Джеймс Боллард - Империя Солнца
Впрочем, на пересечении авеню Петэн и авеню Хейг движение по-прежнему регулировали с подвесной площадки британский полицейский сержант и два сикхских унтерофицера из шанхайской полиции, под надзором одного-единственного стоявшего у них за спинами японского солдата. Вооруженные японские пехотинцы разъезжали по городу на разукрашенных камуфляжными пятнами грузовиках, как туристы на экскурсии. У Института Радия стояла, подтягивая перчатки, группа японских офицеров. Поверх рекламы кока-колы и колтекса красовались свеженаклеенные плакаты с портретами Ван Цзинвея, коллаборациониста, лидера местного марионеточного правительства. На авеню Петэн Джима нагнала колонна китайских солдат [23]; перекрывая шум толпы, они скандировали лозунги. То и дело сбиваясь с ноги, эта армия обычных кули, одетых в оранжевые мундиры и в американского образца резиновые кеды, промаршировала мимо барочного фасада казино «Дель Монте», а потом — мимо стадиона для собачьих бегов.
На проезжей части возле трамвайной остановки на авеню Хейг сотни пассажиров на минуту притихли, наблюдая за публичной казнью. На посадочной платформе лежали обезглавленные тела в стеганых крестьянских халатах, мужчины и женщины, должно быть, карманники или шпионы-гоминьдановцы. Китайские унтеры вытирали башмаки от крови, которая уже успела набраться в желобки трамвайных рельсов. Подошел переполненный трамвай, зазвонил и отогнал палачей в сторону. А потом прогремел себе по маршруту дальше, со свистом высекая дугой из провода и разбрасывая по сторонам искры, и передние колеса у него были окрашены влажно отблескивающим темно-алым цветом, как будто на ежегодной демонстрации профсоюзов.
В обычное время Джим бы остановился, чтобы посмотреть на толпу. По дороге домой из школы Янг часто заезжал в Старый город. Публичную казнь через повешение обычно приводили в исполнение на маленьком стадионе с начищенным скребками полом и скамьями вокруг тиковых виселиц, и это зрелище неизменно собирало многочисленную задумчивую аудиторию. Китайцы потому так и любят спектакль смерти, решил про себя Джим, что он напоминает им о том, что они и сами до сих пор живы по чистой случайности. И проявлять жестокость они любили по той же самой причине, чтобы не тешить себя лишний раз мыслью, будто в мире есть что-то, кроме жестокости.
Джим наблюдал за тем, как кули и крестьянки смотрят на обезглавленные тела. Поток пассажиров постепенно оттеснил их прочь, затопив, затоптав это маленькое поле смерти. Он свернул в сторону, запнувшись о жаровню, на которой уличный торговец поджаривал кусочки отбитого змеиного мяса. Капли жира падали в деревянную бадью, где плавала еще одна змея, дергаясь и колотясь о стенки всякий раз, как на нее попадало раскаленное масло. Торговец ткнул в Джима горячей шумовкой, стараясь попасть в голову, но тот уже успел поднырнуть под припаркованные рядом рикши и побежал по запачканным кровью рельсам к остановке.
Пробравшись между ждущими своей очереди пассажирами, он нашел себе местечко на бетонной скамье, рядом с группой крестьянок, которые куда-то везли кур в плетеных корзинах. От женщин пахло усталостью и потом, но Джим слишком утомился, чтобы двигаться. Он прошел по запруженным толпой улицам больше двух миль. И знал, что за ним уже давно идет молодой китаец, должно быть, сутенер или шестерка на посылках у одного из десятков тысяч шанхайских мелких гангстеров. Высокий парень с бледным, словно лишенным костей лицом, масляными черными волосами и в кожаной куртке, — он пристроился к Джиму возле собачьего стадиона. Киднэппинг в Шанхае был обычным делом, и родители даже требовали, чтобы Джима в школу непременно сопровождала гувернантка, до тех пор, пока не привыкли доверять Янгу. Он решил, что парень клюнул на блейзер и кожаные туфли, а еще на летные часы и на торчавшую у него из кармана американскую авторучку.
Парень протиснулся через толпу и прямиком двинулся к Джиму; его желтые руки были похожи на пару хорьков.
— Американски мальчик?
— Английский. Сейчас сюда должен подъехать мой шофер.
— Англиски… мальчик. Иди сюда.
— Нет — вон он едет.
Парень подался вперед, выругался по-китайски и схватил Джима за запястье. Его пальцы забегали по металлическому браслету, пытаясь расстегнуть замок. Китаянки не обращали на происходящее никакого внимания; куры мирно спали у них на коленях. Джим стряхнул было руку, но парень тут же перехватил его за предплечье. Другой рукой он уже успел достать откуда-то из-под куртки нож и явно собирался отхватить Джиму кисть.
