KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Историческая проза » Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Дэвид Митчелл, "Тысяча осеней Якоба де Зута" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

— Откровенное, личное письмо, ваша честь. Пожалуйста, простите за мой жалкий японский язык.

Якоб чувствует, что его ложь успокаивает любопытство Томине и Гото.

Невинного вида футляр со свитком переходит в руки магистрата.

Глава 39. С ВЕРАНДЫ КОМНАТЫ ПОСЛЕДНЕЙ ХРИЗАНТЕМЫ В МАГИСТРАТУРЕ

Девятый день девятого месяца

Чайки мчатся сквозь колонны солнечного света, прорвавшегося в разрывы облаков над изящными черепичными крышами и грязными соломенными, подхватывают куски потрохов на рыночной площади и бросаются прочь, пролетая над внутренними садами, огороженными стенами, которые усеяны заостренными штырями, с воротами, запертыми на три засова. Чайки парят над домами с выбеленными фронтонами, скрипящими пагодами и воняющими навозом конюшнями, над башнями и пузатыми колоколами, закрытыми чуланами, где сосуды с мочой стоят рядом с дырой в настиле, под которым — выгребная яма. За чайками следят погонщики мулов, сами мулы и собаки с волчьими мордами, и они совершенно безразличны сгорбленным обувщикам, которые тачают башмаки на деревянной подошве. Чайки набирают скорость над забранной в камень рекой Накашима и пролетают под арками мостов, где попадаются на глаза тем, кто выглядывает из кухонных дверей, да крестьянам, которые бредут по высоким каменистым хребтам гор. Чайки летят сквозь облака пара, поднимающегося над чанами прачечных, над воздушными змеями, уносящими в последний полет кошачьи трупы, над учеными, ищущими истину в хрупких творениях природы, над купающимися в банных домах любовниками, над шлюхами с разбитым сердцем, над женами рыбаков, разделывающими омаров и крабов, их мужьями, рубящими на куски выпотрошенную скумбрию, над сыновьями дровосеков, затачивающими топоры отцов, над свечниками, заливающими воск в формы, над остроглазыми чиновниками, собирающими налоги, над чахнущими лакировщиками дерева, над красильщиками, кожа которых вся в разноцветных пятнах, над предсказателями судьбы, не сомневающимися в знании будущего, над бесстыжими лжецами, плетельщиками циновок, рубщиками тростника, каллиграфами с чернилами на губах, книготорговцами, которых разорили непроданные книги, придворными дамами, дегустаторами, портными, вороватыми пажами, поварами, у которых течет из носа, над емными чердаками, где швеи колют свои мозолистые пальцы, над хромоногими симулянтами, свинопасами, жуликами, над кусающими губы должниками, у которых всегда находится причина, чтобы не платить по счетам, над знающими все и вся кредиторами, затягивающими петли, над узниками, которых преследуют видения прошлого: счастливых лет и беспутного времени, проведенного с чужими женами, над высохшими учителями — наставниками, над пожарными, превращающимися в воров при удачном стечении обстоятельств, над свидетелями, боящимися открыть рот, над продажными судьями, над свекровями, затаившими злость и помнящими все прежние обиды, над аптекарями, приготавливающими порошки в ступах, над паланкинами еще не выданных замуж дочерей, над молчаливыми монахинями, девятилетними проститутками, над когда‑то красавицей, а теперь покрытой язвами, над статуями Дзизо[124], украшенными букетиками цветов, над сифилитиками, чихающими сквозь провалившиеся носы, над гончарами, парикмахерами, разносчиками масла, дубильщиками, торговцами ножами, золотарями, сторожами, пасечниками, кузнецами и драпировщиками, над палачами, кормилицами, лжесвидетелями, ворами- карманниками, новорожденными, растущими, волевыми и мягкотелыми, больными, умирающими, слабыми и дерзкими, над крышей художника, ушедшего сначала от мира, потом от семьи, в картину — шедевр, которая, в конце концов, и сама ушла от своего создателя, и все по кругу, вновь туда, где начинался полет, над верандой комнаты Последней Хризантемы, и на полу высыхает лужа воды от дождя, пролившегося прошлой ночью, лужа, в которой магистрат Широяма наблюдает за расплывчатым отражением чаек, мчащихся сквозь колонны солнечного света. «У этого мира, — думает он, — есть только одна картина — шедевр, и она — сам этот мир».


Кавасеми держит белое нательное кимоно для Широямы. Ее кимоно украшено корейскими голубыми цветками «утренняя слава». «Сломана череда сезонов, — говорит ее весеннее кимоно в осенний день, — и я тоже».

Широяма всовывает пятидесятилетние руки в рукава.

Она нагибается перед ним, расправляя и разглаживая материю.

