позвал. Сам и привёз к себе в гости. Горилкой поил и уж чем только не одаривал — и жупанами, и деньгами, и конями, а сам всё в уши жужжал:
— Ты, пан Жележбужский, передай милостивому князю Милославскому, шо ныне под моей рукою более сорока тысяч сабель и какая-никакая казна злотая ести, усё то его будет, если добьётси для меня киевского воеводства, да и перед тобою, пан, в долгу не останусь, и отца твово землями оделю.
Жележбужский пьяно мотал головой.
— Да для князя то сущая безделица, рази для светлейшего гетмана он то не сробит? — Язык шляхтича заплетался.
Самойлович ещё налил горилки, выпили вместе.
— Ты боле закусывай, пан Жележбужский.
Хрустящие огурчики и грибки были пододвинуты гостю, который, несмотря на свою худосочность, ел за двоих.
— Ести только одно но, светлейший гетман. Сотоварищ твой князь Григорий Ромодановский хочет новой войны с турками. А случится война, тебе будет не до воеводства в Киеве.
— Ну, до той войны ещё дожити надо. Князь хочет уси полки заново переустраивати, то в год-два не сробишь.
Ещё одна кулявка горилки пролетела в лужёное горло Жележбужского, глаза начали мутнеть:
— А ведь ты правильно удумал, светлейший гетман, податей в сторону Милославского. Государь Фёдор Алексеевич болезен сильно, того и гляди, помрёт, а тама Ваньку-дурака посадют, и будет царевна Софья да дядька евойный Иван Михайлович от его имени правити.
«Господи, хорошо, што никто не слышит энтого дурака, — подумал про себя гетман, — а то вместе бы на дыбе оказались». Вслух же сказал:
— Да, дружба князя Милославского — большая милость.
— А я о чёма говорю.
Выпив ещё одну кулявку, шляхтич упал лицом в тарелку.
По приказу гетмана ближние гайдуки отнесли шляхтича в карету и отвезли к отцу. Гетман остался думать думку. Ему, безродному, было о чём задуматься. Он знал, что поставлен гетманом по воле Матвеева и Ромодановского, но если умрёт царь и на престоле окажется Иван, Ромодановский может последовать за Матвеевым. Если же взойдёт Пётр, то всё будет наоборот. Обо всём надо думать сейчас — потом поздно будет.
С началом дождей в Белокаменную вернулись последние стрелецкие полки, участвовавшие в войне с Турцией и до времени остававшиеся на рубежах. В их семьях праздновали возвращение, но радость прошла. В полках не было порядка, чем пользовались офицеры, используя стрельцов, словно холопов, в домашних работах. А всё из-за чего? Государь, видя болезнь главы Стрелецкого и Рейтарского приказов боярина князя Юрия Алексеевича Долгорукова, отстранил его от приказа и поставил на его место боярина князя Хованского, но Долгоруков приказ не сдавал. К тому же вернувшиеся из походов солдатские полки по привычке обращались за приказами к Ромодановскому. Неразбериха нарастала. Подчас Долгоруков издавал один указ, Хованский противоположный, а Ромодановский требовал своё. Царю было не до Стрелецкого и Рейтарского приказов. Его родня и ближние бояре подобрали ему невест, которых надо было увидеть и на что не было времени. Так, боярин князь Иван Михайлович Милославский предлагал в невесты свою двоюродную племянницу Фёклу Милославскую. Царевны его поддерживали, но имели и запасную девицу, Евдокию Куракину. Боярин Языков, решив перекинуться в стан боярина Матвеева, предлагал Марфиньку Апраксину, крестницу сосланного боярина.
Сам же вдовый царь не смог увидеть пока ни одну, ибо дела государственные накатывались снежным комом. Патриарх требовал Собора, так как дела с расколом зашли слишком далеко, требовалось создать ряд новых епископий, с этим царь был согласен, но в количестве оба расходились. Патриарх требовал расширения монастырских тюрем и хотел ужесточить по духовным делам «гражданский суд».
