Эптон Синклер - Широки врата
Митинг начался, когда спустились сумерки. Ораторы стояли на грузовике, и несколько тысяч людей столпились вокруг него. Всё трамвайное движение на этой большой площади прекратилось. Ничто не могло помешать их красноречию. Они спели боевую песню английских социалистов Красный флаг, а затем выступил глава профсоюза учителей, а после несколько других. Ланни не видел Рауля, пока того не представили, как жертву террора Примо де Ривера, вернувшегося на защиту своей родины.
Ланни слышал выступления своего друга много раз, но никогда такого, как сейчас. Это сопротивление рабочих против фашистской контрреволюции стало вершиной всей жизни испанского крестьянского мальчика. Это стало часом, которому он посвятил свое образование, и доказательством того, что оно что-то стоило как, для него самого, так и для других. Он рассказал слушателям немного о своей жизни, просто чтобы дать им понять, что он был одним из них, и делил с ними голод и угнетение. Он рассказал, как свет понимания осветил его душу, и как он стремился, как Прометей, донести этот свет другим. Были люди, которые пытались потушить этот свет и ввергнуть людей в темноту. Эти люди, считали человеческие существа вьючными животными, машинами, которые можно заставить работать без остановки. У этих людей не было в сердце любви к своим товарищам, им безразлично было их будущее, у них не было желания помочь им, а есть только жадный интерес, чтобы извлечь из их труда возможную материальную выгоду.
Раулю было отведено несколько минут для выступления, и он пытался остановиться, но толпа не позволила ему. «Más! Más!» — кричали они. Его образный язык был именно тем, что требовалось их пламенным темпераментам. Все великие громкие слова, которые он использовал — libertad, igualdad, fratenidad, humanidad[144] — были их мечтами, которые они лелеяли в своих душах. Их громкие крики и аплодисменты стимулировали оратора к большему усердию. Перед тем, как он закончил, они были полностью в его руках. И если бы он сказал им, пойти и сжечь Церковь-де-Санта-Ана, которая стояла на другой стороне площади, то они сделали бы это. Но он сказал им, что они должны организоваться и защитить свое правительство до последнего мужчины и женщины. Собирать булыжники и швырять их с крыш домов на фашистских захватчиков. Бить их пиками, кухонными ножами и дубинами с гвоздями. Взять себе лозунг французов под Верденом: «Passeront pas! No pasaran! Они не пройдут!»
Люди столпились вокруг оратора, шумели, жали ему руку, хлопали его по спине, соглашаясь с ним и обещая следовать его советам. Короче говоря, это был триумф, и место Рауля Пальмы в испанском рабочем движении было обеспечено. Он был похож на орленка, который не покидает своего гнезда и не скачет с ветки на ветку, как другие птицы, а стоит на краю гнезда и тренирует свои крылья день за днем, пока не будет полностью готов. Затем он летит, и это его полет. С этого момента он орёл.
Два моряка, которые сопровождали Ланни из гавани, заявили, что этот Златоуст должен пойти на митинг там и произнести ту же речь. Кто-то нашёл машину и усадил Рауля в неё. Другие толпились или цеплялись за борта или за корму. И они поехали, вовсю сигналя, в Барселонету.
Ланни за ними не последовал. Он знал эту речь, потому что Рауль практиковал её частями на нем в течение последних трех недель. Более того, он подумал, что было бы опасно бродить по этим улицам в ночное время. Днем он мог использовать свою любезную улыбку и умение выходить из трудного положения. Но в темноте люди боятся и начинают стрелять, чтобы выстрелить первым. Размышляя таким образом, он прошёл один квартал по Пасео де Грасия и два квартала вдоль Калле-де-лас-Кортес Каталанас да самой гостиницы. Когда он разделся, то подумал, что достаточно нагляделся, как вершится история в Испании. С этого момента Рауль будет занят. И Ланни не может находиться рядом с ним, не афишируя себя. В конце концов, революция довольно запутанное дело. Во всяком случае, если смотреть со стороны.
Лежа в постели, он подумал: «Ну, я потерял машину. Какой-нибудь штабист или профсоюзный деятель найдёт её слишком удобной, чтобы вернуть. Но ей уже третий год, и Бьюти будет только рада».
В домашней жизни Ланни это всегда было так. Всегда его мать или его жена заправляли ею. Его костюмы, его рубашки, его галстуки, его автомобили всегда выходили из моды. Все, чем он пользовался, должно быть заменено на то, что было более à la mode, в чём рекламодателям удалось уговорить его женщин. Действительно быть за рулем автомобиля третий сезон было социальным позором. Таким образом, он будет иметь новую модель, и потеряет только цену сдаваемого старого автомобиля, не такую уж большую за третий год.
