Валерий Замыслов - Иван Болотников Кн.1
Куракин оторопело глянул на Васильева.
— Рехнулся, атаман! Да мыслимо ли дело голытьбу на бояр напущать? То бунт!
— Погодь, боярин, уйми гнев. Не на бунт призываю. Помыслы мои иные. И царь будет доволен, и на Дону станет спокойно.
— Не разумею тебя, Богдан Андреич, никак не разумею.
— Сейчас уразумеешь, боярин. Но хочу упредить, — разговор наш держи в тайне великой. Иначе ни мне, ни тебе головы не сносить.
— Не болтлив я, Богдан Андреич. Богом клянусь, — истово перекрестившись, заверил Куракин.
Васильев поднялся и толкнул ногой дверь. В сенях никого не было. Атаман вновь подсел к боярину, но заговорил не сразу, все еще не решаясь высказать задуманное.
— Коли от татар отобьемся, голытьбе в куренях не усидеть — в набег подастся. Многие с Дона уйдут, то и добро. Дурную траву — с поля вон. Придет голытьба на Волгу, захочет купцов и бояр зорить, а угодит в капкан.
Куракин вновь непонимающе глянул на Васильева, и тот наконец прояснил:
— О разбойном походе извещу на Москву. Борис Годунов уж сколь лет помышляет покончить с крамолой на Дону. Вот и пусть изводит. Прикажет снять цареву рать с Оки — и конец голодранцам. Уяснил, боярин?
— Вот ты каков, — крутнул головой Куракин. — Коварен, Богдан Андреич, ох, коварен. Ужель своих донцов не жаль?
— Какие они «свои»? — желчно отмахнулся Васильев. — Они добрым казакам житья не дают. Не нужны они Дону!
В тот же день Куракин заспешил в Москву.
Глава 9
Крымский повелитель
Вскоре все казачье Понизовье собралось в Раздорах. Покинула свою станицу и родниковская повольница во главе с атаманом Болотниковым.
Раздоры готовились к осаде.
Пушкари и затинщики чистили пушки, пищали и самопалы, возили к наряду[230] картечь, ядра и бочки с зельем. Казаки волокли на стены бревна, колоды и каменные глыбы, втаскивали на затинный помост медные котлы со смолой. В кузнях без умолку громыхали молоты: бывшие посадские ремесленники ковали мечи и копья, плели кольчуги, закаливали в чанах сабли и точили стрелы.
Многие казаки прибыли в Раздоры по Дону; на берегу скопились сотни челнов, будар и стругов. Болотников как-то посмотрел с крепостной стены на суда и покачал головой.
— Не дело, казаки. Надо убирать струги.
— Пошто? — не понял его Федька. — Струги могут и понадобиться.
— Татарам, Федор. Придут и спалят. А того хуже — ров судами завалят и под самый тын перескочат. Дело ли?
— Не дело, друже, — кивнул Берсень.
— Разумно Болотников гутарит, — поддержал Ивана казак Гришка Солома. — Татары нам лишь спасибо скажут. Убирать надо струги.
— Ужель в город тянуть? Пуп сорвешь, — молвил Васюта.
— Тяжеленько, — вздохнули казаки.
— Пошто в город? Струги для воды ладили. Упрячем в плавнях, и ни один поганый не сыщет. Без струга на Дону — как без коня. Авось еще и на море соберемся. Так ли, донцы?
— Так, детинушка! Нельзя нам без стругов!
В тот же день все суда были надежно укрыты в донских плавнях.
Раздоры ждали вестей. Три раза на дню в город прибывали дозорные и доносили:
— Тихо в степи. Татар не видно.
— На курганах молчат.
Донцы недоумевали:
— А, может, ордынцы стороной прошли? Взяли да и махнули Муравским шляхом.
— И то верно, сакма тореная. Пошто орде крюк давать?
Однако на другой день гутарили иное: сторожевые курганы ожили, задымили кострами. Первыми заприметили татар дозорные родниковской сторожи. Казак Емоха, напряженно вглядываясь в степь, вдруг подтолкнул локтем соседа-повольника.
— Глянь, Деня. Небоскат будто почернел. Аль тучи набегают?
— Зрю… Колышутся тучи-то… Да то ж орда, Емоха!
— Орда?… Уж больно велика. Весь небоскат в сутеми.
— Тьма-тьмущая! Орда, Емоха!
Казаки поспешно запалили костер; над высоким курганом взметнулся столб дыма. Емоха и Деня вскочили на коней и стрелой понеслись к соседнему дозору, расположенному в двух верстах. Но там дым тотчас увидели и запалили на кургане свой костер; затем взвились дымы на третьем и четвертом курганах…
Хан Казы-Гирей двинулся на Русь. Несколько лет он готовился к этому набегу. Он жаждал добычи и мести. Последний большой поход на урусов был неудачен. Казы-Гирей успешно дошел до Москвы, захватил богатый ясырь и награбил много добра; оставалось взять столицу урусов. Но русская рать, вставшая под Москвой, разбила ханские тумены и погнала в степь.
