Альфред Дагген - Деус Вульт!
Чиновники герцога сидели на скамье за столом, покрытым расчерченной на квадраты тканью (как было принято в Руанском казначействе), а слуги раскладывали по этим квадратам ценности. Безоружный герцог Роберт в это время прогуливался возле стола, улыбаясь от уха до уха. Первыми к столу вызвали графов Блуа и Булони и вручили каждому по несколько золотых кубков. Потом потянулись бароны. Они спешивались, оставляя коней на попечение слуг. Рыцари в латных штанах шли вслед за ними. Имя Рожера выкликнули одним из последних. Его долю составили три большие серебряные монеты и кусок плоского серебряного блюда. Одну из монет, на которой было выбито изображение Богоматери в полный рост, он разделил надвое и вручил по полторы монеты Петру и Годрику, которым, как безоружным, доли в добыче не полагалось. Кусок блюда был настолько мал, что легко умещался в кармане, и Рожер взял его себе.
Всю ночь лагерь предавался азартным играм, пьянству и безудержному разгулу, но для игры Рожер был слишком беден, а цены на вино подскочили настолько, что он предпочел провести и вторую ночь в одиночестве. На рассвете его, как обычно, разбудил Годрик. Он стоял рядом, ожидая разрешения заговорить.
— Доброе утро, сир, — поздоровался он, чудовищно коверкая французские слова. — Я говорил, что этот город — прекрасное место, и не такое уж многолюдное. Так вот, император выделил в нем квартал для паломников, которые захотят здесь остаться. Там будет церковь и монастырь, и первых два года разрешают не платить подати. Я тут встретил одного воина родом из Англии, который служит в местном гарнизоне, и он мне все рассказал. В войске у них полным-полно саксов. Мне бы хотелось остаться здесь и открыть кожевенную лавку. Я захватил с собой инструменты, а шкур тут хватит. Вы помните, сир, что до похода я был вольным жителем города Рэя, а не вашим сервом [24]. Я просто сопровождал вас в дороге, служил вам, а вы мне платили, так что мы квиты. Что вы скажете, сир, если я оставлю службу?
— Ты не мой серв и при желании можешь уйти, — ответил Рожер. — Но тебе следует подумать о двух вещах. Во-первых, как ты будешь жить в этой чужой стране, не зная местного языка? Во-вторых, ты тоже давал обет паломника. Разве он уже исполнен?
— То, что здесь чужая земля, меня не пугает. Для нас теперь и Англия стала чужой. Там тоже новые хозяева, новые законы и новый язык. А тут я буду не хуже прочих латинян. Тут каждый равен перед императором и законом. Что до обета паломника, то я его уже исполнил. Я клялся идти на Восток и помогать защищать христианские церкви от неверных, и что же? Я в Византии, я участвовал во взятии города, который принадлежал неверным, а теперь стал христианским. В этих местах не так уж много латинских церквей, а здесь она будет. Я с чистой совестью могу поселиться тут и жить как свободный человек, не имея над собой никакого хозяина, кроме императора. Но мне бы хотелось расстаться с вами по-доброму, сир.
— Что ж, будь по-твоему, — сказал Рожер. — Ступай с миром, друг мой. Я рыцарь, и мой долг идти вперед, пока не закончится война, а ты не воин, у тебя даже оружия нет. Отсюда мы двинемся во вражеские земли, и если мои доспехи будут пробиты, я умру, потому что некому будет починить их. Раз ты считаешь, что уже исполнил свой обет, я не буду спорить. Иди с богом и молись за меня.
Больше он никогда не видел Годрика.
Было решено, что пилигримы выступят в поход двадцать седьмого июня. Рожер продал свою походную лошадь. Лотарингский священник дал за нее хорошую цену — четыре золотые монеты, потому что в лагере из-за жары и плохой воды начался падеж. Договор с императором вышел вполне пристойный, несмотря на всеобщее разочарование от того, что Никею вернули императору, а не передали кому-нибудь из франкских сеньоров. Дань была собрана и распределена по справедливости; взяв город, греки позволили паломникам селиться в нем. Никто не мог пожаловаться на плохое снабжение. Было объявлено, что греческое войско готово присоединиться к ним, хотя сам император и не примет участия в походе. Наилучшей приметой казалась легкость, с которой взяли город. Однажды Рожер на пару с Робертом пас лошадей, и тот сказал:
— Теперь никто не усомнится, что на Востоке воевать не умеют. Мы покоряли Италию сорок лет, а неверные захватили всю эту страну, от Антиохии до моря, за какие-то пять лет. Им это далось так же легко, как нам завоевание Англии. Говорят, эти турецкие бароны грызутся между собой; если же на них идут войной смелые люди, они сдаются, едва рухнет первая башня. И еще я слышал, что турок можно заставить убраться восвояси подкупом. Они не отважились встретиться с нами на поле боя, сдали свою столицу без всякой борьбы, и я думаю, через шесть недель мы будем в Антиохии, а следующей зимой возьмем и Иерусалим.