Обматывает его кушаком оби выше талии.

Она выбрала бело — зеленые цвета: зеленый для жизни, белый для смерти?

Вымуштрованная дорогая куртизанка завязывает кушак сложным узлом «десятерной крест».

«Завязать такой узел у меня всегда получалось лишь на десятый раз», — обычно говорил он.

Кавасеми подает накидку хаори длиной до бедер. Он берет ее и надевает. Тонкий черный шелк прохладен, как снег, и тяжел, как воздух. На рукавах вышит его семейный герб.

Он слышит, как топает в двух комнатах отсюда двадцатимесячный Наозуми.

Кавасеми подает шкатулку инро: в ней нет ничего, но без нее никак нельзя: таков обычай. Широяма продевает шнур сквозь брелок — нэцке — она выбрала для него Будду, вырезанного из клюва птицы — носорога.

Надежные руки Кавасеми подают ему кинжал танто в ножнах.

«Как я хотел бы умереть в твоем доме, — думает он, — где провел самые счастливые часы…»

Он затыкает ножны под кушак оби, как и положено.

…но этикет этого не дозволяет».

— Шуш! — в соседней комнате утихомиривает малыша нянька. «Сюс!» — смеется Наозуми.

Пухлая ручонка сдвигает дверь, и мальчик, очень похожий на Кавасеми, когда смеется, и на Широяму, когда хмурится, стрелой вбегает в комнату, оставив позади помертвевшую няньку.

— Прошу прощения у вашей светлости, — говорит она, падая на колени у порога.

— Нашел тебя! — нараспев говорит зубастый, улыбающийся малыш и тут же шлепается на пол.

— Заканчивай сборы, — говорит Кавасеми няньке. — Я позову, когда наступит время.

Нянька кланяется и уходит. Ее глаза красны от слез.

Маленький непоседливый человечек встает, трет колено и ковыляет к отцу.

— Сегодня важный день, — говорит магистрат Нагасаки.

Наозуми полупоет, полуспрашивает:

— Уточка в пруду, ичи — ни-сан?

Взглядом Широяма просит свою наложницу не сердиться.

«Он слишком молод, чтобы понять, — думает Широяма, — так что для него это даже лучше».

— Иди сюда, — зовет Кавасеми, садится на пол, — иди сюда, Нао — кун…

Мальчик залезает к матери на колени и запускает руку в ее волосы.

Широяма садится в шаге от них, как волшебник взмахивает руками…

…ив его ладони — замок из слоновой кости на горе из слоновой кости.

Мужчина медленно поворачивает его, совсем близко от зачарованных глаз малыша.

Крохотные ступеньки, плавные переходы, сосны, стены, вырастающие из камней…

— Твой прадедушка вырезал это, — говорит Широяма, — из рога единорога.

…арка ворот, окна, амбразуры и — на самом верху — пагода.

— Ты его не видишь, — продолжает Широяма, — но принц живет в этом замке.

«Ты забудешь эту историю, — знает он, — но твоя мать будет помнить».

— Имя у принца такое же, как у нас: широ — это замок, яма — гора. Принц Широяма — он особенный. Ты и я, каждый в свое время, должны попасть к нашим предкам, но принц в этой башне никогда не умрет. Пока жив Широяма вне замка — я, ты, твой сын, — он охраняет свой замок, живя внутри.

Наозуми берет вырезанную из кости статуэтку и подносит поближе к глазам.

Широяма не обнимает сына и не вдыхает сладкий аромат его тела.

— Спасибо, отец, — Кавасеми наклоняет голову мальчика, имитируя поклон.

Наозуми прыгает с добычей с одной циновки на другую, до самой двери.

Он поворачивается, чтобы посмотреть на отца, и Широяма думает: «Вот и все».

А потом шаги мальчика уносят его навсегда.

«Похоть уводит родителей от их детей, — думает Широяма, — несчастья, долг…»

Бархатцы в вазе точного цвета лета, каким он его помнил.

«…но, возможно, самые счастливые — те, кто рожден от безрассудной мысли: через непреодолимую пропасть между влюбленными можно перекинуть мост из косточек и хрящиков нового человеческого существа».

Колокол храма Рюгаджи возвещает о часе Лошади.

«Теперь, — думает он, — мне предстоит убить».

— Будет лучше, если вы уйдете, — говорит Широяма своей наложнице.

Кавасеми смотрит вниз, дав себе слово удержаться от слез.

— Если мальчик покажет успехи в го, пригласи мастера школы Хонинбо.


Вестибюль у Зала шестидесяти циновок и длинная галерея, ведущая к Переднему двору, забиты коленопреклоненными советниками, инспекторами, старостами, стражниками, слугами, чиновниками казначейства и работниками его дома. Широяма останавливается.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*