Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам
Боженко перемахнул через Крещатик, где толпились юнкера и офицеры, и кинулся на Институтскую. Но с Институтской пришлось свернуть: банда архаровцев громила там книжный магазин, крича при этом: «Бей большевиков» Магазин этот торговал только книжками для садоводов и пчеловодов, большевистских изданий там не было, но уж если разгромили книжный киоск, значит, надо уничтожить вообще все газеты и книги до последнего листочка, потому что все это — большевистские выдумки!.. Боженко шмыгнул во двор дома Гинзбурга, пробрался на Николаевскую, потом на Меринговскую и через Лютеранскую и Виноградную проскочил на Собачью тропу.
Но едва он стал карабкаться по круче к арсенальским стенам, чтоб добраться поскорее, напрямик, к «задней линии», как за его спиной раздалось:
— Стой!
Из кустов вынырнуло несколько юнкеров с карабинами. После провала наступления Керенского и приближения фронта в городе было введено чрезвычайное положение, и такие военные заводы как «Арсенал», охранялись особенно строго.
— Господин поручик! — закричали юнкера. — Немецкого шпиона поймали!
Но Боженко очень хорошо знали в Киеве — он чуть не каждый день выступал на митингах.
— О! — тут же узнали его юнкера. — Так это же Боженко — большевистский агитатор.
Подошел, усмехаясь, офицер.
— Большевистский агитатор крадется к стенам военного «Арсенала»! Роскошная картина! Айвазовский! Вот вам и доказательство, господа, что большевики — немецкие шпионы! Немедленно в комендатуру! Очень кстати, что в прифронтовой полосе восстановлена смертная казнь: болтаться вам на виселице, «товарищ» Боженко!
Нет! Ни болтаться на виселице, ни попадать в комендатуру, да и вообще задерживаться Боженко было не с руки. Он был человек решительный и действовал сразу, едва мелькнет мысль в мозгу. Он саданул ногой в живот ближайшего юнкера и кинулся бежать. Это снова была ошибка. Теперь ему не выкрутиться, раз он удрал. Но ошибка совершена — что поделаешь. Огромными прыжками он помчался вдоль стены направо.
— Стой! Держи! — юнкера кинулись вдогонку — Стрелять будем!
— А раньше вы стреляли? — кричал Боженко на бегу. — В немца идите стрелять до победного конца! Он вас как раз поджидает!..
В эту минуту над головой свистнуло и сзади прогремел выстрел, затем другой. Они в самом деле стреляли. Боженко припустил шибче, пригнувшись и петляя, как когда–то на фронте под Перемышлем. Прогремел третий выстрел, Боженко метнулся вбок, к Рыбальской. Хлопнуло еще три–четыре выстрела, но Боженко был уже наверху, на круче.
Он остановился на миг, чтоб отдышаться, пока юнкера из–под обрыва не могут стрелять, но услышал сверху от Московской многоголосый вой, свист, рев — в точности как давеча на Думской. И Боженко понял: громят большевистский газетный киоск на Печерске, против «Арсенала». Что же делают ребята–красногвардейцы? Скорее туда!
Боженко кинулся к Московской, но емy пришлось тут же повернуть назад: с Московской на Рыбальскую маршировал взвод юнкеров — этой дорогой юнкеров пятой школы водили сменять караул у арсенальской «задней линии». А сзади, над кручей, уже появились головы преследователей: он оказался между двух огней! Вот когда Василию Назаровичу будет крышка.
— Хватайте его! Держите!
Боженко, не разбирая дороги, кинулся в сторону. Хотел перемахнуть через забор, но забор попался очень уж высокий. Пробежал в тесный переулочек и очутился у четырехэтажного дома в мавританском стиле. Перед домом стоял автомобиль. В автомобиле, скучая, сидел офицер. Сейчас он услышит крики юнкеров, увидит беглеца, выхватит револьвер, — и будь здоров!
Боженко прошмыгнул мимо автомобиля в подъезд дома.
Задыхаясь от быстрого бега, Боженко помчался по лестнице вверх. Когда он добежал до четвертого этажа, голоса уже слышались в подъезде. Еще минута, и они будут здесь. Но, черт побери, дальше, на чердак, хода нет: только двери в чью–то квартиру. Боженко нажал кнопку звонка и успел прочитать табличку: «Доктор Гервасий Аникеевич Драгомирецкий». Вот те на! Черт! Только не сюда!.. Но куда же? Топот уже доносился со второго этажа.
Дверь отворилась. На пороге стоял собственной персоной сам доктор Драгомирецкий, Гервасий Аникеевич.
Очевидно, доктор хотел что–то спросить — во всяком случае, он поднял брови и открыл рот. Очевидно, и Боженко хотел что–то сказать. Но времени не было: он втолкнул доктора обратно и вскочил следом за ним в прихожую, захлопнув за собой дверь.