Войско выступило в поход с воодушевлением.
III. ДОРИЛЕЙ, 1097
К рассвету первого июля весь лагерь был уже на ногах. Петр седлал боевого скакуна, а Рожер сумел уговорить шедшего мимо арбалетчика помочь ему надеть доспехи. Дезертирство Годрика обернулось для него большими неприятностями, но виноват в этом был он сам: на горожан никогда нельзя было положиться. От ночевки на голой земле у него ныло тело и невыносимо болел живот. Припасов не хватало, и ужин был скудный. Еду им доставляли через пролив из Европы — Восточная Византия была разграблена дотла, а трусливые греческие маркитанты не решались соваться в земли, захваченные неверными. Вооружившись, Рожер пошел к шатру герцога и был счастлив получить на завтрак краюху хлеба позавчерашней выпечки, размоченную в разбавленном вине. Служить мессу было некогда, иначе они не успели бы выступить в поход до наступления жары, хотя турки были близко, а каждый христианин знал, чем грозит ему гибель без предварительного покаяния. Питьевая вода тоже была на исходе, поскольку пехотинцы ленились ходить за ней. Правда, Рожер еще не испытывал настоящей жажды, но зато страдал от запора и изжоги. Тем не менее он одним махом проглотил свою краюху и пошел к холму, за которым, как подсказало ему обоняние, собралось множество паломников, готовых к выступлению.
Как ни странно, после еды ему полегчало. Увидев, что Петр ведет навьюченную лошадь в обоз, он забрался в седло и поехал к месту сбора рыцарей второго ранга. Там их собралось несколько сотен — слишком много, чтобы сосчитать точнее. Все норманны Англии, Нормандии, Сицилии и Апулии сбились в один отряд, составлявший примерно половину войска. Предводительствовал ими граф Тарентский, поскольку остальные сеньоры согласились подчиняться его приказам. Французы, провансальцы и лотарингцы должны были идти несколькими милями южнее. Считалось, что так будет легче добыть фураж, но все знали, в чем тут дело. Просто граф Тулузский ни за что не согласился бы выполнять распоряжения норманна.
Услышав, что сегодня возможен бой с турками, Рожер решил проверить снаряжение. Он зашнуровал оберк, взял щит на руку и рысью проскакал туда и сюда. Однако остальные рыцари ни о чем не беспокоились, и вскоре он приторочил щит к левой голени, повесил шлем на луку, отбросил на плечи оберк, воткнул древко копья в землю и беспечно откинулся на круп лошади, хотя предпочел бы помолиться о ниспослании ему удачи и спасения в предстоящем бою. Герцог появился верхом на боевом коне, закованный в доспехи. Правда, его щит и оружие вез ехавший следом паж. Он подскакал к отряду, как всегда, веселый и любезный, и скорее посоветовал, чем приказал, построиться в колонну. Широкая мощеная дорога вела прямо к воротам заброшенного Дорилея — то была еще одна руина в этой стране руин, город совершенно безлюдный и, не представлявший собой никакой ценности… Рыцари выехали на дорогу и двинулись на юго-восток через травянистые пустоши, которые там и сям пересекали заросшие дамбы. Время от времени на пути попадались развалины сожженных домов.
Когда-то эти земли считались житницей и здравницей Византии, а теперь здесь не росло ничего, кроме травы. Да и трава-то была неказистая, высохшая от жары, так что спавшему с тела бедняге Жаку было особо нечем поживиться.
По голой равнине двигалось шесть отрядов. Вслед за разведчиками скакали тяжело вооруженные графы и бароны, ударная сила их войска, за ними ехали рыцари второго ранга на голодных конях и без латных штанов, далее — обоз, а за ним пехота. Замыкали шествие безоружные слуги, чиновники и женщины, кроме того, несколько дозорных находилось на флангах. Арьергарда не выставляли, поскольку враг мог ждать только впереди. Рожер скакал между Ральфом де Рендлсемом из Суффолка и Гуго де Дайвсом — норманном, о котором говорили, что он служил во Фландрии простым стрелком, но сумел скопить кое-какие деньжата и решил объявить себя рыцарем. Оба они ехали спокойно, ничуть не волновались, и Рожеру было приятно думать, что в своем первом бою он окажется бок о бок с испытанными ветеранами. Гуго был симпатичным, разговорчивым мужчиной средних лет. Они познакомились еще в Апулии. Гуго мог дать хороший совет, и Рожер признался ему, что по-настоящему ни разу не обнажал меч.