Что ему делать? Это была проблема всех богатых. Каждый человек выбирал для себя направление. Ланни, который считал себя человеком широких взглядов, не был уверен в выборе. Но вне зависимости от того, что он выбрал, ему можно будет попасть туда, куда ему захочется на этом старом континенте. С такими приятными мыслями, он погрузился в мирную дремоту.
VIII
Он не знал, как долго он спал. Он проснулся от тупого, тяжелого звука, повторявшегося много раз: бум, бум, бум. Он открыл глаза и лежал неподвижно, думая: «Это стрельба!» Он много раз слышал её во время мировой войны. В Париже и Лондоне, когда дирижабли пролетали сверху, и в Бьенвеню, когда подводные лодки выходили на охоту или сами становились объектами охоты. Получив разъяснения от сведущих людей, он сам стал экспертом в области звуков. И подумал: «Это артиллерия. Фашисты двинулись».
Он лежал неподвижно, прислушиваясь. Он ничего не мог сделать в этом сражении. Его машина ушла к марксистам, а его автоматический пистолет Бэдд и все патроны к Раулю. Он пытался оценить, приближались ли звуки. Вероятно, нет. Артиллерия не перемещается во время стрельбы. Он подумал: «А не заснуть снова?». Но обнаружил, что слишком занят, пытаясь угадать, кто стрелял, и куда.
Он посмотрел в окно и увидел бледно-серый свет. Атака шла на рассвете в соответствии с военной наукой. Под своим окном он слышал движение транспорта и решил встать и посмотреть. Колонна автобусов муниципального транспорта проходила мимо, груженная людьми внутри и на крышах. Они пели Интернационал. «Это есть наш последний и решительный бой!» В тусклом полумраке это звучало вполне реалистично. Люди шли на смерть, провозглашая будущее, которое они никогда не смогут увидеть. «С Интернационалом воспрянет род людской!»
Коммунисты, подумал Ланни. Но нет, все они сейчас смешались, объединенный фронт, наконец. Они пели друг другу свои песни: коммунисты, социалисты, анархисты, синдикалисты, демократы, республиканцы, либералы выходили на борьбу с угнетением и эксплуатацией под любым лозунгом. Это было то, на что надеялся Ланни, с тех пор как начал понимать. Теперь он чувствовал себя на высоте, и заново прочувствовал свою веру.
Но, конечно, недолго. Великие моменты не длятся долго в этом сбитом с толку и беспорядочном мире. Какими идеальными не были бы мечты, на деле они не сбываются, так как не существует ни одного совершенного человеческого существа или их группы. Сейчас Ланни увидел красное свечение над крышами домов, а затем и мчащиеся пожарные машины. Он понял, что пожар был рядом. Вспомнив окружающую местность, он решил, что это была Церковь-де-Санта-Ана, которую он видел на темном небе в качестве фона для речи Рауля. Неужели кто-то решил сжечь её, даже без совета со стороны оратора? Разные личности решили жечь церкви и церковные здания по всей Испании, чтобы положить конец использованию религии в поддержку политической реакции и промышленного рабства. Ланни было жаль, потому что для него эти старые церкви были святилищами искусства и той культуры, какая существовала в их дни. То, что он хотел сжечь, были не старые церкви, а старые обычаи и социальные механизмы.
IX
Заядлый экскурсант решил выйти и посмотреть, что творится. Он оделся и спустился в вестибюль, где нашел несколько оставшихся гостей. Некоторые из них не удосужились даже одеться. Что происходило? Швейцар был снаружи и настоятельно рекомендовал туда не выходить, потому что кто-то выстрелил в него. Он ударился о стену, и теперь у него в голове страшный шум. Молодые парни сошли с ума и не знают, что творят. Человек произнёс это на испанском языке, затем на английском, а потом и на французском языке. Его работа требовала умения сказать несколько вещей на всех трех языках. А его дрожащий голос и руки придали фразе цвет и убеждение. Ланни решил вернуться в свою комнату, где у него был хороший и безопасный вид на город.
Он наблюдал рассвет над Барселоной и над ее синем морем, наступавший так быстро, как гром. В буквальном смысле слова гром, ибо сейчас шёл тяжелый бой в юго-западном пригороде города. Будучи «звездой» этого отеля, он попросил и получил радио в свою комнату, и когда другие гости узнали об этом, то они напросились в гости. Таким образом, большую часть утра он был в приятной компании дам и господ из нескольких частей света, все из них, возможно, могли бы быть приняты в гостиной в Бьенвеню, и которые говорили, только то, что они говорили бы там.