Тщеславный Казы-Гирей не оставил мечты о захвате столицы урусов.
— Я покорю Русь! — кричал он своим приближенным. — Москва будет лежать у моих ног. Неверным не устоять против моих славных багатуров[231]. С нами аллах!
Взгляд Казы-Гирея остановился на турецком паше, прибывшем в Бахчисарай из Царьграда.
— Готовы ли твои янычары, Ахмет?
Статный рыжебородый паша в высокой белой чалме и шелковом халате с рубиновыми пуговицами учтиво склонил голову.
— Готовы, великий хан. Султан султанов и царь царей, повелитель земель Магомет Третий в великом гневе на московского государя. Он выделил из своего войска тридцать тысяч спахов[232] и янычар. Они бесстрашны, как львы. Вместе с твоими багатурами они испепелят Русь.
Крымский хан знал, что султан Магомет давно недоволен Москвой. Дерзость урусов не знает границ: они не только посягают на Крымское ханство, но и протягивают руки к Иверии, Кахетии и Кабарде, они заигрывают с Персией — заклятым врагом Османской империи.
Особую заботу вызвал у султана город Азов — опорная каменная крепость Османской империи. Через Азов проходил наиболее оживленный и наиболее прибыльный для Стамбула торговый путь. Но вот Азову начали угрожать русские. Донские казаки поселились почти у самого города и помышляли захватить крепость, чтоб свободно, без помех выходить в Черное море и грабить побережье Османской империи. Казаки на сотнях стругов проскакивали мимо Азова и нападали на Измаил и Очаков, Синоп и Трапезунд, Кафу и Судак. Появлялись струги и под самым Царьградом.
Неслыханная дерзость донской повольницы приводила «царя царей» в ярость. Он посылал на казаков галеры с умелыми в морском бою турками. Те расстреливали струги из пушек, топили и поджигали суда огненными ядрами, и все же многие струги безнаказанно возвращались с добычей на Дон. Казаки были смелы, хитры и изворотливы, они не унимались и редкий год не выходили в Черное море.
Азов надо было укрепить, чтоб навсегда преградить путь русским в морские владения султана.
Магомет послал в крепость большой огнестрельный наряд и многотысячное войско отборных янычар.
Не пожалел султан выделить янычар и для крымского набега.
— Казаков надо уничтожить, их городки предать огню!
Казы-Гирей вначале помышлял обойти Раздоры стороной. Он хотел идти на Москву давно изведанным путем — Муравским шляхом. Но он не мог ослушаться своего сюзерена и послал на Раздоры два тумена под началом отважного мурзы Джанибека. Приказал ему:
— Раздоры стереть с лица земли! Так велит аллах. Казаков в ясырь не брать, всех резать до единого. Колодцы отравить, степь выжечь, превратить Дон в мертвую пустыню.
— Я выполню твою волю, мой повелитель, — склонив голову и приложив руки к груди, твердо сказал мурза.
Глава 10
По заветам Чингис-хана
Из степей на Раздоры грозно наплывала татарская орда.
Гудела земля от топота копыт, шарахались птицы и звери от визга и воя наездников. Татары неслись к главному казачьему городу.
Миновав Перекоп, Джанибек повел тумены Муравским шляхом, но через триста вёрст он повернул войско направо и ступил на Калмиусскую сакму, где вскоре должны были начаться казачьи городки и станицы.
Но первое же донское становище оказалось пустым; в землянках не было даже древних стариков и старух. Тишиной и запустением встретили Джанибека и другие станицы.
«Худая примета, — подумал мурза. — У русы узнали о походе и предупредили Москву».
Однако особой тревоги не было: Москва — дело хана Казы-Гирея, ему же надлежало взять Раздоры.
Вначале татары шли осторожно; пряча тумены от казачьих степных разъездов, они крались по лощинам и оврагам, ночью не разводили огней и во все стороны рассылали ловких юртджи; но когда орде стали попадаться покинутые становища, Джанибек повел воцско в открытую.
На пятый день юртджи донесли:
— Раздоры близко, досточтимый мурза. Полдня пути — и войско будет у крепости.
Джанибек остановил тумены на отдых. Так было всегда: прежде чем приступать к бою, орда два-три дня восстанавливала силы. Так завещал великий Чингисхан.
Проворные слуги принялись ставить походный шатер. Вскоре Джанибек восседал на высоко взбитых подушках и тянул кальян [233]. На мурзе — белоснежная чалма из тончайшей ткани, усеянная жемчугом и алмазами, парчовый халат с широким золотым поясом, усыпанным самоцветами, красные сафьяновые сапоги с нарядной вязью.
