Валентин Азерников - Долгорукова
«Они не знают, каков наследник престола, — с горечью размышлял Лорис. — Когда он придёт к власти, им станет совсем худо. Его наставники растравляют в нём злобность и непримиримость к любому инакомыслию. Никакого послабления врагам престола и православия, вешать и стрелять их без всякой пощады как бешеных собак...»
Лорис призывал к умеренности, он хотел согласия. Но нигилисты-социалисты не доверяли его призывам к примирению, они усматривали в них коварный ход с целью выловить всех и сослать в Сибирь. Там было достаточно просторно. Тамошние морозы и суровый климат могли заморозить и охоту бунтовать... А каторжный труд в рудниках и вовсе укротить самый буйный нрав.
Надо бы вновь напомнить Екатерине Михайловне об осторожности. Государю хотя бы временно не следует ездить на развод в Михайловский манеж. Вот он, генерал-адъютант Лорис-Меликов, прошедший огонь, трубы и чёртовы зубы, покоритель неприступного Карса, победитель крамолы и чумы, самый боевой и испытанный генерал среди приближённых Александра, несмотря на все предпринятые меры к предотвращению террористических актов, сам блюдёт предосторожность. Что же говорить об императоре...
В Крым, в Ливадию злодеи не сунутся, — Лорис был убеждён в этом. Вряд ли государь захочет отправиться в другое своё надёжное убежище — в прусский Эмс, куда он уже не раз уединялся со своей возлюбленной и где пользовался лечебными источниками с именитыми названиями вроде Вильхельмсквелле, Фюрстенбруннен либо Кессельбруннен. С другой же стороны, глядя на измождённого, истрёпанного старца, Лорис подумал, что лучше бы ему отправиться именно в Эмс, на лечение. Тож насиженное место...
Размышляя так, он отправился в свою резиденцию у Цепного моста, внушавшую меньше трепета, нежели прежде, после упразднения Третьего отделения его величества канцелярии. Он был горд — заслуга упразднения принадлежала всецело ему. Равно и отставка Митьки Толстого, ненавидимого всеми. И отдал распоряжение насчёт тщательного обследования склада русских сыров и иных заведений на Малой Садовой.
Генерал Мравинский отправился туда во главе двух жандармов, которым было сказано, что все они — санитарная комиссия и в их обязанность входит проверка санитарного состояния торговых заведений.
С другой же стороны, содержатели склада русских сыров не могли не заметить пристального интереса к их лавке субъектов, явно не относящихся к покупателям. Да и знакомый флотский лейтенант, собиравшийся наведаться в лавку, заметил слежку и, не желая испытывать судьбу, подозвал извозчика, случившегося на улице, и улепетнул от сыщика.
Следили! Заподозрили, видно, в связях с крамольниками, с врагами царя и престола. Конечно теперь не оставят без внимания их заведение. Надобно содержать его в порядке, так, чтобы комар носу не подточил, не то, что полиция. Со стороны пристава и квартального они подвоха не ожидали. Но понимали, что и вниманием более значительных особ обойдены не будут.
Так оно и вышло. Спустя день после визита пристава, который оказался большим любителем русских сыров, да ещё свежих, да ещё под водочку, в склад нагрянула какая-то санитарная комиссия. Сроду не слыхали, что есть такие комиссии. Что за комиссия. Создатель... Но это уж из другой оперы.
Господин Кобозев, впрочем, встретил комиссию радушно.
— Добро пожаловать, господа хорошие. Извольте осмотреть наше заведение. А уж потом отведать нашего сырка, да-с.
Лицо его при этом не отражало никакого волнения. А его супруга, окая по-вятски, приговаривала:
— Вестимо игиену эту, чистоту то есть, блюдём со всем старанием. Да рази мы не понимаем. Оч-чень даже понимаем, всё должно сверкать.
— Вот и поглядим при вашем содействии, — сказал главный, представившийся инженером Маравинским.
— Стало быть, вы из польской нации изволите происходить? — поинтересовался господин Кобозев. — Интеллигентная нация, уважаемая.
— Отец из польской, — неохотно отозвался инженер. — Ну показывайте, что у вас тут есть. В бочках что?
— Сыры, ваше превосходительство, сыры. — С этими словами он приоткрыл бочку. — Вот, сделайте милость, поглядите: отборные костромские сыры в кругах. Не побрезгуйте, позвольте, я вам нарежу на пробу-с.
— Нет-нет, не сейчас, пойдём дальше, — поморщился инженер. — Это всё бочки с сырами.
— Так точно, не извольте беспокоиться. Сыры, всё сыры-с.
— Ну хорошо, хорошо. А это что за сырость? — и он ткнул сапогом в одну из бочек, вокруг которой расползлось мокрое пятно.
— От неосторожности. Сметану пролили, пришлось отмывать, дабы жирности на полу не осталось. Наползут, знаете ли, всякие букашки на жир, а после и в бочку с товаром могут забраться.
Тем временем сопровождавшие инженера члены санитарной комиссии заглядывали во все углы, приподымали лавки, поставец, выстукивали пол палкою. Видно, инструкция у них была такая — всё самым дотошным образом обследовать. Дворник к ним присоединился, приговаривая:
— Господа справные, хорошие господа. И социалистов бранят. Как положено.
— Положено-неположено, а мы все должны осмотреть и составить акт, — раздражённо произнёс инженер. — А что вот это за деревянная крышка? Зачем тут она?
— Известное дело: полуподвал, сырость. А от сырости товар портится, да и нам вредоносно. Вот и обшили деревом. Оно сырости ход преграждает.
— Ну-ка, Лаврентий, попробуй-ка отворить эту крышку, — приказал инженер.
Лаврентий попытался, но обшивка не поддалась.
— Крепко прибита, Ваше превосходительство, — отрапортовал он.
— Ну ладно, ладно.
— Не извольте беспокоиться, Ваше превосходительство, там под ней стена, — обрадовано подхватил Кобозев.
Тщательный осмотр никаких нарушений санитарного порядка не обнаружил. Господин Кобозев не скрывал своего удовлетворения.
— Сырку бы отведали, Ваше превосходительство, и вы, господа хорошие. А? Есть чем и запить. От Смирнова.
— Некогда нам, — буркнул инженер, — Пошли. Акт мы вам пришлём. — После их ухода мадам Кобозева мелко закрестилась.
— Фу, пронесло. А у меня было душа в пятки ушла.
Глава двадцать первая
ПЕРВОЕ МАРТА, ИЛИ ВОСЕМНАДЦАТЬ - ВОСЕМЬДЕСЯТ ОДИН...
Что и кто теперь Россия? Все сословия разъединены.
Внутри их разлад и колебания. Все законы в переделке.
Все основы в движении. Оппозиция и недовольство
проявляются везде. Половина государства в
исключительном положении. Карательные меры
преобладают... Один государь... Он призван быть
нравственным собирателем земли русской...
Угодно ли ему будет уразуметь и исполнить это
призвание? Царское солнце ярко озарило и
обогрело наши долы! 19 февраля 1861 года.
С тех пор оно неподвижно, как будто вновь
остановлено Иисусом Навином. Пора ему
осветить и согреть наши вершины и окраины.
Валуев — из Дневника— Подписал! Подписал! Не только сам, но и оба главные: наследник и великий князь Константин Николаевич во удостоверение и согласие, — Лорис довольно потирал руки.
Председатель Комитета министров и член Государственного совета Пётр Александрович Валуев, не жаловавший Лориса более всего потому, что он был «узурпатор» и оттёр его от государя, поджал свои и без того узкие губы.
— Вы полагаете, генерал, что ежели государь подписал ваше либеральное сочинение, то все бросятся его тотчас выполнять? Экая наивность! От него же за версту разит конституцией. А она ненавистна большинству наших ортодоксов во главе с Победоносцевым...
— Но ведь это указ и манифест государя. Стало быть, они есть выражение высшей воли, обязательной для подданных империи.
— О, Михаил Тариелович, вы искренне заблуждаетесь, — саркастически усмехнулся Валуев. — Я, как вам известно, забрался по чиновной лестнице на самый верх и мог бы перечислить вам великое множество императорских указов, оставшихся лишь в бумажном исполнении. Да и наш добрый и благодушный государь, похоже, с этим примирился.
— Не говорите, Пётр Александрович, — с жаром возразил Лорис. — Государь полон желания любыми способами ослабить политическое напряжение в империи. Он изволил сказать мне: так долее жить нельзя. В России должен воцариться мир и согласие. Государь смог убедить и цесаревича, поначалу весьма противившегося принятию сих документов.
— Ну-ну... Поглядим. А впрочем, отчего же нет? Его величество изволил позавчера призвать меня и советоваться по поводу начал представительного правления. Я согласился: назрело. Но надобно основательно подготовить общественное мнение.
— Эти идеи бродят в умах много лет, если не десятилетий, — убеждённо произнёс Лорис. — Пора дать им ход. Мы и так отстали от цивилизованных стран. Государь винит себя за промедление. За то, что начал царствование как реформатор, дал движению замедлиться, а затем и вовсе остановиться.