Дальше действовал доктор. Налицо явный несчастный случай: у пациента выпученные глаза, бледное лицо, прерывистое дыхание, к тому же крики и топот сапог этажом ниже — симптомы ясно выраженные. Человек бежит, за человеком гонятся, человеческая жизнь в опасности — анамнезом можно заняться погодя, а сейчас необходимо принять неотложные меры для спасения. Доктор отворил дверь направо, подтолкнул туда пациента — это была кухня — и сразу же плотно прикрыл за ним дверь. В этот самый момент отчаянно зазвонил звонок, в дверь забарабанили ногами и с площадки донеслись возбужденные голоса юнкеров.
Боженко еще не отдышался, его еще пошатывало от страшного напряжения, но он поспешил припасть ухом к двери.
Разговор в прихожей был таков:
— Папаша! У вас тут должен быть беглец. А ну пропустите!
Грохот, топот, ввалился добрый десяток пар ног.
— Да вы с ума сошли? Да как вы смеете!
Голос поручика:
— Прошу прощения. Кажется, доктор Др… Др…?
— Драгомирецкий. Ординатор Александровской больницы. Я буду жаловаться! Вы врываетесь, вы…
Вдруг все затихло, точно оборвалось. Боженко услышал, как два десятка сапог шаркнули, притопнули и щелкнули каблуками. И тут гаркнуло десять голосов:
— Здравия желаем, господин капитан!
Что за чертовщина?
— В чем дело? — послышался резкий, надменный и, побей сила божия, знакомый голос. — Докладывайте, поручик! Я штабс–капитан Боголепов–Южин, — господи, ну так и есть, старый знакомец! — старший офицер для особых поручений при командующем округом. Что случилось?
Ситуация была до того неожиданная, что смешливый Василий Назарович не мог не хихикнуть: пещера Лейхтвейса! Ник Картеp! Нат Пинкертон!
Ухмыляясь в бороду, Боженко слушал, как штабс–капитан отчитывал поручика в ротозействе, а поручик извинялся: «Виноват! Прошу прощения! Сгоряча ошиблись. Показалось, что бежал именно сюда…» После этого Боженко услышал приказ юнкерам — поискать по соседним квартирам. Слышал, как хлопнули двери и щелкнул английский замок. Слышал, как с малиновым звоном прошли через прихожую шпоры, скрипнула дверь в глубине, и все затихло.
Дверь в кухню отворилась.
Доктор Драгомирецкий пришел, очевидно, за анамнезом, но был он вне себя. Гнев исказил его лицо. Мало того, что он вынужден изо дня в день наблюдать со своего балкона дикарскую жизнь вокруг — с песнями, танцами, семейными сценами да еще хулиганскими экзекуциями среди бела дня, — они, эти простолюдины, разрешают себе еще звонить, стучать, врываться в его собственную квартиру, и к тому же — подумать только! — за ними гонятся и их еще надо прятать!
— Кто вы такой? — не заговорил, а зашипел доктор. — И что вам нужно?
— За мною гнались… — сказал Боженко, — такая, видите ли, неприятная история…
Доктор Драгомирецкий всматривался в человека, стоявшего перед ним, шарил глазами по лицу — точно хотел проникнуть сквозь бороду и даже глубже. В глазах доктора попеременно мелькали неуверенность, удивление, сомнение, испуг и радость — целая гамма узнавания, непризнания и признания. И вдруг лицо его сделалось растерянным, глуповатым, совсем детским.
— Не может этого быть! — пролепетал, задохнувшись, доктор Драгомирецкий… — Не может быть! Василёк! Это ты?..
7
Старший офицер для особо важных поручений при командующем округом, штабс–капитан Боголепов–Южин, отнюдь не был частым гостем в доме Драгомирецких. Собственно, он попал сюда впервые: поручик Александр Драгомирецкий — младший офицер, его помощник, — а штабс–капитан не считал уместным посещать подчиненных, усматривая в этом нарушение субординации.
Но сегодняшнее дело было уж очень важное — такие события в Петрограде! — и с Александром Драгомирецким нужно поговорить серьезно. Этого нельзя сделать в штабе, на народе: среди офицеров тоже есть и эсеры, и даже украинцы! Невозможно и в автомобиле: шофер и этот поручик Петров — личность, знаете, сомнительная, какой–то индифферентный ко всему, не то, что поручик Драгомирецкий. Драгомирецкий, конечно, кокаинист, повеса, но службист, патриот — Анна, Станислав, Георгий четвертой степени — и презирает всех этих хохлов и большевиков. Словом, штабс–капитан сам предложил заехать к Драгомирецкому на минутку. Поручика Петрова они оставили в автомобиле. Старый доктор, к сожалению, был дома, но они заперлись в комнате у Александра.