Джим вывернулся. Прежде чем парень успел снова схватить его, он опрокинул на него корзину с колен той китаянки, что сидела справа от него. Парень упал навзничь, молотя ногами по пронзительно кудахчущей птице. Женщины вскочили на ноги и принялись на него кричать. Не обращая на них внимания, он спрятал нож и пошел за Джимом, который метнулся сквозь толпу пассажиров, показывая им на бегу синяк на руке.
Ярдах в ста от остановки был перекресток с авеню Жоффр. Джим добежал до поворота и остановился передохнуть у запертого на висячий замок парадного входа в «Нанкин-театр», где в прошлом году крутили пиратскую китайскую копию «Унесенных ветром». Полуразобранные лица Кларка Гейбла и Вивьен Ли красовались на фоне арматуры и вида на горящую Атланту, едва ли не в натуральную величину. Плотники-китайцы снимали фанерные щиты с написанным на них дымом пожарищ, который вздымался высоко — казалось, в самое шанхайское поднебесье — и был едва отличим от настоящего дыма, все еще висевшего над многоэтажками Старого города, где нерегулярные гоминьдановские части пытались было остановить японское наступление.
Парень с ножом по-прежнему маячил у Джима за спиной — обходил пешеходов, подскакивал на носках дешевых кед. Посреди авеню Жоффр был расположен полицейский пропускной пункт, выложенные из мешков с песком огневые позиции обозначали западную границу Французской Концессии. Джим прекрасно отдавал себе отчет в том, что ни вишистская полиция, ни японские солдаты даже и пальцем не пошевелят, чтобы ему помочь. Как раз в эту минуту они с головой ушли в созерцание одномоторного японского бомбардировщика, который на бреющем шел над беговой дорожкой стадиона, так, словно собирался прямо здесь зайти на посадку.
Тень от самолета скакнула через улицу, и в тот же момент Джим почувствовал, как парень с ножом сорвал у него с головы школьную шапочку и одновременно ухватил за плечи. Джим рванулся вперед и побежал через толпу, через улицу к пропускному пункту, вскакивая в коляски рикш, спрыгивая по другую сторону и крича во весь голос:
— «Накадзима»!… «Накадзима»!…
«Вспомогательный» китаец в вишистском мундире хотел было ударить его бамбуковой тростью, но тут один из японцев-часовых запнулся на ходу и посмотрел на Джима. Его взгляд зацепился за японские закорючки на металлической полоске, которую Джим унес недавно из разбитого истребителя на аэродроме в Хуньджяо, а теперь выставил, как пропуск, перед собой. Едва снизойдя до того, чтобы обратить внимание на мальчика, он, не торопясь, пошел дальше, но успел разрешающе качнуть в его сторону стволом винтовки.
— «Накадзима»!…
Джим влился в очередь, выстроившуюся перед пропускным пунктом. Как он и предполагал, его преследователь тут же растворился среди нищих и болтающихся без дела рикшей-кули на французской стороне изгороди из колючей проволоки. И в который раз Джим уяснил для себя одну простую истину: его единственными защитниками в Шанхае были японцы, с официальной точки зрения — его главные здесь враги.
Нянча ноющую руку, злясь на себя за то, что лишился школьной шапочки, Джим наконец добрался до Амхерст-авеню. Синяки он старательно прикрыл рукавом рубашки. Мама постоянно переживала из-за того, что на улицах Шанхая его поджидают разного рода опасности, и даже понятия никакого не имела о его долгих разъездах на велосипеде по всему городу.
На Амхерст-авеню было пусто. Толпы нищих и беженцев все куда-то подевались. Ушел даже старик у ворот и унес с собой жестянку. Джим побежал по подъездной дорожке, мечтая поскорей увидеть маму, как она сидит на диване у себя в спальне, и поговорить с ней о Рождестве. Он уже решил для себя, что о войне не скажет с ней ни слова.
К парадной двери был прибит длинный матерчатый свиток, весь покрытый японскими иероглифами, печатями и регистрационными номерами. Джим нажал кнопку звонка и стал ждать, пока Второй Бой откроет ему дверь. Он чувствовал себя измотанным, изношенным, как вконец стоптанные туфли у него на ногах, а еще он заметил, что вор успел разрезать ножом рукав его блейзера — от локтя вниз.
— Бой, быстро!… — Он начал было выговаривать привычное: — Убью!… — но осекся.
В доме было тихо. Во флигеле для прислуги не спорили между собой над чаном грязного белья ама, и привычного стрекота ножниц садовника, подстригающего газон вокруг клумб, тоже не было слышно. Кто-то выключил мотор насоса, подающего воду в бассейн, хотя отец строго-настрого велел не останавливать его всю зиму, чтобы не испортился фильтр. Он посмотрел вверх, на окна собственной спальни, и увидел, что решетка кондиционера опущена.
