Дороти Даннет - Весна Византии
Юлиус побагровел. Он уже было открыл рот для ответа, но Козимо де Медичи прервал его:
― Молчите, мастер Юлиус. Сперва я должен обратиться с вопросом к вашим спутникам. Известно ли вам об этом, мессер Тобиас? Отец Годскалк? Торговец Никколо? Что знают об этом владельцы компании Шаретти?
Но Юлиус все же успел первым:
― Они ничего не знают.
Мессер Козимо был готов допустить, что это правда. Разумеется, отец Годскалк, который не так давно принадлежал к этой компании, не стал возражать.
Тоби молча стоял, уставившись в пол. И тут Николас, сделав несколько шагов вперед, встал с Юлиусом бок о бок. Он почесал переносицу.
― Ну, если честно, мы знали. То есть знала обо всем демуазель де Шаретти. Остальным было вроде как не положено, но… ― Он с виноватым видом покосился на Юлиуса, ― все в красильне видели, что мастер Юлиус не сможет купить себе ни новую тунику, ни штаны, пока не выплатит все долги Вдове, ― так они тогда называли хозяйку… Потом она мне все рассказала. Половину жалованья он отсылал в Рим, кардиналу Бессариону. Так что, каковы бы ни были его грехи, ― а об этом я точно не знаю, ― Юлиус искупил их сполна. Компания Шаретти была в курсе дела, и все равно продолжала пользоваться его услугами. Что касается наших учетных книг, то я лично проверял их все до единой, и там даже самый строгий судья не нашел бы, к чему придраться, иначе меня бы здесь не было, и его тоже.
Фра Людовико едва дождался окончания этой речи.
― Он сам признался в содеянном! У нас нет доказательств, что он вернул деньги: ведь кардинал Никейский сейчас в Германии. Да это и неважно… Все равно, перед нами заклейменный вор! И такого человека, мессер Козимо, вы желаете сделать своим посланником?
― Пусть он сам скажет за себя, ― предложил старик.
Надо отдать ему должное, Юлиус всегда встречал удары судьбы, гордо выпрямив плечи. Так бывало в Брюгге, когда вскрывались очередные безумные похождения Николаса и Феликса, сына Марианы. Покойного сына Марианы… Но никогда прежде стряпчему не приходилось признавать подобных вещей.
― Мое рождение было именно таким, как об этом сказал монах. Я лишился родителей очень давно. Отец оставил немного денег, чтобы оплатить мое обучение, но никто не обязывал меня остаться в лоне Церкви. Думаю, если бы я родился от обычного брака, то стал бы солдатом. Впрочем, это неважно.
― Продолжай, ― велел Козимо.
― В Болонье мы все вели разгульную жизнь. Азартные игры и все такое прочее… Конечно, когда сдашь экзамен, все меняется. В ту пору кардинал Бессарион был папским легатом в Болонье. Он правил городом. Я служил в его канцелярии. Он мне сказал, что самый быстрый путь к успеху ― это стать секретарем кардинала. Именно так возвысился наш нынешний папа.
― Так ты и папу римского призовешь в свидетели? ― возмутился минорит. ― Как вы можете слушать эти бредни?
― Мы будем слушать, ибо желаем проявить справедливость, ― возразил мессер Козимо. ― Продолжай.
― Разумеется, я был глуп, ― сказал Юлиус. ― Он был добр ко мне. Он сказал, что считает меня самым умным из всех секретарей, но для Рима мне пока недостает опыта. Кардинала очень любили в Болонье. Он мог бы остаться там до конца жизни. Он обещал, что через полгода я стану его старшим секретарем и получу соответствующее жалованье. До сих пор я жил неплохо, но старался экономить. Теперь же решил, что могу, наконец, позволить себе расслабиться, получить все упущенные до сих пор удовольствия. Я переехал в более роскошный дом, купил одежду, нанял слуг… Я пил хорошее вино, закатывал пирушки для друзей. Когда мне предложили сыграть в кости с людьми, которыми я искренне восхищался, я не ответил отказом. А когда наличность вся вышла, я занял немного из собранной десятины, потому что был уверен, что все возмещу из первого же жалованья. ― Он замолк.
― А дальше? ― подбодрил его Козимо.
― А дальше умер папа, ― просто ответил Юлиус. ― И мессер Бессарион устремился в Рим, чтобы принять участие в выборах. Если бы его сделали Верховным Пастырем, полагаю, я навсегда избавился бы от своих трудностей. Но они избрали Каликста из рода Борджиа. И новый папа послал в Болонью своего племянника на место Бессариона. ― Юлиус невесело усмехнулся. ― Я не знал его, а он не знал меня. Он привез собственных секретарей. Тут начали поступать счета, и я оказался разорен. Брат Людовико знает это, потому что его семья родом из Болоньи, и они с францисканцами в те дни частенько видели папу. Константинополь пал за два года до этого. ― Он помолчал. ― Разумеется, я знал об этом посольстве. Мне следовало сообразить, что там окажется этот человек.
