Алексей Югов - Ратоборцы
Народ дорвался до татар!..
Захваченные врасплох, баскаки ползали в ногах у разъяренных мужиков. Их тут же, на месте, убивали.
Карательные татарские отряды, расставленные по городам, были уничтожены.
— Ишь, сыроядцы, кровопивцы, разъелися, что хомяки!.. От крови от нашей рожа треснуть хочет! — кричали смерды и горожане, выволакивая татар на казнь.
— Ишь чего захотел: русский воюй за них!..
— Нет, не пустим робят! Сам за себя пускай хан ваш воюет! Довольно ему, псу проклятому, нашу кровь лакать!.. Нет ему от нас воина!.. Худо, видно, пришлося!.. Бей их, робята, губи!.. Князь велит!.. А что бояре? — не глядите на их! Страшатся богатины пузатые!.. Им простого народа не жалко. Боярского сына татары на войну не погонят: отец богатой, кун много — откупит!.. Стойте крепче! Лучше на своей земле умереть!.. Мы кровь русскую внаймы не отдаем!..
Восстание ширилось… Вместе с татарами были уничтожены и предатели, слуги татарские из числа русских, позарившиеся на баранины кус. В Ярославле, над обрывом Волги, псы долго влачили в пыли обглоданные останки некоего Зосимы, монаха, перешедшего в магометанство и служившего наводчиком для сборщиков податей. Слышно стало, что владимирцы повесили возле моста через Клязьму мостовщика Чернобая и утопили с жерновком на шее коневого лекаря и волшбита Чегодаша…
В столице Золотой орды царило смятенье. Распространился слух, будто Александр решил воспользоваться беззащитностью татарской столицы и захватить ее. Этого же, впрочем, с часу на час ожидали от Александра и потаенные воеводы восстания.
Неожиданно в Ростов Великий прибыло трое полномочных послов из Орды — для встречи и переговоров с Невским. Двое из них были от самого императора, великого хана Хубилая: Китат, ведавший всеми сборами с чужих народов в пользу великоханской казны, и Улавчий, главный баскак Хубилая на Русской Земле. Третьим был князь правой руки — Елдегай, управляющий всей канцелярией хана Берке, перешедшей к нему по наследству от Батыя.
Ордынским послам пришлось несколько дней ожидать Невского. Им сказали, что великий князь, не доехав до Новгорода, повернул обратно и спешит изо всех сил в Низовские земли, ибо чрезвычайный гонец от князя Бориса Ростовского известил его о восстании и о том, что народ избивает татар и откупщиков дани.
Скоро князь прибыл. При первой же встрече он изъявилтатарским послам свою глубокую скорбь по поводу всего, что произошло. Всю вину за восстание он слагал на жестокую в отношении русских политику хана Берке.
Невский на сей раз оставил ордынское дипломатическое велеречие и говорил с послами прямо и грубо.
— Вы же сами видите, князья, — говорил он, — что вся чернь восстала. Бояр убивают, своих, которые с вами, и на князей грозятся! До самого днища взбаламучен народ!
Он говорил, что и не мыслит усмирить волнение, если не огласить народу от имени самого великого хана отмену призыва русской молодежи в войска Берке.
— А нет, так костьми лягут. В северные леса уйдут, в Страну Мрака. Пожгут жилища свои и все рухло свое, но под чужим стягом кровь свою лить не станут! Уж я ли не знаю людей своих? Вам же хуже будет: кем кормиться станете? Доселе и сам великий хан, и Берке верили мне. Поэтому и спокойно взимали дани свои, и полнили сокровищницы свои. А вас, князья, разве не чтил я всячески? И светлейших супруг ваших?.. Просите же, князья, грамоту, чтобы до веку никакой владетель ордынский не мог бы народа русского гнать с собою на войну. Только тогда смогу я что-либо сделать с народом!..
Татары слушали, время от времени закрывая глаза, чтобы князь ничего не мог прочесть на их лицах, но уж Александра ли было им обмануть? Он явственно видел, что послы великого хана Хубилая враждебны Берке. Да иначе и не могло быть, ибо как раз 1262 год, год восстания, был временем междоусобицы между великим ханом Хубилаем и ханом Арик-Бугою, родным братом его. Берке же двурушничал: внешне он являл раболепное повиновение Хубилаю, а втайне оказывал всяческую поддержку хотя и не прямо самому Арик-Буге, но его сильнейшему союзнику и злейшему врагу Хубилая — князю Хайду.
Старый Елдегай — посол Берке — не хотел соглашаться на отмену, да еще и вечную, призыва русских в золотоордынское войско.
— Ведь Берке-хан, — сказал он, — может и другому князю передать ярлык твой на великое княженье, если ты немощен справиться с черной костью!
Его заявление оскорбило полномочных представителей Хубилая: они обменялись между собою мгновенно взглядом. Ярлык на великое княженье Владимирское выдавался не от имени золотоордынского хана, но от имени великого хана всех монголов, каковым являлся Хубилай.
И Александр поспешил подбросить горючего в тлевшее под пеплом пламя междуордынской вражды. Он прибегнул к своей излюбленной угрозе — угрозе крестовым походом Европы против татар. Он указал посольству на то, что двухсоттысячное крестоносное ополчение, изгнанное только что из Константинополя Михаилом Палеологом и ханом Ногаем, а с Балканского полуострова — болгарами, сербами и албанцами, — ополчение, привыкшее к грабежу и убийству, конечно, кинется на призыв папы в новый крестовый поход, на этот раз против татар.
— Допустим, вы истребите полностью весь народ наш или он уйдет в Страну Мрака, покинув пашни свои, — что приобретет Кублай? Что приобретет Берке? Тогда все народы Европы поневоле сплотятся, в ужасе перед вашим народом. Я не бессмертен, — продолжал Невский, — и я знаю, что еще когда я пребывал в Каракоруме, дабы просветить свои очи лицезрением Менгу-хана, то в его уши влагали совет умертвить меня…
Послы сидели над своими чашами вина с закрытыми глазами, лица их были недвижны…
И Александр закончил так:
— Кублай есть светило и средоточие мудрости, и он поймет: большой палец на руке воина-лучника не такая уж жизненно необходимая часть, ибо прекрасно можно прожить и без него. Но… отсеки себе этот палец воин-лучник и трудно станет ему натягивать тетиву, и криво полетит его стрела, и далеко упадет от подножия королей, императоров и царей, коих захотел бы он поразить!..
Послы Хубилая, открыв тяжелые вежды, переглянулись и одобрительно закивали головами.
Посол Берке сидел все так же недвижно.
Наконец старший баскак великого хана, Улавчий, сказал, глядя на Александра:
— Ты мудр, как всегда, Искандер… Мы здесь — лицо повелителя, имя его да будет свято!.. Я — держатель малрй его печати… Ты получишь для народа твоего просимое. Отныне и в веки, никогда ни один русский не будет взят в войско!.. Сегодня же я напишу тебе эту грамоту!.. И ты можешь, именем самого Хубилая, обнародовать ее.
Заговорил Китат:
— Я — лицо повелителя, — да будет имя его благословенно! Но в моей власти только счет и раскладка даней его… Купцы из народов Хойтэ не будут больше взимать дани в царскую нашу казну с народа твоего. Я убедился, что эти сборщкки податей больше радеют для себя, чем для повелителя, и что бессмысленно народ твой ожесточают. Ты сам хо тел взи лать эти дани и своими людьми доставлять их? Пусть будет так. Я сегодня же велю написать об этом грамоту, с приложением печати повелителя всех людей. И ее также ты можешь объявить народу твоему.
«Ишь какие сговорчивые стали!» — подумал Александр. Ему стоилл великих усилий скрыть свою радость.
«Значит, — подумал он, — им ничего еще не известно!..»
Да, им еще не известно было, что никакой крестовый поход Европы под главенством папы не угрожает монголам: одна из последних булл папы к христианским князьям и государям отменяла этот поход против татар и объявляла заменой ему другой крестовый поход — против русских, Литвы и Эстонии — на защиту Тевтонского ордена.
Папа Александр обращался с призывом ко всем христианским государям — покарать отступника Миндовга, ибо, мало того, что сей вероломный литвин отвергся католичества, оставя, однако, за собою королевскую корону, которою короновал его легат, но еще и истребил в битве под Дурбаном цвет Ливонского ордена, во главе с прецептором Литвы — Горнхаузеном.
Всех захваченных в плен рыцарей приказал сжигать на кострах, в седле и в полном панцирном вооружении, предварительно связав ноги рыцарскому коню и подперев его железными кольями. Однако только Сильверта Шиворда успела предупредить королева Марфа, и резидент Тевтонского ордена при дворе литовского владыки успел спастись…
Римской курии стало известно, что возвратившийся к язычеству Миндовг пересылался с Невским, зовя его и всех русских князей к совместному удару на Юрьев и Ригу, дабы ниспровергнуть немецкий орден.
Великий магистр ордена, Анно фон Зангерсхаузен, взывал о крестовом походе против Новгорода и Пскова; против эстов, снова ввергшихся в язычество и перебивших у себя католическое духовенство.
Невский перехватил и держал в тайном заточении послов Тевтонского ордена к Берке. Еще не найден был ключ к затаенью, которым написана была грамота магистра, отнятая у послов, переодетых купцами, еще недосуг было допросить их самому Александру, однако Невский нисколько не сомневался, что речь идет о союзе Рима с татарами против Руси; не того ли ради посылаем был в Татары, в Каракорум, и Плано-Карпини и Рубрук?