― И тогда, возможно, ты бы покаялся перед своими хозяевами? ― предположил Козимо де Медичи. ― Ты и вправду вернул деньги, как утверждает мессер Николо?
― Со временем, ― кивнул Юлиус. ― Изначально за меня расплатился кардинал. Я вернул ему долг, как только это стало возможным.
― А кто, кроме кардинала, может это подтвердить? Ты же слышал, что он сейчас в Германии.
― Мариана де Шаретти, супруга Николаса, ― сказал Юлиус. ― Вы слышали, что он сказал. Она полностью доверяла мне во всех делах.
― Но она в Брюгге. У кого еще ты служил?
― У одного человека в Женеве, ― ответил стряпчий, старательно отворачиваясь от Николаса. ― Но в ту пору я только начал отдавать долг. К тому же этот человек мертв.
― Фра Людовико, ― обратился старик к монаху.
Тот уставился на Медичи сверкающими от ненависти глазами.
― Разве мне нужно что-то говорить? Этот человек бесчестен. Компания не достойна доверия. Возможно, они все воры… Найдите других людей для Трапезунда. Не действуйте через посредников в Божьих интересах. Там, где Церковь слаба, нечестивцам никогда не одолеть язычников.
― А как насчет персидского посланника? ― неожиданно прокашлявшись, подал голос отец Годскалк. ― Насколько я понял, он принадлежит к мусульманской вере.
― И что с того? ― отрезал монах. Тонзура его отливала багрянцем. ― Я всю свою жизнь провел среди язычников. Думаете, я не могу отличить невинного безбожника от человека, рожденного во Христе, но презревшего Его? Князь Узум-Хасан еще не нашел путь к Богу, но у него жена христианка, и мать, воспитанная в истинной вере. Исповедник ежедневно пытается наставить его. Посланник князя ― живое доказательство того, что Узум-Хасан идет прямой дорогой к Богу. А теперь взгляните на этого Юлиуса, гладко выбритого, в богатой одежде и с любезными манерами. Он был воспитан Церковью и предал ее ради греховных плотских наслаждений. Кто из них преступнее?
― К тому же, не он придумал фармук, ― заметил Николас. ― Монсеньор, никто не спорит, что это был глупый поступок. Но с тех пор прошло пять лет, и грех получил искупление. К тому же в честности компании не может быть никаких сомнений. Ваши агенты в Брюгге могут подтвердить, что мы всегда верно служили Медичи.
― Об этом я помню, ― к вящей радости фламандца, подтвердил Козимо. ― Но моя поддержка мало что стоит, если вы утратите доверие Церкви и императора. Фра Людовико, что если стряпчий мессер Юлиус будет изгнан? Станете ли вы возражать против самой компании Шаретти?
― Никто его не изгонит, ― возразил Николас.
Тоби резко обернулся.
― Тогда пусть ваша компания лучше убирается обратно в Брюгге, ― непоколебимо отрезал минорит. ― Вашему капеллану там найдется работа.
Это замечание, направленное против отца Годскалка, исторгло у того тяжкий вздох.
― Да, брат мой, без сомнения, наш мир стал бы куда лучше, если бы все мы обладали вашей ревностной верой. Но если мессер Козимо позволит, у меня есть один вопрос. Не вас ли я видел снаружи с одним из моих друзей?
Скрестив руки на груди, минорит смерил священника взглядом.
― Сомневаюсь.
― Я не мог ошибиться. Ведь это был Пагано Дориа, недавно причаливший в Порто Пизано? Он недавно свел со мной знакомство, и я понял, что он проявляет интерес к планам компании Шаретти. Так вот, сейчас мне пришло в голову, не обязаны ли мы удовольствием видеть вас здесь каким-либо его словам?
Молчание.
Козимо де Медичи не выдержал первым:
― Что скажете?
Монах замялся.
― Я бы не назвал этого человека своим другом, он просто знакомый. Но это правда. Именно от него я узнал, что богатству и чести Флоренции угрожает сей недостойный греховодник. Вот почему я решил предупредить вас. Впрочем, я и не ждал благодарности.
― Джованни? ― обратился старик к сыну. ― Мне кажется, мы что-то слышали об этом Пагано Дориа.
Джованни де Медичи ласково улыбнулся.
― Разумеется, отец. Он заходил сегодня утром, чтобы навестить миланского посланника. Он также скоро собирается отплыть в Трапезунд.
Словно откуда-то издалека, до Николаса донесся голос старца:
― Вот оно что…
На несколько мгновений фламандец перестал замечать, что творится вокруг. Он подумал о Мариане и о том, что могло случиться в Брюгге, и внутренне похолодел. Всего пару минут назад горячая кровь текла в жилах, но теперь ее словно подернуло стылым ледком. Сделав над собой усилие, Николас очнулся и обнаружил, что Джованни еще не закончил говорить:
